Майкл Коннелли - Блондинка в бетоне
Пока они совершали этот маневр, Гарри заметил на задней скамье Бреммера из «Таймс», который слегка ему кивнул. «Интересно, он здесь как репортер или в качестве свидетеля?» – подумал Босх.
Запись оказалась длинной и скучной, хотя и не была непрерывной. Во время вечеринки съемка то прекращалась, то начиналась вновь, но в нижнем правом углу неизменно высвечивались время и дата. Если они были верными, то Черч действительно имел алиби на момент последнего из приписываемых ему убийств.
У Босха эта запись вызывала чувство потрясения. Он видел перед собой Черча без парика, с головой, лысой как у младенца, который пил пиво и смеялся вместе со своими друзьями. Человек, которого он убил, произносил тосты в честь свадьбы своего друга и выглядел как настоящий средний американец, к числу которых сам Босх никогда не относился.
Запись длилась девяносто минут, и ее кульминацией стало выступление стриптизерши: она пела для будущего жениха, бросая ему на голову нижнее белье, которое последовательно с себя снимала. Черч, казалось, был этим весьма смущен и смотрел не столько на женщину, сколько на самого жениха.
Оторвав глаза от экрана, Босх взглянул на присяжных и понял, что эта запись разрушила всю его линию защиты. Он поспешно отвернулся.
Когда пленка закончилась, Чандлер задала Вечореку еще несколько вопросов. Эти вопросы должен был бы задать Белк, но она его опередила:
– Каким образом на пленке фиксируются время и дата?
– Ну, они устанавливаются при покупке, а потом батарейка все делает сама. За все время мне ни разу не приходилось это настраивать.
– Но при желании вы можете установить любое время и дату, я права?
– Думаю, да.
– Тогда допустим, если вы хотите, чтобы ваш друг смог использовать эту запись для доказательства своего алиби, вы можете переставить дату назад, скажем, на год, и затем провести съемку?
– Конечно.
– А можно ли проставить дату на уже отснятую пленку?
– Нет. На уже отснятое видео дату проставить нельзя. Это невозможно.
– Итак, в данном случае как бы вы могли это сделать? Как бы вы могли обеспечить Норману Черчу фальшивое алиби?
Белк стал возражать на том основании, что ответ Вечорека был бы чисто умозрительным, но судья Кейес отверг его возражение, заявив, что свидетель имеет опыт обращения со своей видеокамерой.
– Ну, теперь, когда Норман мертв, сделать уже ничего нельзя.
– Значит, вы утверждаете, что для изготовления фальшивой записи вы должны были бы вступить с мистером Черчем в сговор еще до того, как он был убит мистером Босхом?
– Да. Мы должны были заранее знать, что ему нужна эта запись, он должен был сказать мне, какую дату поставить, и так далее, и тому подобное. Все это абсолютно надумано, тем более что вы можете взять газеты за тот год и найти там объявление, что мой друг женится тридцатого сентября. Это покажет вам, что холостяцкая вечеринка должна была состояться двадцать восьмого или где-то в этих числах. Это не подделка.
Судья Кейес согласился с возражением Белка относительно последней фразы, как не соответствующей заданному вопросу, и велел присяжным им пренебречь. Но Босх понимал, что в этом нет необходимости. Все они и так знали, что это не подделка. Он тоже это знал. Сейчас он чувствовал слабость и тошноту. Что-то пошло не так, как надо, и он не понимал, что именно. Ему хотелось встать и выйти из зала, но он знал, что это будет таким откровенным признанием вины, что стены суда содрогнутся, словно от землетрясения.
– Один последний вопрос, – сказала Чандлер. В предчувствии победы ее лицо раскраснелось. – Вы знали, что Норман Черч носит парик?
– Нет, не знал. Я знаком с ним много лет и никогда не слышал ни о чем подобном.
Судья Кейес передал свидетеля Белку, который взошел на кафедру без своего желтого блокнота. Он явно был настолько расстроен, что даже не сказал: «У меня есть несколько вопросов», а сразу попытался спасти то, что еще можно было спасти.
– Вы сказали, что читали книгу о деле Кукольника и потом обнаружили, что дата на пленке соответствует дате одного из убийств, не так ли?
– Так.
– Вы не пытались искать алиби на другие десять убийств?
– Нет, не пытался.
– Итак, мистер Вечорек, вам нечего сказать относительно остальных связанных с ним дел, которыми занимались многочисленные сотрудники спецгруппы?
– Эта запись ставит под сомнение и все остальное. Ваша задача…
– Вы не отвечаете на вопрос.
– Нет, отвечаю. Если одно из дел оказалось дутым, это компрометирует и все остальные – вы же спрашиваете об этом.
– Мы спрашиваем не об этом, мистер Вечорек. Да, вы ведь сказали, что никогда не видели Нормана Черча в парике, это верно?
– Да, я так сказал.
– Вы знали, что он снимает эту квартиру под вымышленным именем?
– Нет, не знал.
– Значит, вы многого не знали о своем друге, не так ли?
– Полагаю, что да.
– Следовательно, если мистер Черч был убийцей, которым считает его полиция, и использовал маскировку, как, по мнению полиции, это делал убийца, разве не следует предположить…
– Возражение! – сказала Чандлер.
– …что в квартире…
– Возражение!
– …должно быть что-нибудь вроде такого парика?
Судья Кейес поддержал протест Чандлер против гипотетического допущения и выговорил Белку за то, что он продолжал спрашивать даже после того, как было выдвинуто возражение. Белк стоически выдержал разнос и заявил, что больше вопросов не имеет. Когда он сел, по его лицу стекали струйки пота.
– Это лучшее из того, что вы могли бы сделать, – прошептал Босх.
Проигнорировав его слова, Белк вытащил носовой платок и вытер лицо.
Приобщив к делу видеозапись, судья объявил перерыв. Когда присяжные вышли из зала заседаний, к Чандлер быстро подошли несколько репортеров. Босх понимал, что это главный показатель того, как на самом деле идут дела. Журналисты всегда тянутся к победителям, причем явным победителям – таким всегда легче задавать любые вопросы.
– Давайте подумаем вот о чем, Босх, – сказал Белк.
– Шесть месяцев назад мы могли бы урегулировать этот вопрос за пятьдесят тысяч. Судя по тому, как пошли дела, это просто семечки.
– Вы сами в это верите, не так ли? – резко повернувшись к нему, сказал Босх (оба стояли возле ограждения, ограничивающего доступ к столу защиты). – Во все это. В то, что я убил не того, и в то, что мы подбросили ему все, что связывало его с убийствами.
– Во что я верю, не имеет значения, Босх.
– Да пошел ты, Белк!
– Как я уже говорил, нам надо кое о чем подумать.
Протиснув свою тушу сквозь ограждение, он направился к выходу. Бреммер вместе с еще одним репортером попытались было к нему подойти, но он от них отмахнулся. Последовав за ним, Босх также отослал репортеров прочь, однако Бреммер от него не отставал.
– Послушай, я ведь тоже рискую. Об этом парне я написал книгу, и если вы ошиблись, мне нужно это знать.
Босх внезапно остановился, так что Бреммер едва на него не натолкнулся. Босх пристально смотрел на репортера. Примерно тридцати пяти лет, полный, с редеющими каштановыми волосами. Подобно многим другим, он попытался компенсировать лысину, отрастив густую бороду, из-за чего стал выглядеть еще старше. Босх заметил у него под мышками темные круги, но хуже всего был даже не запах пота – изо рта у Бреммера ужасно воняло табаком.
– Послушай, если ты считаешь, что мы ошиблись, напиши другую книгу и получи за нее еще сто тысяч долларов. С чего это тебя заботит, тот он или не тот?
– В этом городе у меня есть определенная репутация, Гарри.
– И у меня тоже. Что ты собираешься завтра написать?
– Я обязан написать о том, что здесь происходит.
– Но ведь ты еще и свидетель? Этично ли это, Бреммер?
– Я не свидетель. Вчера она освободила меня от дачи показаний. Я должен только подписать заявление.
– О чем?
– О том, что написанная мной книга содержит, насколько мне известно, лишь правдивую и точную информацию. Что данная информация почти полностью исходит из полицейских источников и прочих документов публичного характера.
– Кстати, об источниках. Кто сообщил тебе о вчерашней записке?
– Я не могу этого сказать, Гарри. Вспомни, сколько раз ты конфиденциально давал мне информацию. Ты же знаешь, что я никогда не раскрываю своих источников.
– Да, я это знаю. А еще я знаю, что меня кто-то подставляет.
С этими словами Босх вошел в лифт и начал спускаться вниз.
Глава десятая
Отдел по борьбе с безнравственностью размещался на третьем этаже полицейского участка центрального округа. Добравшись туда за десять минут, Босх обнаружил Рея Мора сидящим за своим столом в помещении для инструктажа с прижатой к уху телефонной трубкой. На столе лежал журнал с цветными фотографиями, изображавшими совокупляющуюся пару. Девушка на фотографиях казалась чрезвычайно молодой. Слушая собеседника, Мора одновременно листал журнал, бросая беглый взгляд на фотографии. Кивнув Босху, он молча указал ему на стул.
