Татьяна Полякова - Список донжуанов
Я пыталась найти нужные слова, чтобы не обидеть его. К счастью, на помощь пришла Марья, ее голос заполнил затянувшуюся паузу.
– А как же я?
Олег с удивлением взглянул на нее, как будто только что вспомнил о ее существовании.
– А как же Марья? – подхватила я.
Он едва заметно поморщился.
– Ну, можно и ее с собой взять.
– Какой умный, – обиделась она, – что я там делать буду? Там одни иноверцы и даже не говорят по-нашему. Я в школе немецкий учила, но без всякого толку. И вообще, меня влечет только к божественному, книжку какую-нибудь жалостливую почитать или вот картинки умилительные, про исцеления всякие. К светской жизни у меня стойкая аллергия. А за границей ничего умилительного нет, опять же, кому я там нужна, скажи на милость? Ждут там меня с распростертыми объятиями, как же… – Она презрительно хмыкнула и отвернулась.
– Тогда, может, в монастырь? – робко предложил Олег.
– Мирское начало, к сожалению, во мне еще очень сильно. Душа стремится к горним высям, а презренная плоть тянет вниз. Свило гнездо в душе моей чревоугодие. Я, к примеру, сладкое люблю. И побольше. А это грех. А где в монастыре сладкое, да еще побольше?
– На тебя не угодишь, – обиделся Олег. – Только если нас посадят, в тюрьме сладкого совсем нет, там обитель слез и скорби, и такой девушке, как Симоне, там совершенно не место.
– Думаешь, нас засудят? – перепугалась Марья.
– Еще как… Если найдут, конечно.
Домой мы возвращались в подавленном состоянии духа, что и неудивительно. Марья предложила помолиться на сон грядущий, и я вполне искренне присоединила свои мольбы к ее. Затем Марья читала вслух Евангелие, выбрав то место, в котором Христос обещал разбойнику, что тот увидит царствие небесное.
– Видишь, – взбодрившись, заметила Марья, – он форменный душегубец, а царствие небесное ему обещано. Значит, и нам горевать особо нечего. Главное – вовремя покаяться. Христос сказал: «Будет тебе по вере твоей», – вот я верю, что все как-нибудь обойдется. И ты верь, раз дело-то у нас общее, то есть труп один и тот же. Иначе неразбериха получится и господь будет в недоумении, помогать или нет. Понимаешь, что я имею в виду?
– Понимаю, – кивнула я и начала верить, как советовала Марья.
Утром мы встали поздно. Я бродила по квартире, уговаривая себя сесть за работу, и тут вспомнила, что во вчерашней суматохе так и не отдала конверт с компроматом Олегу.
– Вот черт, – буркнула я. Марья, конечно, услышала.
– Не сквернословь. И поминать лукавого совершенно ни к чему. Ты только о нем подумаешь, а враг человечий тут как тут. Он нам сейчас особенно некстати. Так что воздержись.
– А кто вчера лукавого поминал? – съязвила я.
– Так ослабла душа в мытарствах, вот бес и попутал. А чего ты вдруг о нем вспомнила?
– Забыла Олегу фотографии отдать.
– Не беда, сегодня отдашь. Дай-ка взглянуть, интересно.
Мне интересно не было, но я все-таки устроилась рядом, и мы стали разглядывать фотографии.
– Ну у него и вкусы, – покачала головой Марья. – Ты только подумай, променять тебя на такую корову. Поди метра два, не меньше. А рожа-то до чего пакостная. А у этой нос длиннее, чем ноги. Не нос, а хобот какой-то.
– Марья, говорить так – грех, – напомнила я, чтобы она не увлекалась. Конечно, вкусы у людей разные, но большинство сочло бы девушек на фото очень даже симпатичными.
– Прелюбодейки, – зло фыркнула Марья, сунула фотографии в конверт и протянула мне.
Я набрала номер рабочего телефона Олега. Он оказался на месте, про фотографии он так и не вспомнил – должно быть, тоже здорово переживал из-за вчерашних событий. Я договорилась, что через полчаса буду у него в офисе, и начала собираться. Разумеется, Марья решила ехать со мной.
Не успели мы покинуть двор, как Марья зашептала, по обыкновению уставившись в заднее стекло:
– За нами какой-то хмырь пристроился. На черном джипе.
И в самом деле, взглянув в зеркало, я увидела «Чероки», очень может быть тот самый, что пасся у нас во дворе. На светофоре он свернул, но на площади опять появился.
– Гранату бы, – мечтательно протянула Марья.
– Душегубка, – усмехнулась я.
– Чего уж теперь, все равно под статьей. Как жить? – сокрушалась Марья, крестясь на купола церквей по дороге. В старом городе, где мы ехали, их великое множество, и крестилась она практически непрерывно. – Просто не знаешь, что раньше случится: посадят или укокошат, господи прости.
Припарковаться возле конторы «Гридин и сыновья» оказалось невозможно, пришлось свернуть в переулок. Едва мы вошли в здание, как нос к носу столкнулись с Андреем Петровичем. Выглядел он почему-то каким-то помятым и вроде бы напрочь растерявшим свое обаяние, однако, заметив меня, расцвел улыбкой и воодушевился.
– Симона, – с чувством, смахивающим на восторг, пропел он и поцеловал меня с таким видом, будто недавний ужин в ресторане давал ему на это право. У Марьи при виде такого зрелища отпала челюсть, а я попыталась вести себя так, будто ничего особенного в его поведении не заметила. – Ты ко мне? – задушевно спросил он.
– Я к Олегу… по делу… к Олегу Михайловичу, – поправилась я. – Он здесь?
То, что он здесь, я знала, а в тот миг могла даже убедиться в этом лично, потому что Олег выглядывал из своего кабинета и с неудовольствием наблюдал за происходящим.
– Зайдем ко мне, – взяв меня под руку, улыбнулся Андрей. – Выпьем кофе, поболтаем. – Он, поглаживая мои пальцы, весьма настойчиво тянул меня по коридору в сторону своего кабинета. Тут взгляд его остановился на физиономии Олега, и он сказал: – А вы, Олег Михайлович, займитесь… э-э-э… – Он кивнул на Марью, та притормозила, хотя до этой минуты бодро шагала за нами, и с маетой посмотрела на Олега.
– Заходите, – распахнув дверь пошире, произнес Олег, а мы между тем достигли двери кабинета Андрея Петровича с блестящей табличкой на ней.
Кабинет был просторен и навевал мысли о дворянской усадьбе девятнадцатого века и прочих радостях жизни. Он необыкновенно подходил ко всему облику Андрея Петровича. В этом кабинете он выглядел еще значительнее. Однако что-то его, безусловно, беспокоило, хоть он и старался быть любезным хозяином. Усадил меня в кресло, предложил кофе, который сам и приготовил, подкатил хрупкий столик, инкрустированный слоновой костью, и вдруг заявил:
– У меня скверно на душе.
– А-а-а… – начала я, он продолжил:
– Мне тридцать семь лет, и вчера я понял, что моя жизнь прошла впустую.
– Что-нибудь случилось? – кашлянув, осведомилась я.
– Случилось. Я влюбился.
– Так это хорошо.
– Ты так считаешь? А если тебе тридцать семь, ты женат, а девушке, в которую ты влюблен без памяти, нет до тебя дела, это тоже хорошо?
– Говорят, чувство само по себе так прекрасно, что…
– Ты когда-нибудь влюблялась по-настоящему? Так, что ни о чем другом и думать не могла?
– Я же замужем, – обиделась я, подозревая с его стороны какие-то интриги. Чего доброго, обвинит в том, что замуж я шла не по любви.
– Ты действительно его любила? – вроде бы не поверил Андрей.
– Теперь, конечно, такое трудно представить, – нашлась я.
– Да… наверное, – покивал он с совершенно потерянным видом. – Хочется все бросить и бежать отсюда сломя голову.
– Может, тебе взять отпуск?
– Я тебе вчера предлагал уехать, – взяв меня за руку, со вздохом сказал он. – Что скажешь?
И вновь это прозвучало так, что захотелось броситься к нему в объятия и надолго там задержаться. Хотя вроде бы ничего особенного он не сказал и до той поры, по большому счету, был мне неинтересен. Должно быть, Андрей Петрович обладал неким магнетизмом или здорово поднаторел в деле обольщения. Я бы, наверное, обольстилась… Почему бы и нет, если ненадолго и без хлопот, но хлопоты как раз сильно меня донимали. Сначала надо с мужем развестись, избавиться от тюрьмы и прочих малоприятных перспектив, а уж потом пускаться во все тяжкие.
– Ты же влюблен, – напомнила я.
– Ты ничего не поняла, – поморщился он.
– Возможно, – не стала я спорить.
– Я влюбился в тебя.
Я немного поморгала, не потому, что сильно удивилась, просто это освобождало меня от необходимости отвечать. Андрей смотрел на меня во все глаза, и надежду в его взоре сменила боль. Ясно, что просто хлопаньем глаз не отделаться.
– Ты же меня совсем не знаешь, – произнесла я первое, что пришло в голову.
– То-то и оно. Просто какое-то безумие или наваждение. А может, судьба? У тебя есть кто-нибудь? – добавил он в голос задушевности.
– Разумеется. Ты постоянно забываешь, что я замужем.
– Муж не считается, ты же с ним разводишься.
– Тогда, конечно, никого.
– Почему «конечно»?
– Я развожусь с ним, потому что он мне изменял. Зачем бы мне затевать все это, если бы я сама ему изменила?
– Логично, – кивнул он. – Ты его все еще любишь?
– Я не люблю изменников. Это обременительно и неприятно.
– Значит, твое сердце свободно и у меня есть шанс?
