Эллис Питерс - Смерть и «Радостная женщина»
— Тогда отправитесь домой к жене. В самом худшем случае немного задержитесь. Она вас простит. Как и нас — за то, что нагнали на вас страху.
Как ни странно, тон Джорджа успокоил Лесли, и он даже не отреагировал на обидный намек. Он бодро вошел в полицейский участок, но вдруг заметил, что Джорджа нет рядом, и принялся озираться по сторонам. Инспектор беседовал с мальчиком, облаченным в школьную форму.
— Мой сын, — объяснил он, догоняя своего подопечного. — Он надеется, что я смогу отвезти его домой. У меня кончается рабочий день.
— О, тогда послушайте, — Лесли оживился, и глаза его заблестели. — Мне очень не хочется задерживать вас. Я могу прийти в другое время.
— Молодцом! — Джордж одобрительно похлопал его по плечу. — Так держать, и все будет в порядке. При непременном условии, конечно, что вы говорите нам правду. Пошли, нам на третий этаж. Увы, налогоплательщики не обеспечили нас лифтом.
Доминик наблюдал, как они поднимаются по лестнице и исчезают за углом. Возможно ли, что все уже кончилось? Лесли Армиджер не похож на убийцу. Хотя кто знает, как должен выглядеть убийца? И все же Лесли не похож на душегуба.
Некой потаенной, мятежной частицей своего естества Доминик поневоле отождествлял себя с теми, кто, по стечению обстоятельств, оказался в беде, кого (заслуженно или незаслуженно) поймали в сети, загнали в угол сплоченные фаланги законопослушных граждан. Чувствовал в себе демона и трепетал, понимая, что силы лукавого беспредельны. Он не мог не отдать хотя бы толику своего сострадания преследуемым. Ведь и он мог очутиться на их месте. И, что еще ужаснее, дичью мог стать другой человек, бесконечно дорогой Доминику, безоглядно любимый им. Это могла быть Китти! Впрочем, Доминик отнюдь не радовался тому, что сейчас в роли дичи был молодой бедолага в дорогом, но поношенном костюме, с вымученной улыбкой и настороженным взглядом.
Он устыдился охватившего его чувства облегчения и поспешил укрыться от любопытного, хотя и дружелюбного взгляда дежурного сержанта. Выйдя на улицу, Доминик очутился в безликом сентябрьском мире, на который вот-вот опустятся сумерки, и уселся на одну из скамеек в палисаднике, чтобы дождаться отца.
Тут-то он и увидел красную «карманн-гиа», которая грациозно свернула с дороги и остановилась возле телеги старьевщика; распахнулась дверца, и показались длинные стройные ноги Китти. Сердце Доминика словно перевернулось в груди и сделалось таким огромным, что, казалось, вот-вот вырвется наружу.
С несвойственной ей медлительностью Китти закрыла дверцу машины и опасливо побрела по бетонной площадке ко входу в участок. По мере приближения поступь ее делалась все медленнее, и в нескольких ярдах от ступенек крыльца Китти остановилась, ломая руки. Было видно, что она терзается сомнениями. Она посмотрела по сторонам, собираясь с силами, и тут вдруг увидела Доминика, неподвижно сидевшего на краешке деревянной скамьи и судорожно прижимавшего к себе портфель.
Ее глаза радостно вспыхнули, но Доминик боялся верить своему счастью. Ведь она считает его просто случайным знакомым. Да и вспомнит ли ту давнюю встречу? Но в глазах Китти появился волшебный огонек, по лицу скользнула тусклая улыбка, тотчас сменившаяся выражением страха и тревоги. Китти подошла к Доминику, и он вскочил. Сердце колотилось так громко, что он едва расслышал ее первые слова.
— Доминик! Как я рада тебя видеть!
Он вынырнул из облака блаженства. Мгновение спустя Китти уже сидела рядом с ним и держала его сцепленные руки в своих. Ее огромные глаза казались манящим лиловым омутом.
— Лесли там, в участке? — уже во второй раз спросила она. — В магазине сказали, что его увезла полиция. Это правда? Он там, у них?
— Да, — отвечал Доминик, запинаясь, — он приехал с моим отцом. — Мальчик вернулся с небес на землю, и это было болезненно, но боль проходила, потому что Китти помнила его имя, потому что бросилась к нему с такой неподдельной радостью. Похоже, он этого не ожидал. Но негоже раздумывать о всякой ерунде, когда на лице Китти такая страшная тревога.
— О Боже! — воскликнула она. — Он арестован?
— Не знаю. Не думаю… Пока нет…
— Значит, твой отец тоже там? Лучше уж он, чем кто-то другой. Доминик, я должна с ним поговорить.
Глубоко вздохнув, она отпустила его руки и исполненным безысходности движением отвела со лба прядь гладких светлых волос.
— Я должна ему сказать, — тихо и устало продолжала она. — Потому что иначе они навесят это на бедного Лесли. А на него и так уже свалилось немало бед. Я не позволю им тронуть его. — Она подняла голову и посмотрела Доминику в глаза бесхитростным взглядом ребенка, признающегося в своих грехах и готового принять наказание, лишь бы сразу избавиться от невыносимого бремени своей вины. — Видишь ли, это я убила его отца.
Глава VIII
Доминик на мгновение утратил дар речи, а когда снова обрел его, голос его неожиданно изменил тональность и показался ему настолько ужасающе мерзким, что мальчик подумал: ну все, теперь мне конец. Но Китти, похоже, ничего не заметила.
— Ты не должна так говорить. Даже если… если ты чувствуешь себя в чем-то виноватой, все это ерунда, и ты не должна так говорить.
— Но я это сделала, Доминик. Так получилось, я не хотела. Он подошел ко мне и сказал: «Сейчас вышвырну Лесли отсюда раз и навсегда, вот будет потеха. И я должен кое-что тебе сказать. Не здесь, приходи в амбар, там нас никто не потревожит. Дай мне только минут пятнадцать, чтобы отделаться от его высочества, и тогда приходи». Я туда не собиралась. Уже выехала на шоссе и покатила домой, но потом передумала, вернулась по объездной дороге, поставила машину под деревьями и вошла во двор через задние ворота. Я думала, что, если еще раз попрошу его как следует, может, он и уступит, может, помирится с Лесли и начнет обращаться с ними по-человечески. В конце концов, Лесли его сын. Я не могла поверить, что разрыв окончательный, не по-людски это как-то. В амбаре был только Альфред. Он принялся делиться со мной своими великими планами на будущее. Был возбужден и доволен собой. На одном из столиков стояли большая бутыль шампанского и бокалы. О, Доминик, если бы ты знал, как все это было нелепо и непристойно…
У Доминика свело губы. Он не имел права говорить ей все то, что хотел сказать. Сердцу стало тесно в груди.
— Китти, я хотел бы как-то тебе помочь, — севшим голосом пробормотал мальчик.
— Ты мне и так помогаешь. Ты так добр ко мне. Ты продолжаешь относиться ко мне как к другу и не отвернулся от меня. Но еще отвернешься, вот увидишь!
— Ни за что! — возмущенно выдохнул он. — Никогда!
— Да, пожалуй, ты не из таких. Но позволь мне продолжить. Так легче, и к тому же, о Господи! мне нужно порепетировать. Представляешь, как тошно мне будет признаваться в таком деле.
Он схватил ее за руки. Теплые сильные пальцы Китти, чуть подрагивая, благодарно прильнули к его ладоням.
— Его осенила гениальная идея, — с сердитым смешком проговорила Китти. — Если Лесли не женится на мне и не вступит в дело, то он сам это сделает! Он хотел на мне жениться! Отсюда и это шампанское, и это возбуждение. Он меня даже не спрашивал, он просто сообщал о своем решении. Даже не притворялся, что испытывает ко мне какие-то чувства. Когда он меня обнял и хотел поцеловать, я даже не почувствовала отвращения, словно он просто заключал сделку, и все. Я пыталась заговорить с ним о Лесли, но он даже не слушал. Я так рассвирепела от ужаса и омерзения, что совсем потеряла голову и думала только об одном: как бы вырваться оттуда. Я оттолкнула его, будто беса. Мы стояли у стола на верхней площадке, куда он принес шампанское и бокалы. Не знаю, как это случилось: он подался назад, нога соскользнула с верхней ступеньки, и он покатился вниз, пытаясь ухватиться за что-нибудь руками, а потом рухнул на пол. Я бросилась к двери, боялась, что он встанет и схватит меня. Я не испытывала страха перед ним, просто все было так омерзительно, что я не выдержала бы нового разговора с ним. Но он лежал, уткнувшись носом в пол, и не двигался. Мне не пришло в голову остановиться и посмотреть, что с ним. Я побежала к своей машине, бросив его на полу. Вот видишь, я убила его и теперь должна признаться. Я не нарочно. Только сев за руль, я подумала, что он мог серьезно пострадать. Но, как ни крути, а вина моя, и я не допущу, чтобы они подозревали Лесли.
Она умолкла и внимательно посмотрела на него, уже жалея, что в минуту слабости открыла эту жестокую и унизительную тайну ребенку, достаточно взрослому, чтобы страдать, но еще не доросшему до умения правильно оценивать события. Но Доминик смотрел на нее не как мальчик, а как мужчина, пусть совсем юный, но в этот миг, несомненно, превосходивший ее мудростью. Он крепко держал ее руки, а глаза Доминика не давали ей отвести взгляд.
— О Господи! — в изнеможении молвила она. — Я негодяйка, потому что втягиваю тебя в это дело.
