Элмор Леонард - Будь крутым
— Я думал так, — сказал Чили, — если Томми, черт подери, смог его отколошматить, то мне бояться нечего. Ну, увидимся.
Смеркалось, когда Элиот подъехал к утопающему в зелени дому Раджи на шарлевилльской окраине Беверли на задах Уилширского отеля. Прикрыв дверь, откуда несло марихуаной, запахами благовоний и слышался сочный голос Эрики Баду, Раджи вышел во двор. Это означало, что в квартире у него женщина. Снаружи в саду было темно, тихо и витали приятные ароматы.
— Догадайтесь, кого я видел? — сказал Элиот. — Я выходил из магазина «Для крупных» на Ферфакс напротив «Ральфа», что в торговом центре, знаете? Я там припарковался неподалеку и переходил улицу, чтобы сесть в машину.
— Слушай, дружок, скажи мне коротко, кого ты видел?
— Чили Палмера, вот кого. Чили Палмера, вылезающего из «краун-вика», безобразной такой модели, которой пользуется полиция. А вслед за ним с другой стороны из машины вылез чернокожий в штатском. Он сказал что-то Чили Палмеру. Чили подошел к своей машине, старенькому «мерседесу», стоявшему в двух рядах от «краун-вика», сел в нее и укатил. Понимаете, что это такое?
— Ты видел, как Чили говорил с полицейским?
— Сидя у того в машине, а потом вылез.
— Я так и понял.
— Если они обнаружили Джо Лаза, полицейский мог сообщить об этом Чили Палмеру, вот почему Чили спрашивал Ники, не знает ли тот, где Джо Лаз. Подразумевалось, что сам-то он знает. Но Ники не понял, что он такое несет, потому что вы ведь ему ничего не сказали. Или вы сказали ему?
Элиот увидел, что Раджи покачал головой, после чего задумался. Сначала покачал головой, потом стал кивать.
— Да, — сказал Раджи, — похоже, он этим давал понять Ники, что в курсе происходящего. — Вынув сигарету, Раджи раскурил ее. — Я это чувствовал, — произнес он, выдыхая дым. — Я догадывался о том, что человек этот что-то знает. Вот почему я ничего не сказал ему и не подал тебе знака. Это хорошо, что ты застукал этого малого за этими его шашнями. У тебя хороший нюх. Если что-то не так, ты это чуешь, за это я и держу тебя у себя за спиной.
Раджи затянулся и выпустил еще одно облачко дыма, пролетевшее мимо телохранителя и устремившееся прямо в золотистое сияние лампочки над крыльцом, где небо загораживала голова Элиота.
— Видишь ли, — сказал Раджи, — я подумал, что правильнее всего будет выждать до тех пор, пока мы не выяснили, чего этот человек знает или думает, что знает. А потом я подумал: ну да, и пусть забирает себе Линду, что я и сказал Ники, — поглядим, выгорит ли это дело с ней. Если выгорит, мы предъявим контракт и получим свою долю как ее администраторы.
— Вы уже говорили мне это, — сказал Элиот. — Но всю работу проделываете вы один.
— Знаю.
— А Ники лишь с телефоном балуется. Я что хочу сказать, — произнес Элиот, — зачем вообще вам этот Ники?
15
— Вот в «Касабланке» было другое дело, — сказал Хью Гордон. — Входишь туда с Сансет-бульвар и попадаешь в «Касабланку», кино, где Рик себе гнездышко свил. В вестибюле — чучело верблюда. Кругом пальмы, плетеная мебель и диско врубают на полную катушку, музыка несется из всех дверей. Чересчур громко? Да уж — громче не бывает. Я прямо с ума сходил от этого. Поговорить невозможно — голос заглушает. Но вот что скажу — тем, кто там работал, это нравилось. Там веселая компания подобралась. И знаете почему? Почти каждый был под кайфом. Компания снабжала служащих отборной травкой за свой счет. А здесь — пустой дом, и больше ничего.
Хью Гордон говорил о помещении, где располагалась «БНБ продакшн». Он сказал, что впечатление такое, будто в пустующий дом притащили столы и компьютеры и назвали это студией звукозаписи.
Здесь же, в комнате Хью, сидела Эди, просматривавшая вместе с ним документацию фирмы на предмет выявления доходов. Эди сказала, что Томми именно так и сделал — купил дом и втащил туда канцелярское оборудование. Она спросила Хью, чего он, собственно, хочет — венецианского бархата на окнах?
Но Хью не нравились голые, ничем не покрытые полы, не нравились торговые агенты, и промоутеры, и рекламщики, которые толпились тут же при входе, в общей комнате, где служащие в дешевой одежде обзванивали музыкальные магазины и радиостанции.
Эди сказала:
— Зато каждый, кто войдет, сразу почувствует, что «БНБ продакшн» жива и бьет копытом.
Но Хью все равно не нравилось здесь — не нравилось, что отдел рассылки помещался в столовой.
— Что же вы хотите, чтобы он в кухне помещался, что ли?
— А кухня вообще непонятно для чего здесь, — отвечал Хью.
Чили заглянул в офис главным образом для первого знакомства с Дейлом и Торопыгой, репетировавшими с Линдой в студии. Чтобы что-нибудь сказать и проявить участие, он поинтересовался, почему бы им не отделить перегородкой приемную, расставить в ней комнатные растения, развесить постеры по стенам и в коридоре, ведущем к служебным помещениям.
На него не обратили внимания.
Эди объясняла Хью, что Томми был бизнесменом, а вовсе не дизайнером по интерьерам — она горой встала за покойного мужа, чья смерть, казалось, не слишком ее огорчила и траур по которому выглядел уступкой общепринятым нормам поведения. Она сказала, что Томми не интересовал внешний декор, а время свое он тратил на зарабатывание денег.
— Так где же они? — возопил Хью. — В документации они что-то не просматриваются, уж не знаю, куда они подевались — система отчетности, какой бы она ни была, их не показывает.
— Он пользовался собственной системой отчетности, — сказала Эди.
— По правде говоря, он вел двойную бухгалтерию, — сказала от дверей Тиффани, — и имел полный набор документации в двойном размере на случай утери документов или пожара.
— И оба набора он держал здесь?
— По-моему, один он забирал домой.
Оба, Чили и Хью, как по команде, повернулись к Эди.
Та закивала:
— Верно, верно, забирал. На прошлой неделе он приносил дубликат.
— Эди, неужели? — сказал Чили.
— Серьезно. Думаю, все там и лежит.
— Два набора документов, — заметил Хью, — нет смысла держать, если все в них совпадает. Предполагаю, что настоящую бухгалтерию он держал дома, а ту, что оставалась здесь, он сварганил специально для показа артистам, тем, кто подозревал его в обмане и жаждал самолично ознакомиться с цифрами.
Чили опять перевел взгляд на Эди. Он глядел на нее так пристально, что заметил даже веснушки у нее на груди, которых раньше не замечал. Он разглядывал ее низко вырезанное черное льняное платье с короткой юбкой, обнажавшей ноги на высоких каблуках.
Он сказал:
— Может быть, стоит показать Хью настоящие документы, чтобы мы поняли, на каком мы свете?
— Я просто думала, что это точный дубликат, — сказала Эди, — и что Томми вернул его обратно. — Она бросила взгляд на раскрытые бухгалтерские книги на столе у Хью, помолчала. — Думаете, те, что дома, отличаются?
— Если нет, — сказал Хью, — то лавочку можно уже закрывать, а нам — увольняться.
— Значит, успех всего дела в моих руках, — сказала Эди и повернулась к Чили всем корпусом, с книгами в руках. — Так я участвую в картине, а, Чил?
Тиффани вышла с ними из задней двери, провожая до студии. Она допытывалась, что имела в виду Эди. Она что, спрашивала, будет ли сама играть или кто-то получит ее роль? Чили сказал, что не знает. Так почему же он не спросил ее, продолжала Тиффани, вместо того чтобы заверять в том, как она ему необходима? Остановившись возле блочного флигеля на заднем дворе, он обернулся к Тиффани.
— Мне неинтересно, что она имела в виду, — сказал он, — и я не занимаюсь подбором исполнителей. Единственное, что мне пока надо, это выяснить, есть ли у меня какая-нибудь перспектива. И больше ничего, — добавил он, стараясь скрыть раздражение. — Понятно?
— Круто! — сказала Тиффани.
Глядеть прямо на нее было нелегко, но он сделал над собой усилие, после чего вынужден был спросить:
— Что это у вас на носу?
Кончик носа у Тиффани украшали два пупырышка, две крохотные палочки, торчавшие почти вертикально — подобие маленьких рожек.
— Косточки из крыла летучей мыши, — сказала Тиффани.
— Вот как! — отозвался Чили.
Открывая дверь в аппаратную, он думал о том, где раздобывают косточки из крыла летучей мыши, но в уши им ударила волна звуков из усилителей: это «Одесса» наяривала свою музыку за стеклянной перегородкой — Линда ударяла по струнам болтавшейся низко у нее на поясе гитары и одновременно пела текст, кивками задавая темп; Дейл в чистой футболке играл, сидя верхом на табурете; Торопыга же, с волосами до плеч и в темных очках, бил в свой скудный инструментарий. Звукорежиссер, говоривший по телефону, приветствовал их поднятием руки. Молодой человек в шерстяной водолазке, мешковатых рабочих штанах и черных теннисных туфлях. Имя — Кертис. Чили услышал, как он сказал:
