Дик Фрэнсис - Напролом
Я хмыкнул в знак согласия.
— Я тоже.
— Зачем вы этим занимаетесь? — спросила она.
— Скачками?
— Угу.
— Нравится.
— Нравится, когда вас топчут копытами?
— Нет. Это бывает не так часто.
Мы съехали с верескового холма и спокойно двинулись по дороге, которая в летнее время вечно бывает забита машинами отпускников. Но сегодня на дороге не было ни перегруженных фургонов, ни остановившихся на обочине машин с детишками, которых укачало, ни несчастных жертв кораблекрушения, мрачно ожидающих прибытия помощи. В ноябре девонширские дороги были пустынными и свободными и без помех вели нас к большим трассам, по которым мы без проблем доберемся в Чизик.
— Нет, скажите честно, — настаивала она, — зачем вы занимаетесь этим?
Я посмотрел на нее и увидел в ее лице интерес, вполне уместный для работника прессы. Еще я увидел большие серые глаза, тонкий прямой нос и решительно сжатые губы. «Красивая, породистая, ухоженная», — подумал я.
Репортеры уже сто раз задавали мне этот вопрос, и я дал стандартный ответ:
— Я занимаюсь этим потому, что родился для этого. Я вырос в конюшне. Я не помню времен, когда не умел ездить верхом. И я не помню времен, когда не хотел быть жокеем.
Она слушала, склонив голову набок и глядя мне в глаза.
— По-моему, мне раньше никогда не приходилось встречаться с жокеями, — задумчиво произнесла она. — В Америке вообще скачки с препятствиями распространены меньше, чем в Англии.
— Да, пожалуй, — сказал я. — В Англии скачек с препятствиями, пожалуй, даже больше, чем гладких. Во всяком случае, не меньше, это точно.
— Так все же, зачем вы этим занимаетесь?
— Я же вам ответил.
— Ага, — сказала она и отвернулась, глядя на проносящиеся мимо поля.
Я дал волю фантазии. Я подумал, что для меня скачки — все равно что для кого-то другого — игра на скрипке. Я тоже извлекаю мелодию из сочетания тренированных мускулов и интуиции. Я стал жокеем потому, что общение с лошадью заполняет мою душу совершенным ритмом и высоким восторгом объединения с конем; но разве этакую чушь можно сказать вслух?
— Когда я верхом, — сказал я, — я чувствую, что по-настоящему живу.
Она снова обернулась ко мне и чуть заметно улыбнулась.
— Тетя говорит, что вы умеете читать их мысли.
— Это умеет любой, кто близко общается с лошадьми.
— Но некоторые делают это лучше других?
— На самом деле не знаю.
Она кивнула.
— Да, это похоже на правду. Тетя говорит, что вы и мысли людей тоже читать умеете.
Я коротко взглянул на нее.
— Похоже, ваша тетя вам много чего наговорила.
— Моя тетя, — пояснила она ровным тоном, — видимо, хотела, чтобы я поняла, что если я поеду с вами, со мной не случится ничего дурного.
— Великий боже!
— И я вижу, что она была права.
— Хм.
Я подумал, что если с Даниэль де Бреску случится что-то дурное по моей вине, для меня это будет самый верный способ потерять работу. Хотя, возможно, в других обстоятельствах и при ее согласии я бы не отказался… Она была стройной и длинноногой, двигалась со сдержанной грацией и смотрела на мир ясными глазами. И если я находил блеск и запах ее волос и кожи свежим и приятным, что ж, это всего лишь превращало путешествие из нудной обязанности в удовольствие.
Между Эксетером и Бристолем, пока день клонился к вечеру, Даниэль рассказала мне, что провела в Англии три недели и ищет себе квартиру, но пока живет у дяди с тетей. Она приехала, потому что государственное агентство новостей, где она работает, направило ее в Лондон. Она работает координатором лондонского бюро, и, поскольку она всего вторую неделю как приступила к работе, ей очень важно не опаздывать.
— Не опоздаете, — заверил я ее.
— Да, пожалуй… Вы всегда ездите со скоростью восемьдесят миль в час?
— Нет, только если никуда не тороплюсь.
— Ничего себе!
Она рассказала мне, что Ролан де Бреску, муж принцессы, — старший брат ее отца. Ее отец в молодости эмигрировал из Франции в Калифорнию и женился на американке. Даниэль была их единственной дочерью.
— По-моему, когда папа уехал, произошел семейный скандал, но в чем там было дело, он мне никогда не рассказывал. Однако он все время посылает им поздравительные открытки — видимо, тоскует по родным корням. Во всяком случае, он сообщил дяде Ролану, что я еду в Лондон, и принцесса пригласила меня в гости. Я раньше с ними никогда не встречалась. Я вообще первый раз в Европе.
— Ну и как вам здесь нравится?
Она улыбнулась.
— Вам бы, наверно, тоже понравилось жить в особняке на Итон-сквер с кухаркой, горничными и дворецким. И еще с шофером. Всю прошлую неделю меня на работу возил шофер, и он же забирал меня после работы. И вчера то же самое. Тетя Касилия говорит, что после полуночи в подземке ездить опасно, так же как в Нью-Йорке. Она беспокоится еще больше, чем моя мама. Но я у них долго не проживу. Они оба очень добры ко мне, и тетя мне нравится, и мы с ней очень подружились, но мне все равно нужен свой угол, и где-нибудь поближе к офису. И еще мне нужна машина. Наверно, придется купить.
— Вы долго пробудете в Англии? — спросил я.
— Не знаю. Наверное, года три. А может, и меньше. Компания может перевести меня в другое место.
Она сказала, что мне незачем много рассказывать о себе — она и так достаточно знает обо мне от тети.
Она сказала, что знает, что я живу в Ламборне, что я из старой семьи лошадников и что у меня есть сестра-близнец, которая замужем за тренером скаковых лошадей из Ньюмаркета. Она сказала, что знает, что я не был женат.
Последнее замечание повисло между нами, как знак вопроса, и я ответил на незаданный вопрос:
— Я и сейчас не женат. И девушки у меня нет. Раньше были.
Я почувствовал, что она улыбается.
— А у вас? — спросил я.
— То же самое.
После этого мы довольно долго ехали молча, задумавшись. Я думал о том, что скажет или подумает принцесса, если я приглашу ее племянницу пообедать со мной. Это могло несколько изменить близкие, но сдержанные отношения, которые сложились между нами за эти годы, и я боялся, что они изменятся не в лучшую сторону.
Между Бристолем и Чизиком, когда я включил фары и мы на полной скорости понеслись по магистрали М-4, Даниэль принялась рассказывать мне о своей работе. По ее словам, работа эта состояла в основном в материально-техническом обеспечении: она должна была отсылать съемочные группы и репортеров туда, где что-то случалось.
— Половину времени я занимаюсь тем, что смотрю на расписания поездов и дорожные карты и рассчитываю, каким путем надо ехать, чтобы добраться как можно быстрее. И судя по тому, где мы находились, я была уверена, что мы опоздаем. — Она взглянула на спидометр. — Мне и не снилось, что мы поедем на скорости девяносто миль в час!
Я снизил скорость до восьмидесяти восьми. Нас без труда обошла другая машина. Даниэль покачала головой.
— Да, наверно, мне потребуется время, чтобы привыкнуть, — сказала она. — И часто вас штрафуют за превышение скорости?
— За десять лет — раза три.
— Это при том, что вы всегда ездите с такой скоростью?
— Довольно часто.
Она вздохнула.
— А у нас, в старых добрых Штатах, семьдесят миль в час считается смертным грехом! Вы там не бывали?
— В Америке? — Я кивнул. — Бывал. Два раза. Я однажды участвовал в скачках на Охотничий кубок Мэриленда.
— Это же любительская скачка, — осторожно, заметила Даниэль, видимо не желая обидеть меня недоверием к моим словам.
— Ну да. Начинал я как любитель. Я хотел сперва проверить, гожусь ли я в жокеи, прежде чем посвятить этому свою жизнь.
— А если бы оказалось, что не годитесь?
— Я поступил в колледж.
— И бросили? — недоверчиво спросила Даниэль.
— Бросил. Я начал выигрывать. А это было то, чего мне хотелось больше всего. Я и в колледж поступал только на всякий случай, если не получится стать жокеем. Для страховки.
— А на какую специальность?
— На ветеринара.
Даниэль была потрясена.
— Вы хотите сказать, что бросили ветеринарный колледж ради того, чтобы стать жокеем?
— Ну да, — сказал я. — А почему бы и нет?
— Но… но…
— Ах да, конечно! — сказал я. — Все атлеты, спортсмены и так далее, дожив до тридцати пяти, оказываются на улице совершенно не приспособленными к жизни… Ничего, у меня впереди еще есть лет пять.
— А потом?
— Ну, потом я, видимо, стану тренером. Буду тренировать лошадей для новых жокеев. Впрочем, до этого еще далеко.
И я пожал плечами.
— Сегодня это оказалось достаточно близко, — заметила Даниэль.
— На самом деле нет.
— Тетя Касилия говорит, что спускаться в бочке по Ниагарскому водопаду, возможно, опаснее, чем участвовать в скачках с препятствиями. Возможно. А возможно, и нет.
