Анатолий Афанасьев - Ярость жертвы
— Ничем не могу помочь. У меня было два жетона, но автомат их проглотил.
Она не была похожа на проститутку, и улыбка у нее была хорошая.
— Да? — удивился я. — И чего же вы теперь ждете?
— Не знаю. Я задержалась в гостях и опоздала на метро.
— Поезжайте на такси.
— На такси у меня нет денег. Я далеко живу.
— Что же, вы собираетесь стоять здесь всю ночь?
— Ну и что такого? Осталось-то часика три. Сейчас лето, не замерзну.
— И вам не страшно?
— Страшно, конечно, да что поделаешь.
— А где вы живете, далеко?
— Аж в Текстильщиках.
— Хотите отвезу?
— Спасибо, что вы, не надо!
Все-таки осторожничала, не такая уж была отчаянная. А там кто знает, может, я ей просто не подходил по каким-то причинам в провожатые. Женский умишко прихотлив. Следовало откланяться, но что-то меня удерживало. Внезапно я понял что. Морок, томивший меня всю дорогу, исчез, как только мы с ней заговорили, и ночная Москва обернулась своим давним, утешным ликом.
Девушка вдруг сказала:
— Не угостите сигареткой?
Я ушам своим не поверил, но ответил находчиво:
— Пойдем в машине покурим. Чего на ветру стоять.
Никакого ветра не было и в помине, теплый предрассветный воздух ласкал душу, но она пошла, словно только и дожидалась именно этого приглашения. Выступила из будки и пристроилась рядом, изящно, гибко качнувшись на высоких каблуках.
В машине мы продолжили светский разговор.
— У тебя там кто в Текстильщиках? Родители?
— Ага.
— Небось волнуются?
— Не-е, привыкли.
— Часто не ночуешь?
— Иногда приходится.
— Но ты же не проститутка.
— Пока нет. Пробовала, не получается.
— Почему?
— Что — почему?
— Почему не получается?
— Характера, наверное, не хватает. Я слабовольная.
Слово за слово, познакомились. Ее звали Катя. Меня — Александр Леонидович. По своей дневной специальности она была чертежницей и работала до сих пор в каком-то загнивающем бывшем НИИ. Ее сегодняшняя история, похоже, была связана как раз с очередной попыткой надыбать денежек натуральным женским промыслом. Но попытка опять сорвалась. Я не понял почему. Кажется, что-то было неладно с клиентом. Или, скорее всего, с ней самой. Ко второй сигарете я уже понял, что девушка не совсем как бы в нормальной кондиции. Она была со мной так поспешно откровенна, как со старым приятелем, но то и дело путалась и умолкала на полуфразе. По ее словам выходило, что некий старый хрен из их института, важная научная шишка, давно за ней ухаживал и, наконец, до такой степени воспламенился, что предложил руку и сердце. От лестного предложения Катя уклонилась, но, жалеючи одинокого, несчастного старика, пообещала иногда наведываться к нему в гости. Именно сегодня это в первый раз и свершилось. Но что там между ними произошло и почему она среди ночи оказалась на улице, осталось тайной.
— Странно как, — заметила она, оборвав историю в завершающей фазе. — Все мужчины, даже самые умные, так обязательно все умеют опошлить.
— Я сам над этим частенько задумывался, — согласился я. — Послушай, Катя. Почему бы нам не подняться ко мне? Во-он мой дом, видишь, с такой башенкой? Хоть угощу тебя кофейком. Не сидеть же нам в машине еще три часа.
Во мраке салона ее взгляд вспыхнул сумрачным огнем.
— Но без всяких обещаний?
— Что ты имеешь в виду?
— Александр, вы же понимаете!
— A-а, ты про это… Не волнуйся, я на режиме. Половой контакт для меня исключен.
— Вы чем-то больны?
— Давай не будем об этом… Так идем?
На кухне, усадив ее за стол, я разглядел ее как следует. Тонкие плечи, высокая грудь. Сложена аристократически и греховно. Самое волнующее сочетание. Красивая, соразмерная шея, личико наивное и прелестное — с нежным ртом, с карими, чуть раскосыми глазами, точно промытыми слезой. Честно говоря, она была слишком хороша, слишком естественна для залетной пташки, и я немного растерялся. Стоя к ней спиной у плиты, возился с чайником.
— Александр, почему вы живете один? — спросила иным, слегка севшим голосом. Вопрос мне не понравился. Если бы я взялся на него всерьез отвечать, то предстал бы еще большим идиотом, чем был на самом деле.
— Видишь ли, Катя, я не всегда жил один. У меня была жена, но она меня бросила. Разочаровалась во мне.
— А эта квартира ваша?
— Да, пожалуй.
— А дети у вас есть?
— Сын. Тринадцать лет.
На стол, кроме кофе и печенья, я, подумав, поставил початую бутылку водки.
— Я не буду, — сказала она. — Мне еще далеко ехать.
Ходики на стене показывали начало пятого. Пора утренних грез.
— Поедешь домой?
— Как домой? На работу!
— Ах да! — Я разлил по чашкам заварку. — Так чудно слышать, что кто-то еще работает.
Я протянул ей сигареты и поднес огоньку. За стеной что-то громыхнуло, точно обрушился шкаф, — это в соседней квартире проснулся и упал с кровати алкоголик Яша. Бывший актер Театра оперетты, бывший интеллигент, он в последнее время редко выходил из дому, проводя над собой какой-то дурацкий биологический эксперимент. Он вознамерился научно, на собственном примере доказать, что при разумном подходе человек способен полностью изменить режим питания и поддерживать жизненные силы исключительно спиртным. Вот уже целый месяц он выпивал в день бутылку водки, пять бутылок пива, литр молока и съедал один сырок и одно крутое яйцо. Яша полагал, что его опыт имеет всенародное значение, потому что вскоре все равно нечего будет жрать, кроме ханки. Надо заметить, со стороны я не без любопытства наблюдал за всеми стадиями исследования. Действительно, Яша, если сравнивать даже с зимой, заметно помолодел, как-то просветлился внешне, и вдобавок приобрел несвойственные ему прежде привычки. Одной из них была та, что, просыпаясь в половине пятого и шаря вокруг себя в поисках бутылки, он обязательно падал с кровати. При этом, как правило, стукался головой, оттого и возникал этот саднящий звуковой эффект взрыва.
— Сосед очухался, — пояснил я гостье. — Часа через два придет опохмеляться. Ты, может, подремлешь немного перед работой?
— Александр, мы же договорились?
— О чем договорились? — Я изобразил справедливое раздражение. — О господи, да очень мне это нужно! Просто жалко, как ты будешь работать после такой ночи. В комнате диван и кровать. Никто тебя не тронет.
— Ой, навязалась я на вашу голову, да?!
Она вдруг так простодушно и ясно улыбнулась, такой невинной приязнью распахнулся ее взгляд, что некая потаенная струнка в моей душе мгновенно отозвалась, кольнув в сердце.
— Ничего, — сказал я. — Я ведь вообще не сплю по ночам.
— Как это?
— Бессонница. Мысли мучают.
— У вас глаза слипаются, — улыбнулась Катя. — Ступайте в постель.
— А что ты будешь делать?
— Посижу еще немного. Если не прогоните.
— Но почему тебе тоже не лечь?
— Мы об этом уже, кажется, говорили.
— Да, говорили. Но я ничего не понял.
Опять сверкнула ее сокрушительная, чуть шальная улыбка.
— Саша, ну зачем обязательно все портить?
— Что портить?
— Вы же не случайно ко мне подошли, правда?
— Где подошел?
Грубоватая тупость, которую я изображал, имела лишь одно объяснение: я боялся ее напугать. В этой уютной кухоньке, где каждая вещица была моей собственностью, ее прелестная хрупкость и странная безмятежность взывали к милосердию, и я слышал этот зов так же явственно, как ток крови в ушах.
— Мне было очень плохо на улице, — сказала она. — А теперь хорошо.
Я осторожно поднялся и ушел в комнату. Не зажигая свет, не раздеваясь, прилег на кровать и мгновенно уснул. Сон длился недолго, может быть, с полчаса.
Пробудился, вышел на кухню, а там пусто. Ни гостьи, ни записочки. Зато стол чисто прибран. И не только стол. Катя помыла раковину и плиту. И еще что-то такое она проделала, отчего в квартире сохранилось ее легкое присутствие. Но никакого видимого знака. Я присел у стола и покурил, глядя в окно. Потом пошел в ванную, чтобы принять душ и уж завалиться в постель основательно. И там, в зеркале, увидел знак. Пожалуй, философского свойства. На моей помятой роже торчала точно такая глупая ухмылка, какая бывала в детстве, когда вместо подарка, на который рассчитывал, получал подзатыльник.
Глава 3
Денек начался смешно, а кончился плачевно. Этакий сокращенный сюжетец всей жизни.
Разбудил, как водится, сосед Яша. Яков Терентьевич Шкиба, в недалеком прошлом преуспевающий артист музыкального театра. К десяти утра он кое-как выбрался из своей берлоги и, не устояв, завалился на мою дверь, давя на звонок. Так и задремал. Эту штуку он повторял почти каждое утро, хотя я предупреждал, что терпение мое не беспредельно.
