Алексей Рыбин - Трофейщик
Лебедев остановился в Ольгино у домика, где вчера оставил раненого Звягина, запер машину и постучал в дверь. Он услышал легкие знакомые шаги, от одного звука которых на мгновение все дела, бывшие и будущие, вылетели у него из головы, и Лебедев превратился в здорового, безмозглого и возбужденного самца. Встряхнув головой, он прогнал наваждение, но не до конца. Таня открыла дверь, не спросив, кто стучит, — как будто ждала его появления. Ей было тридцать пять лет, и более красивой женщины Лебедев не видел никогда в жизни. Он несколько лет безуспешно пытался скрывать от нее то, что происходило с ним, когда она находилась непосредственно в поле его зрения. Она же, конечно, догадывалась, но тоже виду не подавала. Или ей было просто безразлично — Лебедев был не единственным страдальцем, не первым и, вероятно, не последним из тех, кто терял голову от одного вида Тани, причем некоторые теряли ее в прямом смысле этого словосочетания. И помогал им в этом единственный мужчина, которому сама Таня благоволила, — Звягин.
— Здравствуй, Виталий. А мы уж думали, что ты про нас забыл. Заходи. — Она чмокнула вошедшего Лебедева в щеку равнодушно, почти не смотря на него, вызвав мгновенную дрожь во всем его теле. — Саша, Виталий приехал!
— Ну, слава Богу! — Звягин, опираясь на палочку, вышел навстречу из боковой каморки. Он был по-прежнему в джинсах, в широком свитере, скрывающем забинтованное плечо, и выглядел почти здоровым, если бы не хромота. — Отвези-ка нас домой, Виталий. Надоело здесь торчать.
— Как сам-то? — Лебедев кивнул неопределенно на палочку.
— Слушай, да ты что, первый день меня знаешь? Никак сам-то. Эту тему можно закрыть.
— Эту тему рано закрывать. Тут работа есть, а ты…
— Ладно, работа, работа… Дай отдохнуть. Домой отвези, а там поговорим. Ты без шофера?
— Откуда ты знаешь?
— Виталий, я все знаю. — Звягин улыбнулся. — Не бойся, не бойся, мы с Таней весь день у окна, как две кумушки, сидим. Я это к чему — поехали к нам, выпьем, все обсудим. Есть что обсуждать, кстати. У нас и заночуешь.
— Насчет «заночуешь» — не знаю, но я, собственно, за вами и приехал. Вы готовы?
— Мы всегда готовы, — ответила Таня. — Ну что, тогда одеваемся? Саша, помочь тебе?
— Не нужно. — Он прохромал в прихожую и надел длинный черный плащ. — Пошли.
До города они ехали молча, Лебедев внимательно смотрел на белую разделительную полосу шоссе и пытался поймать мысль, которую вызвала внезапно у него эта полоса и так же внезапно исчезнувшую. Он поймал ее только на Каменноостровском и улыбнулся.
— Саш, я такую штуку сейчас придумал…
— Какую штуку?
— Дома расскажу. Тебе понравится. — Лебедев снова замолчал и всю дорогу продолжал улыбаться, не отрывая глаз от несущегося на него в пятне света фар асфальта.
IX
— Ты всем позвонил?
— Всем. — Они лежали обнявшись на диване в комнате Гимназиста. — Леш, а этот Сережа — странный какой-то тип. Правда?
— Обыкновенный тип. Функционер советский. Ничего странного, Кать. Просто горе такое — вот и странный. А сделали они все так быстро — за один день, да еще воскресенье — как только ухитрились. И с кладбищем договорились. На Богословском-то это не так просто в наше время. Бешеные деньги.
— Серьезно? А ты откуда знаешь?
— Да уж знаю, к сожалению. Мажорское кладбище. Ну, Толика-то к отцу подхоранивают — это проще. А так ведь туда просто не попадешь… Слушай, я пойду, чайник поставлю. Все равно не гаснуть. — Он натянул джинсы, рубашку и вышел из комнаты. На кухне сидел Сережа — неопределенного возраста худой мужчина с залысинами, в черном мятом костюме, слегка осветленном на плечах нестираемым налетом микроскопических частиц перхоти. Лицо у него было усталое, глаза полузакрыты, он пил кофе из большой чайной чашки и быстро и часто затягивался неведомо какой по счету беломориной — две полных пепельницы стояли перед ним на столе, и он тряс пепел поочередно то в одну, то в другую, безнадежно пытаясь пристроить окурок на вершине одной из грязных пирамидок.
— Не спится? — спросил Сережа, взглянув на появившегося Алексея. — Да, дела. Кофе будешь?
— Спасибо, буду. И еще одну чашечку. — Он подставил ее под носик наклоненного Сережей большого кофейника.
— А ты давно Толика знал? Извини, если некстати спросил, просто интересно, вернее, не то что интересно, а хочется вспоминать все время…
— Давно. В школе еще познакомились. Вернее, мы-то в разных школах были, и как-то в компании, на дне рождения чьем-то, что ли?.. Уж и не помню точно, — удивился Алексей. — Надо же — не помню. Как будто всю жизнь его знал.
— Да, вот и у меня так же. Я все сюда в гости ходил, ходил, к отцу его сначала, потом вот к Люде… Ну и с Толиком общались, конечно.
— Мы его Гимназистом звали. — Алексей взял со стола пачку сигарет и вытряс одну. — Правда, похож он был на гимназиста?
— Гимназистом? Хм, да, пожалуй. А «мы» — это кто?
— Ну так, вообще… Друзья. Сережа… простите, непривычно как-то…
— Ничего, ничего.
— Сережа, а как вы так быстро все организовали сегодня? Я с этими делами в жизни пару раз уже имел дело, так это такая смурь, такие бабки…
— Ну, у меня, к сожалению, опыт большой. И потом, связи, по работе там, то, се… Помогают люди.
— А вы где работаете, если не секрет?
— Отчего же секрет — никаких секретов. В КГБ работаю.
— Что, серьезно? — Брови Алексея резко взлетели и почти исчезли под черной челкой. — А кем? Подождите-ка, так ведь КГБ уже нет — ФСБ, вы имеете в виду?
— Да я много лет уже в КГБ. Не удивляйтесь, Алеша, во-первых, голову всей стране журналисты заморочили, что в КГБ все в страшном секрете. Ничего подобного. Обычные люди работают, такие же, как все остальные, так же пьют, едят, спят, женщин любят. И работа там тоже разная — не только то, о чем в газетах пишут. Я уж не говорю о книгах — столько туфты откровенной сейчас издают, тошно просто становится. А что касается меня, то я — обычная мелкая сошка. Работа канцелярская, скучная. Но связи есть, в жизни очень много я через эти связи получил. Правда, не только хорошего, но все же… А ФСБ, КГБ… Что ты думаешь, название другое, так и люди другие? Куда же все кагебешники подевались? Да никуда. Все на своих местах сидят. Так что работаем спокойно на благо. И зря люди боятся — меньше нужно было «Огонек» читать в свое время. Вот уж, действительно, желтая пресса. У нас — «Смена», в Москве — «Московский комсомолец» — ужас, что пишут. Обидно мне бывает — у нас тоже всякой сволочи много, но я думаю, что в этой самой «Смене» или «Огоньке» процент такой же. Что же они всех под одну гребенку… Посмотрел бы я, что все эти журналисты и редакторы без КГБ делали.
— А ты чем занимаешься? — спросил Сергей после короткой паузы, сделав несколько глотков из чашки. — Вот тебе вопрос по моей специальности. — Он слегка усмехнулся. — И выброси ты из головы всю эту чепуху про КГБ. Договорились?
— Да я запросто. У меня тоже свое мнение на этот счет. Я так — мыкаюсь пока. Универ закончил, филфак, сейчас вот в театре — машинистом сцены. Это тоже временно все, хотя работа нормальная, ребята клевые. Не знаю… Живу просто. Стараюсь другим не мешать и жить, просто жить. Столько в мире есть хорошего, хочется все посмотреть, потрогать, попробовать. Боюсь где-то замкнуться и всю жизнь просидеть в какой-нибудь конторе — хотя бы профессором в университете. Насмотрелся я на них, бедняг.
— Ну, это и в мой огород камешек. Я ведь тоже всю жизнь на одном месте, в одном кабинете сижу. Так что и меня пожалей.
— Ну, вы извините, но если так, то по большому счету и вас тоже жалко.
— Мне самому себя жалко. Мне бы твои годы — так меня бы здесь уже и вовсе не было. Теперь-то завяз здесь, привык, врос в землю. Даже в отпуск не езжу никуда, хотя мог бы. Сижу в Питере. Не хочется ничего. Иссяк источник.
— Ну, так уж и иссяк. Вам, простите, сколько лет?
— Мне? Да много мне лет, много. Что, трудно определить? Ты же с кагебешником разговариваешь, х-хе. — Сережа опять невесело хмыкнул и прикурил потухшую папиросу. — Да, я бы на вашем месте валил бы отсюда как можно дальше. На другое полушарие. А то Европа уже почти вся загажена — соцлагерь-то разлагается, гниль расползается. А в Америке, например, можно устроиться. Туда еще не скоро эта мерзость докатится. Доползет, конечно, но на ваш век жизни там вполне хватит. Не думал ты об этом?
— Вы так говорите, как будто в разведчики меня вербуете. Да думал, конечно, но что-то не надумал. У меня здесь столько друзей, все меняется, интересно здесь жить. Мне, кстати, нравится, как дело поворачивается. По-моему, все будет нормально. Бандиты здорово зверствуют, но это уж, извините, ваша работа. Так что, если КГБ и милиция нам помогут, мы и тут нормально поживем. Я не прав?
— Нравится тебе, значит? А мне вот не нравится. Ничего здесь не будет хорошего. Народ беспомощный совершенно и безмозглый. Безвольный, беспринципный. Достаточно «без»? Могу еще. Все будет подтверждено примерами. Хочешь?
