Александр Афанасьев - Братишки
Обработка в университете аль-Азхар ведется исподволь, в лучших традициях «Братьев-мусульман». Приехавших из разных стран студентов объединяют в группы-землячества, просят выбрать старшего. Затем начинают работать со старшим: у него появляются друзья, он может выходить в город, его приглашают в семьи – семьи, придерживающиеся радикальных взглядов. Сначала идеологию «Братьев-мусульман» прививают лидеру землячества, потом он ее начинает распространять внутри группы. Исламские фонды дают ему деньги – дополнительные стипендии, которые он может распределять по своему усмотрению среди своих земляков, право выхода в город и ночевки у новых «друзей». В отличие от Пакистана, в котором буржуазная и армейская элиты стали колонизаторскими, заговорили по-английски и отдавали своих детей в военное училище Сандхерст, в Египте такого класса так и не сложилось, идеями ислама и борьбы были пропитаны все слои общества, в том числе и высшего. И исламскими радикалами могла оказаться, например, уважаемая семья врачей, такая как Аль-Завахири. Как не принять приглашение переночевать и совершить совместный намаз в таком уважаемом доме?
Так рождается джихад…
На родину, в Афганистан, исламский теоретик Мулло Модад так и не вернулся. Он приехал в Пешавар, стал читать лекции в медресе в Деобанде и ездить по лагерям. Потом медресе в Деобанде закрыло перед ним дверь из-за крайней радикальности взглядов – и он перебрался на юг, в медресе Миран Шах, ставшее настоящим эпицентром ваххабизма. Именно из его стен выбрались многие полевые командиры среднего звена, которые и определяли ход войны в Афганистане. Кроме того, он распределял гуманитарную помощь, посылаемую ему его старыми спонсорами еще по Египту, отправлял боевиков на лечение и контролировал некоторые потоки наркотиков. Он был настоящим представителем египетских «Братьев-мусульман» на этой войне, в своей деятельности успешно конкурируя с палестинцем по происхождению шейхом Абдуллой Аззамом и долговязым бородачом с глазами библейского пророка, сыном уважаемой и самой богатой после королевской семьи Саудовской Аравии – Осамой бен Ладеном.
Сейчас Мулло Модад вместе с группой американских советников ехал на самую границу. Совсем недавно был принят совершенно секретный план военной кампании на восемьдесят восьмой – девяностый годы, и в качестве первого своего шага он предусматривал захват провинции Хост и города Хост. Оттуда планировалось развивать наступление на Джелалабад, третий по значению город страны после Кандагара и Кабула, а далее – наступать на сам Кабул. Ид уль-фитр – праздник разговения – два года спустя планировалось отмечать уже в Кабуле…
Конечно, американцы поставили деньги, а китайцы – оружие. Армия моджахедов, готовая к наступлению, вооружена лучше, чем когда бы то ни было. У них есть даже противотанковые комплексы «Милан», чтобы бороться с советскими танками, и комплексы «стингер», чтобы бороться с советскими вертолетами. Но это не все. Необходимо, но недостаточно. Главное – вера. Вера в то, что если ты попадешь под бомбы, получишь пулю, подорвешься на мине, будешь расстрелян с вертолетов, – то ты все равно победишь. Потому что ты правоверный, а они неверные. Когда ты погибаешь – ты попадаешь в рай, и это лучший удел. А когда погибают они, их уделом является огонь…
А веру мог дать только Мулло Модад. Глашатай террора.
Полевые командиры собрались на сходку в природном амфитеатре, который создавали местные горы и трудолюбивые руки безвестных тружеников. Когда эта земля еще не была землей войны, дар аль-харб, здесь жили крестьяне. Долгими годами, поколение за поколением они выстраивали эти каменные террасы, носили в заплечных мешках землю на них, чтобы вырастить свой скудный урожай. Сели смывали землю вниз – и крестьяне принимались носить ее снова. И так было поколение за поколением, пока кто-то не пришел и не объяснил, что главное в жизни – это джихад. А кто-то другой стал платить за участие в боях до ста афгани в сутки…
Теперь эти террасы можно было использовать как места для сидения – чем многие полевые командиры и воспользовались, подстелив плотное, шерстяное одеяло, которое афганцы используют и как элемент одежды, и как одеяло, и как подстилку – на все случаи жизни.
Мулло Модаду передали мощный, современный мегафон. Говорить он умел…
– Братья! – заорал в мегафон он, и эхо отдалось по горам. – Правоверные! Долгая война с неверными за освобождение нашей родины, нашего любимого Афганистана подходит к концу! Про это сказано еще в Книге – и они израсходуют, потом они потерпят убыток, потом они будут повержены. Самая сильная армия в мире разбита и повержена руками тех, у кого не было ничего, кроме веры! Веры в Аллаха Всевышнего, свят он и велик! Но теперь в наших руках – самое лучшее оружие, какое только есть на земле, и нам его тоже послал Аллах! Обратим его против неверных, братья, против проклятых безбожников, которые топчут родную землю, самим Аллахом предназначенную для правоверных! Скоро, совсем скоро волей Аллаха мы ворвемся в Кабул и повергнем наземь власть нечестивцев и безбожников! Да покарает меня Аллах, если я сейчас солгал! Но с падением Кабула джихад только начинается, братья! Сотни миллионов наших братьев вопиют о помощи, находясь под пятой безбожников и коммунистов и не имея возможности даже восславить Аллаха, как того требует Коран! После Кабула мы пойдем на север и изгоним безбожников со священной земли Афганистана, а потом принесем джихад на земли неверных! Неверные – да познают великий гнев Аллаха, нет ему сотоварища!
И больше Мулло Модад сказать ничего не успел – потому что пуля попала ему в плечо сбоку и прошла через все тело, повредив позвоночник и легкое. Он выронил микрофон и упал, брызгая кровью. А горы донесли издалека эхо винтовочного выстрела…
Украина, пограничная зона
Урало-Кавказ
28 ноября 2001 года
Граница с Украиной представляла собой сплошную дыру, от начала и до конца. В каких-то местах не было даже и пограничных столбов, а граница проходила, например, по речке. Контрабанды тоже особой не было – какой смысл, когда и те, и те нищие. Слышал, что от нас в Украину контрабандой возили уголь – была какая-то схема, связанная с тем, что Украина выделяла большие деньги на поддержку угольной отрасли и дотировалась каждая тонна угля, а у нас нет, мы топились газом. Но там – ходили поезда.
Я принял решение идти много севернее, так называемым Бамутским шляхом. Это старая, известная не одну сотню лет торговая дорога, ведущая на юг России. На ее границе был поселок Урало-Кавказ, гордо несущий свою недобрую славу вот уже сотню лет. Такое дикое название – Урало-Кавказ – он получил от Урало-Кавказского общества, которое сто лет назад построило тут шахту. Теперь это место было известно как пристанище всякой уголовной шпаны: уголовников тут начали расселять после войны, потому что никто не хотел работать на шахтах. Между Урало-Кавказом и границей существовал пограничный поселок Изварино, в котором появляться не стоило, если ты въезжал на Украину нелегально…
Как я…
Остановились в конце концов мы у магазина «Продтовары». «Продтовары» – это не я придумал, так на вывеске было написано, которая наверняка еще Брежнева помнила – если часом не Хрущева. Беленое, двухэтажное, какое-то покосившееся здание, второй этаж которого жилой и даже с балкончиками. Крыша шифер, на окнах решетки наподобие тюремных. Подъезд даже с двумя колоннами и над ним надпись – «Продтовары». Это магазин такой. Открытый, судя по всему…
Я аккуратно припарковал машину.
– Пошли, что ли?
Судя по свету в окнах – еще торговали.
Надпись «Пиво есть» тоже радовала.
Зашли. Попали как в сказку – только невеселую. Советскую сказку, где на одну копейку можно было купить коробок спичек, а жратву, кроме бычков в томате и конфет «Коровка», надо было не покупать, а доставать. А вот продавщица… такого я тут просто не ожидал увидеть. Правильно говорят – розы растут в самом навозе. Пропадет она тут.
– Сестренка, позвонить бы нам. – Я положил на алюминиевую чашку для сдачи сторублевую купюру.
– Телефон у директора. А она ушла…
О как. Тут и директор есть!
– А если открыть кабинет? – Я положил еще пять раз по столько.
Бандера проговорил долго, минут двадцать, мы купили немного жратвы, выбрав самое пристойное из того что было, пива, а выйдя, столкнулись с неподдельным интересом к нам и нашей машине со стороны местных аборигенов, выразившимся в том, что один из местных уже хозяйски попинывал колесо джипа.
– Здарово… – подкатил один, сивухой от него буквально разило. – Закурить не одолжишь?
– Не одолжу.
Главное – выиграть тут несколько секунд. А для этого не надо говорить «не курю», надо говорить «не одолжу».
– Э, ну а чо…
М-да… захолустье. В Ростове только за сам факт такой корявой предъявы можно было навсегда потерять авторитет на улице. Ростов – это все-таки величина, и проявлялось это во всем, даже в движении группировок.
