Эллис Питерс - Смерть и «Радостная женщина»
— И очень грязно, — добавила Банти.
— Да, мы это учитываем. А протокол Джонсона мало нам дает, разве что то обстоятельство, что убийце предстояло избавиться от вымазанных кровью перчаток. На бутылке и бокалах — никаких следов, кроме отпечатков пальцев самого Армиджера. Со статуэтки снять отпечатки невозможно, а отпечатки, оставленные в других местах в зале, принадлежат либо Армиджеру, либо декораторам и электрикам, которые здесь работали. Пока удалось установить происхождение лишь одного или двух. Отпечатки пальцев Клейтона только на дверной ручке. На двери еще есть какие-то, которые теперь надо сравнить с отпечатками Лесли. — Он собрал листки и потянулся к гренкам. — Ну что ж, если шеф согласится, я расследую эту странную историю с вывеской. Может, и откопаю что-нибудь занятное.
Доминик с портфелем под мышкой стоял на пороге, причем уже довольно долго; он не хотел прерывать размышлений отца и ждал, пока тот сам обратит на него внимание. Утро было солнечное, все выглядело мирно и обыденно. Родители не сказали о Китти ни одного дурного слова. Нет, конечно, ему не было наплевать на других, но он не мог не радоваться тому, что о Китти речи уже не шло.
— Пап, ты едешь на работу, или мне взять велосипед? — спросил он, улучив подходящий момент.
— Да, еду. Я тебя подброшу. Через пять минут буду готов.
Доминик надеялся, что в машине отец будет разговорчивее, но нет, он предавался размышлениям и не произнес ни слова до тех пор, пока не пришло время прощаться на углу у полицейского участка. Доминика по-прежнему мучило любопытство, но, поскольку следствие, похоже, не интересовалось Китти, ему не составляло большого труда сдерживать себя.
— А можно мне вернуться с тобой на машине? Сегодня я и сам немножко задержусь — тренировка по регби. Без четверти пять тебя устроит?
— Надеюсь, что освобожусь, — ответил Джордж. — В любом случае заходи, я буду здесь.
Он смотрел вслед Доминику, который закинул портфель на плечо и широким шагом зашагал прочь. Да, он вытянулся за последнее время, ростом уже почти как взрослый, но все еще очень худой. Осваивает свои новые дюймы, учится управлять телом, движения которого еще недостаточно скоординированы. Ничего, еще годик, и он будет двигаться с безупречным изяществом. Странно, дети растут какими-то внезапными скачками, и, хотя ты все время с любовью следишь за ними, они все равно ухитряются через каждые три месяца превращаться в каких-то пугающе незнакомых людей. Веснушчатый, с каштановыми волосами, некрасивый. Только глаза прекрасные. Но, подобно матери, на которую он так похож, Доминик не нуждается в красоте, думал Джордж. Он считал, что его жена и сын выглядят очень впечатляюще.
Он зашел с докладом к суперинтенданту Дакетту, предварительно освежив в памяти подробности вчерашней беседы с Джин и Лесли Армиджерами. Дакетт заинтересовался ими не меньше, чем сам Джордж, и поддержал его предложение разобраться в занятной истории с вывеской гостиницы. Занудные кропотливые поиски одежды со следами крови, утомительные допросы всех и каждого, кто присутствовал на открытии «Веселой буфетчицы», растянутся на весь день, а то и на много дней, но если этот окольный путь скорее приведет к цели, что ж, тем лучше для всех.
Перед уходом Джордж позвонил Уилсону.
— Да, верно, — любезно сообщил тот. — Я предложил Лесли взять эту вещь и отвезти Кранмеру. О да, этот человек знает свое дело. Я уже носил ему пару вещиц. Нет, ничего не знаю об этой доске. Видел ее, конечно, но в ней нет ничего необычного — может, только качество и прочность дерева, на котором написана картина. Хотелось бы взглянуть на червя, способного прогрызть ее насквозь. Нет, не могу сказать, что знаю Кранмера, но бывал у него и купил пару безделок. Он уже несколько лет занимается этим делом. Обыкновенный антиквар, сухонький старикашка, но твердый как кремень.
Очень точное описание мистера Кранмера, подумал Джордж, входя в небольшую галерею на Эбби-плейс и разглядывая человека, скромно державшегося поодаль и ни о чем не спрашивавшего до тех пор, пока сам посетитель не даст понять, что он пришел по делу, а не просто поглазеть. Лавка располагалась в старом городе, построенном в начале эпохи Тюдоров. Ее приземистый парадный фасад выглядел очень впечатляюще. Чисто английская цветовая гамма, черно-белая, строгая в отличие от европейских. Она имеет свойство создавать узорчатую гармонию, заметно превосходящую готическую. В интерьере тоже преобладала белизна. Сам хозяин был среднего роста, седовласый и немного сутулый. Лицо у него было землисто-серое, под цвет костюму, а поджарая фигура напоминала о чем-то вечном, наподобие могучего дерева с мощными корнями. Глаза за толстыми стеклами очков казались невероятно большими и неимоверно синими, а их взгляд словно пронизывал электрическим разрядом и пригвождал к месту.
Голос у этого серого человека был старческий, бесцветный и настороженный. Старик осторожничал и ничего не сказал, пока Джордж не представился ему как офицер полиции. Причем ему даже не понадобилось вилять и отмалчиваться. А потом он как-то плавно и незаметно сделался словоохотливым. Да, интересующая гостя картина находится в подсобке. Насколько он понимает, это бывшая вывеска гостиницы под названием «Радостная женщина». Да, возможно, она имеет некоторую ценность, но вряд ли очень большую.
— Несколько раз ее грубо замалевывали, понятно? А когда она служила вывеской, то портилась от солнца и дождя, и поэтому ее часто подкрашивали и лакировали, как и большинство творений такого рода и назначения. Но я подозреваю, лишь подозреваю, что подо всей этой краской портрет Котсуорта, местного художника восемнадцатого века. Едва ли вы слышали о нем. По-своему интересный мастер, но не знаменитость. Местный коллекционер, возможно, и даст за портрет несколько сотен. — Кранмер шмыгнул в подсобку и вернулся с вправленным в раму полотном размером фут на фут, изображавшим лик какого-то давно умершего знатного человека. — Это работа Котсуорта, — торжествующе сообщил он.
Джорджу портрет показался угнетающе чопорным, нескладным и безобразным, но он воздержался от замечаний.
— Как я понимаю, картина у вас уже около двух недель. Вы делаете на ней реставрационные пробы. А мистер Армиджер-младший уполномочивал вас делать эти пробы или просто интересовался вашим мнением?
— Интересовался мнением. Но мне хотелось, с его разрешения, попытаться выявить хотя бы фрагмент старой живописи и посмотреть, подтверждается ли моя догадка. Если она подтвердится, тогда, мистер Фелз, я, возможно, и сам предложу мистеру Армиджеру целых двести пятьдесят фунтов.
— Весьма недурно, мистер Кранмер. А вы сообщали Армиджеру-старшему или кому-нибудь из его служащих, что картина находится у вас и что она может оказаться довольно ценной?
Когда Кранмер назвал сумму, Джордж уловил в его голосе фальшивую нотку: наверняка картина стоит не меньше тысячи. Почувствовав ложь, Джордж вдруг заметил, что его окружают подделки. Что даже блеск увеличенных линзами синих глаз Кранмера — и тот фальшивый.
— Разумеется, нет, — холодно отвечал старик. — Я получил ее как собственность мистера Армиджера-младшего от мистера Уилсона, и у меня даже мысли не было говорить о ней с кем-то еще. Не считая, конечно, полиции, если ей требуется моя помощь. — Ответ прозвучал как отповедь, и Джордж решил: а, ладно, черт с ним. Но факт оставался фактом: Кранмер назвал цену, хотя его об этом не просили. Возможно, он хотел, чтобы его предложение дошло до слуха владельца картины через полицию, которая уж никак не была заинтересована в сделке.
Все правильно, подумал Джордж, на минуту остановившись перед лавчонкой, чтобы оценить три посредственные работы современных художников, выставленные в низких витринах в стиле Генриха VII. Теперь, когда Армиджер мертв, Кранмеру следует проявлять корректность и осторожность. Ему совсем не хочется оказаться замешанным в этом деле. И все-таки Джордж подозревал, что мистер Кранмер предупреждал Армиджера: внимание, — вы отдаете нечто очень ценное. Возможно, он не знал, что Армиджер был готов отдать пятьсот фунтов за возврат картины. Иначе он не назвал бы сумму в 250 фунтов. Слишком уж велика разница. Это наверняка заметят. Разумеется, он не предлагал сделку, но намекал, что готов купить картину. Несомненно, он отхватил бы хорошие комиссионные, если бы помог Армиджеру одержать победу над Лесли, и к тому же заручился бы покровительством такого могущественного человека. А теперь, когда, фигурально говоря, сделка осталась без головы, он вознамерился нажиться сам. Все зависит от того, известно ли Кранмеру происхождение картины. Поскольку ее прислал молодой Армиджер, знавший, что это вывеска гостиницы «Радостная женщина», можно предположить, что он и без помощи Уилсона догадался: Армиджер выбросил ее из дома как нечто не имеющее никакой ценности. Впрочем, Уилсон вполне мог сказать ему об этом. Он очень болтлив.
