Виктор Галданов - Разберёмся по‑семейному
Он с трудом поднялся по лестнице. Свалкой от него уже не пахло, но ничто не могло перебить мощный аромат желтого мыла. Сбросив с себя одежду, он схватил бутылку «Бон Аквы», закрыл глаза и пил прямо из горла, ощущая облегчение от того, что больше не нужно возиться с пуговицами на рубашке. Марина достала свежее бельё и вынула костюм из шкафа. Увидев синяки и ссадины, она вздрогнула и начала гладить их холодными пальцами, приговаривая:
— Барский, ради Бога, когда же ты научишься быть поосторожней?
Он улыбнулся разбитыми губами и подмигнул ей подбитым глазом.
— Я предлагаю конкурс. Угадай, сколько на мне синяков, и тебя ждет приз.
— Какой еще приз? — Она не могла смотреть на него. Он негромко рассмеялся. — Ты все равно еще долго не сможешь расплатиться со мной, даже если я угадаю.
Она помогла ему добраться до ванной, затем сама вымыла его, отвела в постель и поправила подушку.
— Дай‑ка я тебе сготовлю твой любимый коктейль. А потом ты мне все расскажешь.
— Хорошо. Где Наташа?
— Она прислушалась к твоему совету и подыскивает себе новое жилье.
— Это хорошо, — вздохнул он. — Солнышко, как она сейчас? В полном расстройстве, я думаю?
Марина плеснула виски в стакан, положила лед и добавила содовой.
— Я не знаю, Барский. Она странная девочка. Невозможно догадаться, о чем она думает. За все время, пока мы были здесь, она практически не упоминала его имени. Когда я пробовала заговорить о нем, она уходила от разговора. Хочешь знать, что я думаю?
— Я‑то, по крайней мере, и предположить ничего не могу.
— Я думаю, она просто не хочет говорить об этом ни с кем, особенно с теми, кто не скрывает своей антипатии к Фиме. Соглашаться она не любит и поэтому просто молчит.
Барский нахмурился и покачал головой.
— А что будет, если Фима вдруг вновь возникнет на ее горизонте с какой‑нибудь душераздирающей историей?
Марина не скрывала своей тревоги.
— Не знаю. Но когда она думала, что осталась одна, то обзвонила все места, где он мог быть— его квартиру, дачу, друзей с которыми, он обычно проводил время. Даже его шалав. Мне об этом сказала коридорная, тут же чертовски дорогой телефон.
— Хорошо, что Бог заботится о детях и дураках. — Барский налил еще виски, допил свой стакан и закрыл глаза. Он чувствовал, как руки Марины осторожно гладят его избитое тело.
— Ты что?
— Пытаюсь сосчитать синяки.
* * *
Барский проспал все ночь, но утром он с трудом мог пошевелиться. После горячей ванны и бутылочки с бальзамом он почувствовал себя несколько лучше.
Марина заглянула в ванную.
— Слушай, ты отсюда в Америку не звонил?
— Ты же знаешь, что нет?
— Дело в том, что они хотят повесить на нас счет за телефонные переговоры долларов этак на пятьсот.
— Ну, это форменный грабёж. Собираемся, — он выбрался из ванны. — Наташа нашла себе новое жилье?
— Говорит, что нашла. В районе Речного вокзала.
Со стоном и кряхтением Барский вытерся и оделся. Из чемодана он достал пистолет, зарядил его и засунул в кобуру.
— Поехали.
— Домой?
— Сначала туда. А потом мне нужно будет заглянуть в бар. — Он взялся за чемоданы. — А где Наташа?
— Она уже уехала.
— Что‑то мне это не нравится.
— Она не хотела тебя будить.
— Как же, не хотела будить! Интересно, почему она так спешила.
— А в чем дело? — спросила она его, когда они спускались по лестнице к машине.
— Не исключено, что она получила весточку от своего ненаглядного, — он сел за руль и закурил. — Честное слово, если это так, я ее хорошенько выпорю.
Марина смотрела на него с удивлением и тревогой.
* * *
— Летун вернулся, — доложил Сеня, ткнув пальцем куда‑то в глубину зала. Иван Красилин сосредоточенно отдирал этикетку с пятой по счету бутылки «Лёвенбрау».
— Что случилось? Муж вернулся не вовремя? — спросил он.
— Заткнись и угости меня пивом. Я думал, ты уехал.
Сеня принес ему бутылку пива, а Красилин подождал, пока он отойдет.
— Тут что‑то неладно. Можешь себе представить, что меня решил нанять именно наш Голландец.
— Рассказывай. Куда он собрался?
— Официально в родные Нидерланды, но попутно выяснилось, что он хочет подбить меня на «левую» незарегистрированную посадку. Он не хотел говорить куда. Я начал тянуть. Он сказал только, что это займет не больше десяти часов. Две посадки — одна на аэродром, другая — на базу. Один или два пассажира туда и обратно и груз. Утверждает, что общий вес не больше шестисот килограммов.
— Когда и откуда?
— Я ему объяснил, что я зарегистрирован как международная компания, а он сказал, что это хорошо. Я попытался вколотить в его тупую башку, что мне нужно знать размеры груза и количество мест, чтобы рассчитать балансировку самолета, но он или не знает, или не хочет говорить.
— Десять часов полета, — прикинул Барский. — Сколько ты делаешь в час, двести?
— Чуть меньше. Ощутимо меньше при встречном ветре. Больно у него фюзеляж большой. — Красилин сунул в рот сигарету и поджег ее. — Я ему сказал, что у меня есть другие обязательства, а потом потребовал по пять лимонов за каждый день ожидания. Он побарахтался, но выдал мне аванс за три дня.
— Ну, так ты можешь угостить меня чем‑нибудь поприличнее этого. — Барский знаком показал Сене, чтобы тот налил ему стаканчик. — Что‑нибудь слышал о тех, кто зафрахтовал тебя от моего имени?
Красилин со стоном расстался с деньгами, которые взял с него Сеня за выпивку хозяина.
— Что же произошло, когда Голландец вдруг решил полетать?
— Пришлось импровизировать, — ответил Красилин. — Мне кажется, это связано с какой‑то шпионской акцией. Я связался с ребятами из контрразведки. Они меня благословили, и они же за мной присмотрят. Если мои пассажиры и груз окажутся достаточно занятными, я дам им знать, и они нас посадят.
— Это не годится. Ты же держишься только на том, что всегда в целости и сохранности доставляешь и людей, и груз.
Красилин ухмыльнулся.
— Если так будет продолжаться, то кое‑кто может начать во мне сомневаться. Вообще‑то сначала надо посмотреть, что там такое будет.
— Получил добро на операцию?
— Прямо от генерала. Кстати, тебе привет.
— Да уж, конечно.
— К телефону, шеф, — сказал подошедший Сеня.
Барский прошел в контору. Звонок был из частного сыскного агентства.
— С этим «хорьхом» не все пока ясно, — сообщил детектив. — Канарис попользовался им лишь с месяц, машина постояла в его гараже, пока хозяина не расстреляли, затем она принадлежала миссии Красного Креста, которая бросила все и слиняла во время наших бомбежек. Потом машина перешла в руки советского коменданта восточной части Берлина, в 1949 году переехала в Москву и вместе с хозяином угодила под арест (у бывшего коменданта жена оказалась еврейкой, а вдобавок ко всему еще и стоматологом, ее угораздило чересчур болезненно выдернуть зубик у сынишки наркома и тот обвинил ее в участии в «заговоре врачей»). Всю семью быстренько расстреляли, но через год амнистировали, а имущество выставили на распродажу среди аппарата Старой площади. Тогда‑то машину и приобрел зампредисполкома области, Григорий Степанович Бурмашев. Примерно через год она была зарегистрирована на его имя, и в интересующее вас время, 26 апреля 1966 года, владельцем был он. Бурмашев умер в пятьдесят девятом, угодив в тюрьму за взяточничество, но конфисковать у него ничего не сумели, потому что он архимудро всё своё имущество записывал на имя жены и родственников. Но его вдова ещё жива. За ней никаких грехов не числится, кроме того, что над ее домом развевается красный флаг и во дворе вечно гремят совковые гимны. Кстати, семейство очень зажиточное. Наворовали на сто лет вперед, думаю, еще и внукам останется. Большой дом в Колоколамске. Как вы и сказали, они продали машину в шестьдесят седьмом. Потом ей владел завмаг, которого шлепнули в шестьдесят восьмом, потом художник, которого взяли за наркоту в семьдесят третьем, потом руководитель спортобщества «Трудрезервы»…
— Которого взяли за антисоветчину в семьдесят пятом, — закончил Барский.
Собеседник помолчал, потом тихо произнес:
— Э‑э‑э… вообще‑то за контрабанду и ввоз порнопродукции из‑за рубежа, но если у вас есть другие данные…
— Нет, продолжайте.
— Пока нам не удалось найти ничего по последующим владельцам…
— Думаю и они пали жертвой этой проклятой машины. Последняя владелица этого «хорьха», слава Богу, жива, но машина и ей успела подгадить. Ну, хорошо. Существует какая‑нибудь связь между Бурмашевым и Ризваном Казиевым? Или с другими, ему подобными?
— Тут все очень зыбко. Мы нашли одного старого пера, который работал в то время в облисполкоме. Он уверяет, что зампреды всю жизнь занимались отводом земельных участков под дачное строительство, садовые товарищества и прочее в этом роде. По его словам, Бурмашев первым организовал столь наглую распродажу земли в эпоху ее целомудренного распределения. Значительная часть средств прилипала к его рукам. Возможно, во времена хрущевской оттепели он рассчитывал, что грядут новые товарно‑денежные отношения? Так или иначе, но он опередил свое время ровно на четверть века. Жил он тихо, шума вокруг него никогда не было. Его вдове, кстати, сейчас около шестидесяти, но говорят, что выглядит она, скорее, на пятьдесят, старички еще на нее засматриваются, а на курортах она производит фурор среди отставников. Говорят, что после ее отъезда количество микроинфарктов на душу отдыхающих резко повышается.
