Питер Таскер - Молчаливый гром
Кавада, оказывается, явился вызвать Мори на поединок — отомстить за бесчестье сына, обнаруженного в гостинице любви уборщицей в одиннадцать утра. Дверь в офис Мори была открыта, и когда Кавада вошел, его встретили четверо во главе с Тору Накамурой из синдиката «Кавасита».
Накамура потребовал сказать, где сейчас Мори. Кавада ответил, что понятия не имеет об этом. Ему не поверили и предположили, что он, должно быть, работает вместе с Мори.
В общем, они вчетвером стали его избивать — медленно, методично Кавада не сопротивлялся — это было бесполезно. И еще он подумал, что им надоест. Но им не надоедало. Он понял, что им все равно, убьют они его или нет, и он испугался.
Мори дал ему час — очухаться. За это время Кавада выпил еще четверть бутылки виски «Сантори уайт». У него были сломаны два ребра и выбиты передние зубы. Других существенных повреждений не было. Мори отвез его домой на «хонде». В пути они оба молчали.
Кавада жил в деревянном домике между складом машинного оборудования и бетонным путепроводом. Крыша была покрыта рифленым железом, сад представлял собой узенький участок грязи. Здесь, вероятно, не было ванной и выхода к канализации. Дверь открыл сын. Он взглянул на Мори, на изуродованное лицо старшего Кавады и ринулся, размахивая кулаками.
— Стой! — закричал отец. — Это не его работа. Оставь его в покое.
Из задней комнаты появились две женщины. Одна средних лет, другая вдвое моложе. Где-то захныкал ребенок. Глаза молодой раскрылись. Старшая зло сжала губы.
— Тебе все мало, — тихо сказала она мужу с горечью в голосе. — Мог уже тысячу раз подыскать работу. Не слушаешь. И сына превратил в какого-то бродягу. На обоих противно смотреть.
— Здесь вопрос чести, — запротестовал сын, вымокший под дождем. — Приходится защищать честь синдиката Кавада.
— Честь синдиката? Ха! Весь мир смеется над вами, не видите?
Неожиданно заговорил старший Кавада. Его голос дрожал:
— Простите меня, — прошамкал он и заковылял в дом.
Мори кивнул остальным и пошел к машине. В свете ее фар переламывались полосы косого дождя.
Следующая остановка Мори была в десяти километрах, но здесь был другой мир. Увитый плющом многоквартирный дом был выстроен в рощице, среди травы и деревьев мелькали скамейки и площадки с детскими песочницами. Даже сегодня жара не казалась столь безжалостной. Министерство финансов едва ли выделяло достаточные средства на жилищные нужды своих сотрудников, но атмосфера здесь казалась приятной и спокойной, в особенности после городской суеты.
Мори, постоял, с наслаждением наблюдая, как дождь капает в маленький, заросший лотосом пруд, слушая лягушачий концерт и вдыхая запах мокрого мха. Несколько недель назад госпожа Хара показалась хрупкой, забитой. Потом, в кафе — холодной и выдержанной. Это весьма неожиданно. Впрочем, и ее муж был таким же.
— Мори-сан, я вас не ждала, — сказала она, открыв ему дверь.
В комнате на полу стояло несколько упакованных чемоданов. Шторы, ковры, украшения и большую часть мебели вывезли. Цветы, стоявшие, когда-то на радиаторе, исчезли, и трещина на стене казалась особенно длинной и безобразной.
— Я уезжаю, — объяснила госпожа Хара. — Теперь уже не будет никакой связи с министерством.
Мори сочувственно кивнул. Они дали ей немного времени.
— Прошу извинить за беспокойство, — сказал он. — Я задам несколько дополнительных вопросов.
— О чем?
В ней чувствовались энергия и решимость. По-видимому, она горела желанием переехать. Мори украдкой взглянул на ее левую руку: кольца исчезли.
— О вашем муже и вашем брате. Как они ладили между собой?
— Какое это имеет отношение к самоубийству мужа?
— Вероятно, никакого, — осторожно сказал Мори. — Пытаюсь понять психологические мотивы.
Госпожа Хара вздохнула.
— Может, сначала выпьете? У меня, к сожалению, только пиво.
— Пиво — это прекрасно, — сказал Мори.
Они присели на чемоданы и откупорили пару банок «Сантори мэлтс». Мори предложил ей сигарету «Майлд сэвн», и она закурила, держа сигарету, как пиротехническое устройство, готовое воспламениться. Она сидела, положив ногу на ногу, и Мори заметил, что она покрасила ногти на ногах.
История была невеселой и обычной. С будущим мужем ее свел высокопоставленный чиновник из министерства финансов. Вначале ее отец сомневался. Руководя старейшей крупной и престижной судовой компанией, он не был в восторге, узнав о скромной семье Хары. Однако Хара, в конце концов, был молодым человеком с блестящим будущим. И потом, это была вторая дочь, а сын и старшая дочь уже вошли в хорошие семьи.
Брак состоялся, но семья, по сути, не приняла Хару. Особенно брат. Хотя Хара был годом старше, Ёсимура относился к нему, как к подчиненному, и называл его за глаза «деревенщиной». Равным образом и Хара не скрывал своего презрения к Ёсимуре и его работе в «Ниппон инфосистемс». Дома упоминания имени Иванаги было достаточно, чтобы испортить его настроение.
— Что происходит с Японией? — бывало ворчал он. — Лунатиков считают гениями, а гениев — лунатиками.
Поскольку отношения были не лучшие, встречались мужчины редко. Последняя их встреча год назад окончилась ссорой.
— По какому поводу? — спросил Мори.
— Прошло много времени, Мори-сан. Кажется, из-за денег.
— Вы имеете в виду долги?
Госпожа Хара отрицательно покачала головой:
— Нет-нет. Из-за денежной политики — нужно ослабить узду или, наоборот, натянуть. Они спорили о цене денег, иены и доллара.
— В чем же они не соглашались?
— Я помню только, как муж сказал, что Иванага толком ничего не сделал для Японии, и любой политический курс, который доставит ему неприятности, будет хорош.
— Должно быть, это и рассердило вашего брата?
— Он рвал и метал. Он кричал, что Иванага думает только о будущем Японии, и скоро все узнают, что он — гений.
— Что он под этим подразумевал?
— Не знаю, Мори-сан, — ответила госпожа Хара. — У моего брата с детства были причуды. Спросите его самого.
Пора было уходить. Он допил пиво.
— Вы понимаете, не правда ли? — сказала она серьезно. — Мы не были очень близки, а теперь… — она обвела рукой опустевшую комнату, лицо ее отразило крайнюю усталость, — все исчезло. Мне приходится начинать все снова, а времени уже не остается.
— Я понимаю, — сказал Мори, надевая обувь.
Основным различием между политиками и якудза, решил Тосио Иванага, ожидая в своем офисе появления Утиды, заключается в том, что якудза ведут свои фракционистские баталии с чувством собственного достоинства. А с такими людьми, как Утида, всегда неприятно иметь дело. Он не настоящий политик — он просто закулисный статист, который следит за тем, чтобы деньги поступили нужному лицу и в точно назначенное время. Другими словами, Утида — посредник.
Иванага подошел к стеклянной перегородке. В окна хлестал дождь, искажая общий вид на «Маруноути», Гиндзу и Токийский залив. Иванага вспомнил свое появление в Токио летом 1946 года. У него, деревенского мальчугана, от одного только слова «Токио», в голове возникали картины богатства, власти и безграничной изысканности. Увидев разрушенные кварталы и обгорелые камни города, он испытал тошноту.
Из динамика на его столе после сигнала раздалось:
— Прибыл господин Утида.
— Проводите его ко мне, — сказал Иванага.
Утида, считающийся политиком, а по сути — посредник, лоббист, был маленьким человеком с худощавым лицом. На лоб его падали жирные волосы. Он низко поклонился и обворожительно улыбался.
— У меня хорошая новость, сэнсэй, — сказал он. — Обсуждения идут как надо. Серьезная оппозиция Исидзаке исчезает.
— А что Такэмару?
— Такэмару поддержит нас. Это будет стоить пяти мест в кабинете, включая министерство строительства для его зятя. Ну, и пожертвования для его Института.
— Снова пожертвования? Сколько он ожидает в этот раз?
— Пяти больших будет достаточно.
Пятьсот миллионов иен! Наглость, не знающая границ. И все же на этой стадии альтернативы нет, придется платить.
Иванага пробурчал свое согласие и полуотвернулся. Он не любил таких, как Утида.
— А если точнее: когда закончатся обсуждения? — спросил он.
— Через четыре-пять дней. Требуется прийти к соглашению с некоторыми деятелями среди высокопоставленных лиц.
Опять соглашение? Значит, снова встречи в дорогих ресторанах, вечеринки с гейшами, снова пожертвования «экономическим исследовательским институтам».
— Делайте, что надо, — сказал Иванага, — но все должно быть срочно улажено. Кабинет Исидзаки должен начать работу уже к концу месяца. Это важно.
— К концу месяца? К чему такая спешка? — произнес Утида.
Иванага резко развернулся и взглянул с холодным раздражением.
