Владимир Царицын - Осенний лист, или Зачем бомжу деньги
Бирюк остался у порога, он что-то шарил в темноте по стене.
Ящиков было по два в глубину стеллажа и по пять по длине полок, а всего полок было шесть. Итого шестьдесят ящиков, наполненных неизвестно чем, но явно чем-то полезным. Пусть даже тушёнкой. Окрошка частично прав. Альфред помнил, мама рассказывала, что если банка не вздута, её действительно можно открывать и есть содержимое, не боясь отравиться. Правда, это касалось только тех консервов, срок годности которых не истёк, но, в теперешнем положении Альфреда, этим уточнением можно и пренебречь.
Неожиданно раздался щелчок и вспыхнул яркий свет. Альфред зажмурил глаза.
— Ёшкин кот! — изумлённо прохрипел Бирюк, — Я так, на всякий случай решил выключатель проверить. А напруга есть, оказывается!
— Ну, да, — пояснил Альфред, сам только что догадавшийся о происхождении напряжения, — всё верно. В бомбоубежища электроэнергия подаётся по подземным коммуникациям — напрямую с электростанции. Здесь где-то и автономное питание должно быть. Аккумуляторный блок или дизель-генератор какой-нибудь. На случай ядерного удара. Он, наверное, там, дальше, — Альфред указал в конец помещения.
В дальней стене виднелась ещё одна дверь, тоже закрытая.
— В какой-то другой комнате. Там должно быть много комнат. Бомбоубежище на всех работников цеха рассчитывалось, эдак человек на…
— Хорош трындеть! — перебил Окрошка разглагольствования Альфреда, — Давай лучше смотреть станем, что там такое в ящиках.
— Ну-к, дай-ка, — Бирюк достал из своей котомки фомку, и ловко подковырнув крышку, открыл ящик.
Ящик был заполнен ровными рядами серых брусочков.
— Чегой-то? — разочарованно спросил Окрошка, — Мыло что ли?
Альфред вытащил один брусок из верхнего ряда, понюхал, помял в руках и заявил:
— Пластит.
— Чего? — переспросил Окрошка.
— Пластит, — повторил Альфред, — его на «Искре» для Министерства Обороны в огромных количествах производили когда-то. Практически, до девяносто четвёртого года. Пластит — это взрывчатка такая, с большой мощностью взрыва…
— Да знаю я, что такое пластид, — взорвался вдруг Окрошка, — я, как-никак, воин-интернационалист. Повидал я в Афгане этого пластида! Тебе и не снилось.
— Ты хоть знаешь-то, где Афган находится? — с усмешкой в голосе спросил Бирюк. — Что ты за брехло такое!
— Я брехло? — возмутился было Окрошка, но сразу поменял тактику, уразумев, что байка о его участии в боевых действиях советских войск в Афганистане не прокатит.
Альфу ещё можно лапшу на уши навешать, но Бирюк-то его, как облупленного, знает.
— Ну, не был я на войне, — сказал он, почесав в паху. — И что с того? Я в те времена, когда наши в Афган входили, уже ногу потерял в железнодорожной катастрофе. Но я же, почитай, лет пятнадцать роль воина-интернационалиста исполняю. Станиславский с Немировичем-Данченко как учили? Артист должен вжиться в роль, чтобы ему народ поверил и милостыню подал. За билет в театр чтобы, значит, заплатил. Я все детали знать должен. И про пластид этот.
— Надо говорить: пластит. «Т» на конце, — вставил слово Альфред, но его никто не услышал.
— Немирович? Станиславский? — ухмылялся Бирюк. — А про этих господ ты от кого узнал? От тех, что тебе, побирушке, милостыню подаёт?
— Я, между прочим, жизнь прожил. А до сорока годков нормальным человеком был. Инвалидскую пенсию получал. Телевизор у меня был. «Горизонт»! Комнату в коммунальной квартире имел…
— Пока не пропил, — дополнил Бирюк. — Сначала «Горизонт» свой, а потом и комнату.
— Сволочь ты, Бирюк, — устало вздохнул Окрошка, — бандитская рожа и сволочь… Ну, ладно, что со взрывчаткой делать будем?
Бирюк хмыкнул, а Альфред пожал плечами.
— Может, её продать? — задумчиво произнёс Окрошка, — Интересно, а за сколько всё это, — он быстро пересчитал количество ящиков, — за сколько это добро продать можно? Тыщь за шестьдесят?
— Долларов, — добавил Альфред, — вообще-то я не знаю, сколько пластит стоит…
— И кому ты эту хреновину продавать собрался? — усмехнулся Бирюк, — И где? Сядешь на базаре, и будешь кричать: «Кому пластид!?! Налетайте!».
— А это уже не твоё дело — кому, где и почём. Ляксеич придёт, решит кому и почём. Ляксеич — голова!
— А ты — жопа, — заметил старый уголовник и посмотрел на Молотилова, — ну, что? Дальше будем ваше бомбоубежище осматривать?
— Будем, — согласился Альфред.
— Пошли, — скомандовал Окрошка, — давай Бирюк, открывай вторую дверь. Надо, к возвращению Ляксеича, все катакомбы исследовать. Может, где-нибудь и консервы сыщутся?
Со второй дверью Бирюк справился так же быстро, как и с первой.
Взгляду исследователей подземелья представился длинный освещённый коридор с двумя рядами дверей по бокам. Эти двери Бирюк вскрывал играючи, едва прикасаясь к замочным скважинам своей универсальной отмычкой. Все помещения были стандартными и пустыми. Посредине стол, по стенам — деревянные нары.
— Это кубрики, — объяснял много знающий о бомбоубежищах Альфред. — В них люди должны были переждать воздействие ударной волны и проникающей радиации. А потом, когда ударная волна пройдёт, а уровень радиации снизится, они могли бы, надев на себя специальные защитные костюмы, выбраться наружу и…
Окрошка зевнул и перестал слушать объяснения Альфа. Он явно приуныл, и уныние его возрастало по мере того, как количество неисследованных отсеков подходило к концу. Надежды на неожиданную полезную находку таяли. Только в одном кубрике они нашли несколько противогазов, в беспорядке валяющихся на нарах. Некоторые противогазы были без сумок и почти все — разукомплектованные.
Да если бы они даже находились в полной боеготовности, эти средства индивидуальной защиты были бродягам ни к чему. На фиг им противогазы? Время мирное, а газами их травить пока никто не планировал. Тем не менее, Окрошка собрал из нескольких разукомплектованных противогазов один комплектный, перебросил сумку через плечо, и, напялив на голову маску, пробубнил невнятно:
— Бу-бу, бу-бу? Бу-бу бу бу-бу-бу бу-бу-бу.
— Противогаз сыми, потом говори, — посоветовал Бирюк.
Окрошка снял маску, не потому, что решил послушаться Бирюка, а потому, что противогаз мешал командовать. И повторил:
— Чего стоим? Ещё два кубрика осталось.
В предпоследнем по счёту с левой стороны отсеке их ждала удача: посредине на столе стоял большой зелёный ящик. Когда Бирюк его вскрыл, Окрошка ахнул.
— От-те на! Теперь мы — сила!
Ящик был забит автоматами Калашникова. В специальном отделе ровными рядами лежали автоматные рожки, заряженные патронами.
— Никак воевать собрался? — с усмешкой спросил Бирюк.
— А что? Воевать не воевать, а оборону держать сможем.
— Против кого оборону? — спросил Альфред.
— Мало ли! — удивился Окрошка вопросу, — Время теперь хоть и мирное, но неспокойное. Коррумпированные чиновники, например. Захотят лишить нас крыши над головой, а мы их сюда не пустим. Или вот его, — Окрошка кивнул на Бирюка, — друзья-товарищи по криминальному прошлому заявятся. Мы, Альф, с тобой и с Ляксеичем в этом бомбоубежище оборону вечно держать сможем. Жаль, только — консервы не нашли! А то бы…
— Ещё ты сможешь взорвать себя в знак протеста против разгула бандитизма, произвола властей и беспредельной коррупции, — добавил Бирюк, доставая из ящика автомат и пристёгивая магазин. С видом знатока передёрнул затвор, желая проверить его работу, потом отстегнул рожок и хотел снова передёрнуть затвор, чтобы выкинуть патрон из патронника, но не успел — одноногий «афганец» выхватил из его рук боевое оружие.
— Ух, ты!
Окрошка довольно улыбнулся, и, направив ствол автомата в потолок, смело нажал на спусковой крючок, демонстративно проигнорировав окрик Бирюка: «Осторожно! Он заряжен!». Альфред тоже что-то крикнул, но было поздно. Раздался выстрел. Пуля ударилась в бетонное перекрытие, и, отскочив от него, улетела куда-то в угол. На головы бродяг посыпалась выбитая пулей бетонная крошка, кубрик наполнился клубами пыли и пороховых газов. Выстрел, прозвучавший в замкнутом бетонном пространстве, был настолько оглушительным, что у всех заложило уши. Как только барабанные перепонки не лопнули, и как пуля, отрикошетив от потолка, не попала в чью-то голову!
Бирюк вырвал автомат из рук перепуганного насмерть и ничего не соображающего Окрошки.
— Дурак! Не умеешь с оружием обращаться, не бери. Интернационалист липовый! Ёшкин кот!
Окрошка пучил глаза, и, вставив мизинцы в уши, тряс головой, он почти оглох. Бирюк сказал Альфу:
— Хорошо, что ты успел рот открыть в момент выстрела. Знал, что надо делать?
— Нет. Не помню, — честно признался Альфред. — Я Окрошке кричал, чтобы он не стрелял. Пуля ведь в нас могла отрикошетить.
