Леопольд Тирманд - Злой
— Ошибка, — со спокойной вежливостью ответил Меринос. — О пане Кудлатом я знаю столько же, сколько и вы, пан. О многих людях в Варшаве говорят, что они его видели, и о вас, пан, тоже так говорят в кругах огородников. Между тем вы же сами знаете, что это неправда. Я и в глаза его не видел.
Ему начинали уже надоедать бездарные хитрости Жичливого. «В сегодняшней ситуации надо удерживаться от расширения производства. Поосторожнее с новыми компаниями…» Меринос уже собирался закончить разговор, когда его вдруг осенило.
— Любезный пан Жичливый, — вдруг сказал он, приветливо улыбаясь. — Не смог бы кооператив «Мазовецкая клубника» организовать одно дело? Скажем, весеннюю ярмарку ранних огородных культур, новые образцы салата и шпината, выращенные пригородными огородниками к началу сезона?
Жичливый будто сбросил с себя растерянность, что-то похожее на проблеск интеллекта мелькнуло в его глазах.
— С помощью пана председателя можно было бы… Прекрасная мысль! Начало сезона под девизом «Мазовецкая клубника».
— Я думаю, это можно будет сделать, — твёрдо заверил Меринос, вставая. — Хорошо, пан Жичливый, я подумаю над вашим делом. Возможно, я вам и помогу. Как кооператор кооператору. А пока — до свидания…
Он широко улыбнулся и подал Жичливому руку. Тот несколько раз низко поклонился и вышел. Меринос позвонил. Вошла Анеля.
— Анеля, — приказал он, — позови-ка мне Крушину.
— Пришёл инженер, — сообщила Анеля.
— Прекрасно. Попроси ко мне и пана Вильгу.
— Уже сделано, пан председатель, — ответила Анеля официальным тоном.
Через тёмный коридор она прошла в небольшую прокуренную комнату. Здесь за письменным столом сидел Метеор, на столе устроился Крушина, а возле окна стоял худощавый, слегка сутулый мужчина лет пятидесяти; несмелые бледные лучи апрельского солнца играли на его большой лысине, обрамлённой остатками бесцветных волос.
— Инженер, — окликнула Анеля, — убери свой голый череп с солнца и шуруй к пану председателю! И ты тоже иди, бугай! — обратилась она к Крушине.
— Анеля, — сказал инженер Альберт Вильга, — я тебе когда-нибудь смонтирую тормоза на челюстях! Поскольку тебя в конце концов твоя пасть сведёт в могилу.
От выгоревших бледно-голубых глаз Вильги и его вытянутого равнодушного лица веяло холодным презрением. Он принадлежал к числу довоенных дельцов, директоров фабрик или банкиров, словом, к людям из так называемого «хорошего общества», хотя, правда, довольно сомнительного происхождения. Перед такими, как он, стояли когда-то по стойке «смирно» целые шеренги анелей. Однако Анеля была скроена из крепкого материала.
— Хорошо уж, хорошо — непринуждённо ответила она, — ещё и обижается… Видали его! Будто я уже лет двадцать не знаю, что он за тип…
Анеля была очень опасна: двадцатилетний стаж работы почти во всех варшавских отелях, ещё до войны увенчанный такой вершиной карьеры, как ночная дежурная по номеру, давал ей возможность заглядывать в самые тёмные уголки жизни разных людей в Варшаве, а непревзойдённое умение забористо выражаться превращало её в мощную, почти несокрушимую силу.
— Бабуля, — сказал Метеор, надевая плащ, — скажи председателю, что я иду выполнять поручение.
— Ну и что с этим плащом? — спросил Вильга.
— Ничего, — ответил Метеор, — ничего не выйдет. Пока что я прекращаю продажу. Это последний из серии. Когда придут новые, я тебе передам, Алюсь.
— Боюсь, что чешских уже не будет, — не без досады заметил Крушина.
— Приветствую пана инженера, — сказал Меринос, подавая руку Вильге. — Что слышно?
— Ничего особенного, — сдержанно ответил Вильга.
— До меня дошли жалобы на пана инженера, — Меринос зло усмехнулся.
— Интересно, — холодно отозвался Вильга. — На такого лояльного человека, как я?
— То-то и оно. Речь идёт о каких-то неоприходованных операциях с машинами, которые не проведены через нашу бухгалтерию. А кооператив «Торбинка» имеет транспортный отдел, напоминаю вам об этом, пан инженер.
— Исключено, — спокойно ответил Вильга. — Таких операций не было.
— Но они едва не состоялись, — ласково улыбнулся Меринос. — Это большое счастье, что их не было, инженер, так как я очень не люблю ссориться. И попрошу вас мобилизовать все транспортные средства. Слушай-ка, Роберт, — обратился Меринос к Крушине, — что у вас творится в отделе витаминов?
— Ещё не сезон, — ответил Крушина, садясь на ручку кресла. — А что вас интересует, пан председатель?
— Роберт, скажи ребятам из отдела витаминов, что сезон уже открыт. Есть такой огородный кооператив «Мазовецкая клубника». С сегодняшнего дня транспорты этого кооператива неприкасаемы, понял?
— Ясно. Не о чем и говорить.
— Ты знаешь Жичливого? Того, что сегодня был у меня.
— Знаю. Старый лоботряс. Комбинатор.
— Так вот, свяжешься с этим Жичливым, переведёшь ему монету. Оприходуешь, как за перевозку больших партий фруктов. Это первое, — Меринос наклонил голову, зажигая сигарету, а, во-вторых… организуешь с Жичливым ярмарку ранних весенних овощей.
— Что? — удивился Крушина. — Ярмарку?
— Ты же слышал — я ясно сказал.
— Ничего не поделаешь, — согласился Крушина, прикусив сигарету зубами. — Пусть будет ярмарка.
Дверь приоткрылась, показалось накрашенное лицо Анели.
— Пан председатель, — сказала она. — Пришёл тот низенький брюнет, спортсмен или как там его. Говорит, что должен с вами увидеться.
— Зильберштейн? — уточнил Меринос.
— Да-да.
— Хорошо, пусть зайдёт через минуту.
— Как дела, Лёва? — сердечно поздоровался Меринос, когда Крушина и Вильга, кивнув Зильберштейну, покинули комнату. — Ты почему-то вообще не появляешься, — добавил он с мягким укором. — Что это с тобой творится?
— Работа, дорогой пан председатель, — улыбнулся Зильберштейн, расстёгивая плащ и удобно устраиваясь в кресле. — Кадры спортивных деятелей бесчисленны в нашей стране, и каждый из нас завален работой.
— Что слышно в спорте, Лёва? Расскажи что-нибудь старому болельщику, изголодавшемуся по зрелищам и шуму на стадионе.
— Строим, пристраиваем, крутимся, — вы же сами знаете, что вам говорить. А сколько надо ссориться с людьми, пан Меринос, если бы вы только знали! — Одному организуй диету, другому — освобождение, а там — взятки, тут — интриги, того нельзя, а это нужно. Спорт — только с виду такое золотое дело. Я бы с каждым поменялся, лишь бы голова не болела. За эти несколько злотых человек больше набегается, чем они того стоят.
— Ты ведь должен был прийти ко мне вечером. Что привело тебя сейчас? — спросил Меринос, наполняя рюмку.
— Две вещи. Во-первых, вечером я не могу.
— Ой, Лёва, Лёва… Погубят тебя женщины.
— Ну и пусть. Вы думаете, что я… — Зильберштейн покачал головой, глаза его оживились. — За кого вы меня принимаете, пан председатель? Я к вам пришёл совсем с другим. У меня для вас новость.
Меринос спокойно выпил свою рюмку. Не глядя на Зильберштейна, спросил:
— Что за новость?
— Такая, что стоит денег.
Меринос молча отпер ящик, вытащил пятисотенный банкнот и положил на стол. В глазах Зильберштейна снова появилось выражение мудрой меланхолии.
— К чему эти шутки? — тихо спросил он с упрёком. — Зачем вы меня дразните, пан председатель?
Меринос вытянул ещё два банкнота по сто злотых — и положил их сверху. Зильберштейн отрицательно покачал головой.
— Сколько? — сухо спросил Меринос.
Зильберштейн поднял вверх два пальца.
— Нет, — отрезал Меринос. — Я знаю, что Рома Леопард — дорогая женщина, но на мои деньги ты не станешь Казановой, Зильберштейн.
Зильберштейн встал с кресла и приблизился к письменному столу.
— Пан председатель, — проникновенно начал он, — вы же меня знаете не с сегодняшнего дня. Разве я не порядочный человек? Мой отец был порядочным человеком, и мой дедушка, и я тоже порядочный человек, несмотря на то, что по некоторым причинам работаю в другой области. Хорошо, я скажу бесплатно, и если эта новость не будет стоить двух кусков, вы мне вообще ничего не дадите, ладно? Итак, слушайте — через месяц состоится футбольный матч Польша-Венгрия.
Глаза Мериноса загорелись, как два уголька.
— Здесь? В Варшаве?
— Здесь. На варшавском стадионе. Матч перед встречей с англичанами в Будапеште.
Меринос выдвинул ящик, спрятал две сотни, вытащил три пятисотенных банкнота и молча положил на первый пятисотенный. Затем налил две рюмки вермута.
— Это ещё не всё, пан председатель, — продолжал Зильберштейн, взяв рюмку. — Учтите, вы четвёртый человек в Польше, который это знает. Первый — это Председатель Государственного комитета физической культуры, второй — начальник зарубежного управления этого же заведения, третий — я, Зильберштейн, а четвёртый — пан председатель Меринос. И ещё скажу вам — эта цепочка не слишком увеличится в течение ближайших трёх недель, даже если пресса и профессионалы-спортсмены за неделю узнают о матче. Чтобы избежать спекуляции билетами… — Лицо Зильберштейна было само воплощение невинности, когда он допивал вермут. Проглотив его, он добавил: — Что? Неплохо, да? И времени хватит на всё. На бланки, печати, приглашения, на организацию всего в Управлении спортивных зрелищ. Наконец… что там говорить! Вы и сами знаете.
