Андрей Троицкий - Кукловод
– Что ж, попробуем проскочить на красный свет, – согласился Каширин.
Акимов закрыл подбородок ладонью и чихнул. Каширин взял фляжку, потряс ею. Воды только на донышке. Он смочил носовой платок, тщательно обтер лицо от пыли и песка. Затем включил в кабине свет, достал из сумки круглое зеркальце, взглянул в него и не узнал себя.
Из зеркальца на Каширина смотрело опухшее от недосыпу, искусанное мухами и слепнями чужое лицо. Эти мушиные укусы напоминали созревающие прыщи. Красноватые глаза кролика между отечных век, пегая неровная щетина на щеках. Неприятное лицо. Каширин бросил зеркальце в сумку.
Луна исчезла с неба. Над степью занимался серый рассвет. В этом мертвенном предутреннем свете стал проглядывать окружающий мир. Нижняя половина пространства – плоская степь, поросшая клочковатой травой. Другая, верхняя половина, – бесцветное небо. Линия горизонта просматривалась не четко. Ее туманил поднятый ветром песок.
– Надо где-то достать воды, – сказал Каширин.
– Я тоже об этом думаю, – кивнул Акимов. – С водой мы облажались. Не запаслись. В бардачке есть карта, но она очень старая. Не все населенные пункты на ней обозначены. А те, что обозначены, перестали существовать.
Каширин вытащил карту, стал ее вертеть на коленях, но так и не определил хотя бы приблизительное место нахождение грузовиков. Ясно, они уже в Казахстане. Но где именно?
– Рано или поздно мы натолкнемся на деревню или поселок, – сказал Акимов.
* * *Вера Черенкова, прозванная в поселке Шваброй, проснулась ранним утром в своей койке совершенно голая.
Шваброй Веру прозвали в награду за безупречную пятилетнюю работу уборщицей в правлении колхоза «Заря Востока». Колхоз тот давно развалился, председателя посадили, члены правления разъехались неизвестно куда. Да и самого поселка, считай, больше нет. А вот обидное для относительно молодой и не слишком страшной женщины прозвище «Швабра» прилипло к Вере, как банный лист.
Не вставая, она потянулась рукой к столу, взяла ковшик с водой и напилась. Вера застонала. Голова будто налилась свинцом, боль брала начало в висках, пульсировала и распространялась дальше, на затылок и шею.
Швабра села на скрипучей койке, огляделась. На столе хлебные крошки, начисто вылизанные чьим-то языком жестянки из-под рыбных консервов, окурки папирос, чесночная шелуха. Среди этого разорения стоит гордость хозяйки – патефон, выпущенный на московском заводе более полувека назад. А ведь до сих пор машина на ходу. Но что это?
Вера охнула, сердце защемило. В углу комнаты валялись разбитые патефонные пластинки. Она уперла руки в бока: какой гад размолотил последние пластинки? Теперь слушать нечего. Вот ведь напасть.
И, как всегда, на утренний опохмел почти ничего не осталось. Два с половиной литра вылакали, сволочи. На дне оставленной на столе бутыли плескалась какая-то желтоватая муть. Вера взяла бутыль в руки, ласково, как берут малое дитя. Подняла кверху донышко, высосала из горла остатки, пару глотков забористой самогонки.
Затем она поднялась, нашла под койкой свою домашнюю одежду: мужские кальсоны на длинных завязках, солдатский ремень и полотняный бюстгальтер. Эти кальсоны оставил здесь прошлой зимой проезжий водила, которого ловкая Швабра сумела подпоить и обокрасть. Правда, те деньги в три дня пропили, но вот хоть кальсоны целы. Главное, вещь впору Швабре, ну, разве что, брючины длинноваты малость.
Вера натянула подштанники, подвязала их солдатским ремнем, чтобы не свалились. Влезла в серый от грязи полотняный бюстгальтер и пошла к рукомойнику, приколоченному к стене в углу комнаты. Теперь, на ходу, Швабра, испытала острую боль в промежности. Широко расставляла ноги, она ковыляла, как старая гусыня.
– Похоже, меня вчера трахнули, – сказала Швабра самой себе. – Сильно поимели. Похоже, меня трахнул взвод солдат. Или целая рота? Или один сосед Махамбет за всех постарался?
Швабра мучительно соображала. Пожалуй, сосед так не сумеет. Махамбет хоть и кузнец, но больно мелкий мужичок. Казах в возрасте. И аппарат у него скромных размеров, не стойкий. А может, рядом с соседом пастух пристроился, помог? И еще инвалида агронома привели? Господи, спаси и помилуй. Только не этот инвалид.
Она сполоснула лицо, не обращая внимания, что помойное ведро под рукомойником полно зловонной пузырящейся жижи, готовой перелиться через край.
– Кто же меня трахнул? – Швабра запустила руку в кальсоны и почесала зад. – Кто?
Вопрос так и не был решен. Чтобы найти ответ, нужно восстановить всю картину вчерашних событий.
Днем Вера надела свое единственное платье, в котором еще не стыдно показаться на людях. Потому что платье не сверкает дырками и потертостями на заднице. Затем направилась в магазин, работавший в поселке по шесть часов два дня в неделю.
Продавщица отвлеклась на разговор с кокой-то старухой, и Швабре удалось стянуть с прилавка пару банок рыбных консервов. Полбуханки черного хлеба она купила на свои деньги, а консервы вынесла из магазина, сунув банки в безразмерные трусы. Затем она той же тропинкой вернулась домой.
А потом явился сосед казах, поселковый кузнец, и принес свой недельный заработок – четверть самогона. И началось, и понеслась… Что было дальше? Само собой, заводили патефон и крутили пять пластинок, что имелись в наличии. Что не разбили во время прошлой пьянки.
Кажется, были в доме и другие гости. Но кто они, эти гости? И куда подевались? Теперь уже не вспомнить. Кажется, был какой-то молодой парень. Из залетных шоферов.
Наверное, именно он вылакал на халяву не меньше литра самогонки, съел консервы. Он же, гад, и трахнул Веру. Аппарат у него длинный и толстый, как тракторный сцеп. Это запомнилось. А потом в благодарность размолотил ее пластинки. Сука. Найти бы того ублюдка и утюгом по рылу. Или вилы в бок воткнуть. А лучше, сразу колуном надвое развалить его дурную голову.
* * *Павел Литвиненко в сопровождении трех помощников прибыл на таможенный пункт в то время, когда грузовики, которые он искал, уже пересекли границу.
Литвиненко велел водителю частнику ждать, выбрался из машины и осмотрелся по сторонам. Над степью занимался бледный рассвет. Таможенный терминал спал глубоким сном. Только дежурная смена из трех таможенников лениво досматривала кузов «ЗИЛа», следовавшего из транзитом из Туркменистана в Россию.
Два таможенника забрались в кузов, забитый виноградом и поздними грушами. Они топтались в кузове, лениво переставляя с места на место ящики с фруктами. Литвиненко коротко переговорил со старшим смены, сунул в его ладонь мятую купюру. Попросил заглянуть в журнал учета и регистрации, выяснить, проходили или нет в течение последних десяти часов в сторону Казахстана два «Урала».
Таможенник зашел в помещение терминала, вернулся через пять минут. Литвиненко был разочарован ответом. «Уралов» здесь не видели трое суток. За это время ни в ту, ни в другую сторону такие машины не проходили. Литвиненко вернулся к своим помощникам, сел на переднее сидение рядом с водителем
– Тут ловить нечего, – сказал он. – «Уралы» здесь не ночевали. И вряд ли появятся.
Литвиненко снова вышел из машины и долго нарезал круги. Теперь он понял: изначально было ошибкой переться сюда, на край земли, пытаясь поймать Каширина. Теперь нужно принять окончательное решение. Оставаться тут, в голой степи, ждать неизвестно чего… Этот вариант не грел душу. Значит, нужно возвращаться в Москву, искать концы там.
Выяснить, кто отправлял эти клятые грузовики, какой дорогой отправлял, где конечный пункт их маршрута. А там возможны варианты. Например, попробовать перехватить машины на полпути. Или дождаться их в конечной точке следования. Как поступить в такой ситуации?
Если в «Уралах» груз не контрабандный, они пройдут таможенную очистку. А если водители вдруг не захотят платить таможенный сбор, махнут через границу в объезд таможни? Через такую границу средь бела дня можно запросто провести стадо белых слонов – и никто ничего не заметит. А уж грузовикам проехать – раз плюнуть.
Литвиненко не чувствовал усталости после ночного перелета и долгой дороге в тесном салоне «Жигулей». Им овладел азарт охотника, идущего по следу раненой, уже близкой дичи. Казалось, он у цели нужно лишь сделать еще несколько шагов, еще шаг… Цель ускользала, но азарт не проходил.
Наконец, он принял решение. Два человека останутся здесь, будут ждать «Уралы» три дня. Дольше задерживаться нет смысла. Если грузовики появятся, Каширина не трогать. Выяснить у таможенников, куда по путевым листам идет груз. И тут же связаться с Литвиненко. А он отправляется в Москву. Если грузовики вышли из столицы, след остался. Остались люди, которые что-то знают.
Литвиненко сел в машину, объявил свое решение. Через пять минут «Жигули» мчались в обратном направлении, к Оренбургу.
* * *В то время, когда Швабра вынашивала, живо представляла себе акт кровавой мести, в зоне видимости Каширина и Акимова появился какой-то поселок домов в тридцать. Это была центральная усадьба бывшего колхоза «Заря Востока», а ныне доживающая свой век захолустная дыра, населенная в основном брошенными и забытыми старухами.
