Жозе Джованни - О!
Он поцеловал ее и нежно погладил ноги.
– Поехали скорее! Я больше ни секунды не выдержу в этом проклятом месте! – взмолился Олэн.
Ее точеный профиль, казалось, светился на фоне неба. Осенний костюм украшали крупные эбеновые пуговицы.
– Что ты подумала о моем затяжном молчании? – осторожно спросил Олэн.
Он пытался прощупать почву, почувствовать, знает она или нет.
– Да всякий день по-разному…
– И ни разу не угадала, я уверен.
– Я волновалась. Или у меня не было оснований?
– Были.
Бенедит следила за лентой дороги. Спешить ей не хотелось. Олэн чувствовал, что расспрашивать она не станет, но, если он сам все не объяснит, не заметив немого вопроса, им придется расстаться. А он предпочел бы, чтоб земля раскололась пополам, как старый орех.
– Случилась ужасная вещь…
Бенедит спокойно посмотрела на Олэна. Золотистый свет этих глаз лечил все тревоги. К счастью для преступников, у полицейских таких не бывает. Олэн вздрогнул, едва справляясь с желанием сказать правду, страстной жаждой выйти из подполья.
Они подъехали к дому. Поднявшись наверх, Олэн сразу подошел к окну. С деревьев в Булонском лесу облетала листва. Неподалеку от ипподрома служитель сгребал листья в кучу и жег.
Бенедит прижалась к человеку, к которому испытывала еще большую нежность от того, что сейчас он явно страдал.
– У меня отобрали лицензию! Я больше не имею права участвовать в гонках! – внезапно сказал он.
– Но почему? – вырвалось у Бенедит.
– Я убил товарища! – Сам того не осознавая, Олэн кричал. – Хуже того, парня, который полностью мне доверял! На вираже мы сцепились колесами, и его тачка вспыхнула! Представляешь? Взорвалась! – Он беспомощно взмахнул руками и упал в кресло. – Одни угли…
Бенедит села рядом и положила руку ему на плечо.
– Я думаю, с людьми твоей профессии такое порой случается… – мягко заметила она.
Он яростно замотал головой.
– Нет! Только не так!.. Аварию подстроили…
Олэн рассказал об окончании гонок, ни словом не упомянув о тюрьме. В эти минуты он заново переживал тот переломный момент своей жизни. И, несмотря на то, что прошло почти шесть лет, испытывал огромное облегчение. Словно наверстывал упущенное время…
«Если бы мы встретились в Ницце после тюрьмы, я сказал бы ей то же самое», – думал Олэн. Но с тех пор утекло слишком много воды, и это не всегда была вода из кристально чистого источника, окаймленного мхом и белыми голышами.
Как только Олэн умолк, Бенедит взяла его за руку и увела в спальню.
Ей казалось, что это самый лучший ответ на все его сомнения и тревоги. Олэн воспринял ее реакцию как должное, и они в тот раз долго лежали обнявшись, неподвижно вжавшись друг в друга… одно сердце… единое дыхание…
– Ничего, попробуешь заняться чем-нибудь еще, – сказала Бенедит много позже.
На улице было светло, сумерки только начинали сгущаться.
– Чем же? – спросил Олэн.
– Не знаю. Достаточно захотеть. Кто угодно в состоянии начать жизнь заново. Из всех больных, кого я знала, ни одному не удалось вернуться к прежним занятиям…
– Торопиться некуда… Фирма мне неплохо заплатила… Так что могу подождать…
– И потом, тебе больше не понадобится рисковать жизнью… Знаешь, на свете куча людей, которые не лезут на рожон и при этом чувствуют себя отлично, даже великолепно, – пошутила она.
Олэн не ответил. Он задумался, откуда, собственно говоря, у него взялась эта странная тяга к гангстеризму. Легкая жизнь? Да разве ж она легкая? Привычка к опасности? дурные знакомства во время первой отсидки?…
«Тьфу, пропасть! Слишком сложно для меня! – подумал он. – Теперь-то все равно никуда от этого не деться…» – Это странно звучит… но я чувствую, что теперь тебе ничего не угрожает… – продолжала Бенедит. – Конечно, объяснить я бы ничего не смогла… Это как чуть заметное колебание воздуха, аромат, который чувствую я одна… Но знаешь, я очень верю в свою интуицию…
При всем своем чувстве юмора Поль и комиссар Бло не рискнули бы разделить уверенность Бенедит.
Бло допросил Пралине. Убедившись в чистосердечии бродяги, он не стал обвинять его в сообщничестве и передал досье Франсуа Олэна Полю.
– На, я отдаю его тебе. Ты первым его учуял, стало быть, это твой клиент! Надеюсь, парень быстро вернется обратно. У тебя есть какие-нибудь соображения на сей счет? – спросил Бло.
– Возможно, он попробует связаться с братьями Шварц…
– Верно. Но что с того?… У тебя есть их адрес? Насколько я знаю, Шварцы не живут в домашних пансионах… и не заполняют регистрационные книги.
– А я-то думал, для независимых специалистов это обязательно, – усмехнулся Поль.
– Мило! Оставь парочку таких перлов для префекта. Например, когда он спросит о самочувствии твоего бандита… Полагаю, ты по крайней мере не ждешь поздравлений от прессы?
– Смотря от какой… – Поль подумал о Спартаке. – Кстати, я хотел бы узнать, что вы думаете о шумной кампании в газетах.
– То есть? Теперь и ты проникся стилем новой волны?
– Несколько хороших статей – и можно довести парня до полной паники, заставить бояться собственной тени, – невозмутимо пояснил Поль. – Сами знаете, чем больше человек хочет стушеваться, тем проще его поймать. Загнанный зверь чуть ли не сам бежит в ловушку.
– Только не забывай, что эдельвейсы растут на краю пропасти…
– Так как вам моя идейка?
– Не хуже любой другой.
– Значит, я попробую?
– А заодно удружишь приятелю, – проворчал Бло.
– Итак, я могу этим заняться? – настаивал Поль, надеясь, что в случае чего шеф его прикроет.
– Под свою полную ответственность. Дорогой мой Поль, я отдал этого Франсуа Олэна на твое полное попечение, не забывай.
Можно подумать, ему доставляло удовольствие это повторять!
– Вы жестоки, патрон, – вздохнул Поль.
Бло вытащил из шкафа два непомерно толстых досье и плюхнул на стол. Рядом с ними дело Франсуа Олэна казалось листом сигаретной бумаги.
– Не жесток, а перегружен работой, – сказал Бло.
Комиссар вместе с Национальной безопасностью расследовал очень крупное дело. Предполагалось, что его участники каким-то боком замешаны в покушении на генерала. Учитывая обстоятельства, с этим следовало покончить немедленно.
Поль удалился на цыпочках. Из своего кабинета он позвонил Спартаку и пригласил пообедать вдвоем. Последнее слово полицейский настоятельно подчеркнул.
Они довольно часто обедали на улице Контрэскарп, причем не в силу привычки, а исходя из принципа, что постоянный клиент всегда может рассчитывать с помощью кредита сгладить катастрофические провалы предзарплатных дней.
Принципы исходили от Поля, а их нарушение – от Спартака.
– Как поживает дражайший Боваллон? – вежливо поинтересовался журналист.
– И так и сяк, – буркнул Поль, – заказывая свинину с картофелем и кислой капустой.
«Боваллоном» Спартак окрестил Поля, слегка исковеркав его фамилию – Бовэ.
– Выкладывай все без разбору, – предложил репортер. Он ненавидел систематическое изложение и не признавал абзацев.
Инспектор принялся «выкладывать», а Спартак слушал, открыв рот и совершенно забыв о еде. Наконец Поль вытащил досье и протянул ему фотографию.
– К несчастью, снимок препаршивый, – честно предупредил он.
Олэн с застывшим лицом и вытаращенными глазами смахивал на буйнопомешанного.
– Как и все ваши гнусные антропометрические фото, – проворчал Спартак. – Ладно, на безрыбье и рак рыба.
– Главное – подними шум, а я отправлю людей во все меблирашки и притоны, где сдают комнаты любой шантрапе. После этого ни один содержатель не пустит его на порог. Когда пахнет жареным, они становятся ужасно негостеприимны. Как скоро ты сможешь это напечатать?
– Постараюсь пропихнуть побыстрее, но, не считая побега, парень не сделал ничего особенно страшного…
– Значит, статья не появится на первой полосе? – встревожился Поль.
– На первой? Ишь, чего захотел, на первой нужна кровь! Можно подумать, ты только сегодня родился! – Спартак налил себе вина. – А вообще все зависит от заголовка… Надо найти что-нибудь эдакое… К тому же, если не тиснуть материальчик сегодня, вообще ничего не выгорит. Завтра поползут слухи, а наш девиз – либо эксклюзив, либо молчок…
– Так поторопись! – Поль явно волновался. – На, почитай досье. И не вздумай с ним тетешкаться. По-моему, это стопроцентный подонок. Только отпетый негодяй мог связаться с братьями Шварц!
– Не могу же я вспоминать дело Дюмон. Устарело, мой друг, устарело…
– Только не для меня! – воскликнул полицейский.
Олэн остался у Бенедит. На сей раз они никуда не торопились, и молодая женщина предложила сходить в кино – в клубе около площади Звезды повторно шел «Голый остров».[10]
Они успели на последний сеанс. Бенедит застыла, почти не решаясь дышать. Она шаг за шагом наблюдала медленное и тяжкое существование двух японских крестьян.
