Жозе Джованни - О!
Робер изобразил летящий самолет.
– Правда, торопиться некуда, и сейчас они слишком настороже. Пока я обдумываю два крупных дельца, и мне было бы приятно дать подзаработать вам с Рожэ.
– Каким образом?
– Как всегда, но только гораздо быстрее.
– Нахрапом?
– Да. Первое можно провернуть за десять секунд, а то и меньше.
Робер убрал печати, бланки, чернила и картотеку имен и адресов. С ответом он явно не спешил.
– Ты ведь знаешь, мы специализируемся на тонкой работе…
– Прежде всего мне известно, что вы стараетесь ограничить степень риска. Но мы все примерно в таком положении. Поэтому я делаю ставку на скорость, а никакого риска больше вообще не будет.
– Послушай… Мы с Рожэ любим приезжать на место в метро и так же спокойно отчаливать… Как, например, в последнем деле бедняги Франсуа… По твоему раскладу это возможно?
– Нет.
– Тогда мы не согласны. Пойми, если по плану не требуется тонкой игры, или, если угодно, напускать тумана, то и нам нечего там делать…
– Ты мне не доверяешь? – резко спросил Олэн.
– Наоборот. Я чертовски верю в тебя. Ты только что доказал, что многого стоишь… Настоящий мужчина! Не каждый сумеет выбраться из Сантэ. И потом, у фараонов ты забыл наши физии и адреса, держал язык за зубами… Это стало ужасной редкостью. Так что, сам понимаешь, ни о каком недостатке доверия и речи быть не может.
Олэн выслушал похвалы с подобающей скромностью. Они спустились с чердака, захлопнув за собой традиционный люк с трапом.
– Мы с Рожэ окончательно ушли в резерв… тише воды ниже травы… А тебе нужны боевики… Братья Шварц с тесаками в зубах.
– Да, тесаки у них имеются… вот только мы не шибко жалуем друг друга.
Бульдог терпеливо выжидал, не двигаясь с места. Олэн заметил у его ног чемодан и портфель из грубой кожи. Он забрал свою газету, сдержанно кивнул и направился к выходу. Робер пошел его проводить и заодно запереть дверь в сад.
– «О!», – позвал Бульдог, не вставая с кресла. Олэн воспринял это, как плевок в затылок, и мгновенно развернулся, выхватив пистолет.
Лишь огромным усилием воли он подавил желание сразу спустить курок.
– Меня зовут Франсуа Олэн, – гневно зарычал он. – Встать!
Бульдог выпрямился. Он был вполне приличного роста.
– Ты что, спятил? – пробормотал он.
– Счастье твое, что мы в доме моего друга, иначе ты был бы уже покойником, – отозвался Олэн.
Он подошел и, грубо охлопав бедра громилы, вытащил шестизарядный короткоствольный «смит энд вессон».
– Купишь вместо него бильбоке, – посоветовал Олэн.
– Я никого не хотел задеть. Просто слышал, как тебя так называют другие… – извинился Бульдог. – Я только хотел сказать…
– Заткнись, – перебил его Олэн. – Ты мне надоел.
Он торопливо вышел из комнаты. Хотелось скорее глотнуть чистого воздуха. Робер проводил Олэна до калитки.
– Это послужит парню уроком, – сказал он, без колебаний принимая сторону сильнейшего.
– А не послужит – так пусть пеняет на себя… Ладно, я пошел, до скорого!
– Не забудь, что я тебе говорил насчет тачки.
– Не беспокойся.
Олэн прогулочным шагом двинулся в сторону вокзала Пуасси. Там он либо сядет на электричку, либо возьмет такси. На ходу Франсуа прокручивал в голове недавнюю сцену. Бульдог крикнул: «О!» И в следующую секунду он, Франсуа Олэн, уже стоял с пушкой в руке. Вздумай он выстрелить, Бульдог так и помер бы на месте со своим «О!» в зубах!
Ни малейшей тяжести в руке… молниеносная, чисто рефлекторная реакция… Озарение!.. До него – ночь, парень, всегда убирающий ногу с педали слишком рано, задолго до виража… После – свет и рекордный результат!
На вокзале Олэн купил кучу газет. В такси он их перелистал. Он уже не ломал голову, узнает Бенедит или нет. О побеге больше не упоминали даже вскользь.
В утешение Франсуа еще раз перечитал статью Спартака. Он подумал, что если Бенедит говорила о нем знакомым или родне, то наверняка выяснит правду. Впрочем, такая женщина вполне способна не упомянуть о нем ни единой душе и сохранять их связь в строжайшей тайне.
Олэн не помнил, чтобы с кем-нибудь встречался у Бенедит. Они всегда были вдвоем. И даже в городе ни разу не столкнулись со знакомыми.
«А консьержка?» – вдруг встревожился Франсуа. На фотографии она, конечно, его не узнает. Да и виделись они крайне редко, а фамилии своей Олэн не называл. Хотя вообще познания консьержек просто невероятны. Привратницкая расположена на стыке двух дворов, и к Бенедит невозможно войти незаметно.
А может, теперь туда ходить опасно? Олэн подумал, что в первую очередь надо обзавестись «колесами» – это сразу прояснит мозга, и нанял на три месяца «ДС-19».
Желая внушить хозяину гаража большее доверие, он оставил двойной залог и купил кое-какие аксессуары (противотуманные фары и радиоприемник), обещав оставить их потом в машине.
Хозяин поспешил удовлетворить все требования такого щедрого клиента, и Олэн отправился к Бенедит на новой машине.
Из окна он показал ей «ДС», объявив, что продал малютку «альпин» – якобы после аварии он не выносил вида спортивных машин, как и всего, что могло напомнить о тех кошмарных минутах.
Бенедит одобрила решение Олэна. Она рисовала склоненное под ветром дерево на керамическом настенном украшении неправильной формы.
Из динамиков непрерывно текла странная музыка «Голого острова». Таким образом Бенедит создавала особую атмосферу.
Еще не успев снять пальто, Олэн вдруг почувствовал в кармане тяжелый предмет. Пушка Бульдога…
– Вечером ты дома? – спросил он.
– Грец заедет за своим деревом и останется ужинать. Хочешь с ним познакомиться?
– Ты ему уже говорила обо мне? – с напускным равнодушием поинтересовался Олэн.
Бенедит покачала головой и, взяв специальную лампу, стала разглядывать плоды своих трудов.
– Тогда не стоит и начинать, – сказал Олэн чуть суше, чем ему хотелось бы.
Бенедит вскинула глаза. Так она смотрела на тех, кто говорил слишком громко. В санатории тишина было залогом выживания. И Бенедит унесла ее с собой.
– Пожалуй, я покатаюсь два-три дня на новой тачке, думаю, мне полезно ненадолго отправиться куда глаза глядят, – пробормотал Олэн в виде извинений.
– Несомненно. – Бенедит выключила проигрыватель. – Между прочим, я знаю человека, который сумел бы помочь тебе вернуть лицензию международного гонщика.
– Мою лицензию… – пробормотал он.
Олэн инстинктивно поискал глазами, куда бы сесть, но, не обнаружив поблизости кресла, остался на ногах. С пистолетом в кармане он не мог особенно поворачиваться к Бенедит.
– Разве я просил тебя этим заниматься?
– Неужели ты не хочешь снова участвовать в гонках? – удивилась Бенедит.
– Повторяю: разве я о чем-нибудь тебя просил?
Она почувствовала, что невольно задела мужское самолюбие Олэна.
– Но ты кажешься мне таким грустным, растерянным… По-моему, никакая другая профессия тебя не устроит…
– Зря ты так решила!
– Тем лучше.
– И с кем ты говорила обо мне?
– Ни с кем… Я просто спросила, возможна ли такая вещь в принципе…
– У кого?
– Прошу тебя, не разговаривай со мной таким тоном.
Он схватил Бенедит за руки и, сам того не замечая, слишком крепко стиснул. Она закрыла глаза.
– У кого?
– У одного политика.
Олэн разжал пальцы, и Бенедит отступила к окну. Ей было больно.
– Жалеешь меня, да? Гонщик, который не имеет права и близко подойти к трассе, немного стоит, а? Ну, скажи! Давай-давай! Не стесняйся!
Бенедит не раз слышала, как больные от бессилия и отчаяния кричали на жен или мужей, приходивших к ним в санаторий.
– Прости меня, Франсуа…
– Плевать я хотел на их разрешения! И вообще мне осточертело мотаться по кругу, как идиот! Что ты думаешь? Вот возьму и в один прекрасный день куплю себе поле и гараж! Уж там-то мне никто не помешает гонять, сколько влезет! – (Бенедит взирала на него с необычайной кротостью.) – Да, именно, сколько влезет! – завопил Олэн.
Пистолет Бульдога оттягивал карман, за пазухой шуршала свернутая газета. Олэну вдруг захотелось развернуть ее и бросить Бенедит. Пусть знает, что он не раб и не буржуа какой-нибудь и что о нем еще услышат!
Вместо этого Олэн просто ушел. Бенедит еще долго смотрела на дверь, а потом решила нарисовать затуманенные глаза и недоступный им слабый желтый огонек.
На сей раз братья Шварц оказались на месте. Во дворе стояла пятиместная легковушка с каким-то невзрачным типом за рулем.
Олэн поднялся на второй этаж. В углу валялись скомканные газеты. Шварц-младший примерял карнавальные маски и разглядывал коробку с гримом. Старший, поставив ногу на открытую дверцу комода, полировать башмаки.
Олэна с порога неприятно удивила новая жесткость их облика – волосы опять были черными. «Должно быть, я слишком долго видел их белокурыми», – подумал он.
– Выходит, ты теперь самый умный, – не глядя на Олэна, буркнул старший.
