Франсиско Павон - Опять воскресенье
– Свадьба-то прошла хорошо, да только видите, что случилось.
Мануэль и дон Лотарио спустились в подвал по крутой сырой лестнице. И сразу же при дневном свете, проникавшем сюда сквозь решетки «люков», увидели большие красноватые глиняные кувшины, которые выстроились в ряд по обеим сторонам подвала. Комиссар и ветеринар протиснулись сквозь толпу собравшихся здесь соседей и любопытных. Еще два жандарма сдерживали натиск людей, не подпуская их близко к трупу. Судебный врач, низко склонясь и зажав двумя пальцами нос, обследовал мертвое тело доктора, которое казалось намного меньше, чем при жизни… По комочкам влажной земли, прилипшим к лицу доктора, можно было догадаться, что доктора нашли лежащим ничком и только теперь перевернули, а по тому, как он сжался в комок, можно было предположить, что в минуту смерти дон Антонио испытал сильную боль в животе. В густых черных волосах запеклись сгустки крови. Чуть поодаль виднелся раскрытый докторский саквояж, а часть его содержимого валялась на полу, поблескивая никелировкой.
Заложив руки за спину, дон Лотарио скорбно взирал на безжизненное тело своего бывшего друга.
– До вчерашнего вечера я был в Мадриде, – шепнул на ухо Мануэлю Пабло Касас, – моему сыну – студенту должны были сделать операцию.
– Значит, в последние дни ты сюда не заходил?
– Конечно, нет. Вчера ко мне домой явились несколько человек, которые живут поблизости от завода, и сказали, что из подвала плохо пахнет. Сегодня я пришел сюда посмотреть, в чем дело, и обнаружил труп. Сначала я хотел пойти прямо к тебе, но ты был на свадьбе…
– Судя по словам домработницы дона Антонио, – тихонько сказал Плиний дону Лотарио, – листок со списком больных, которых должен был посетить доктор в тот день, находится у него в кармане.
– Но он мог его выкинуть.
Мануэль немного подождал, надеясь, что судья сам догадается отдать распоряжение вынуть вещи из карманов покойного, но, видя, что его собираются уносить в санитарную машину, приблизился к судье и, как бы подсказывая ему, произнес:
– После того как вынут вещи из карманов доктора, надо бы посмотреть, нет ли среди них списка больных, которых он должен был посетить в тот день.
Судья внимательно выслушал комиссара и, подмигнув, дал знать, что все понял.
– Если сеньор судья не возражает, можете забирать труп, – сказал судебный врач подошедшим с носилками четырем санитарам.
– Да, да, можете уносить, но прежде надо вынуть все из карманов, и пусть соберут медицинские инструменты.
– Хорошо.
Врач снова зажал двумя пальцами нос и склонился над трупом, извлекая из карманов покойника ключи, деньги, носовой платок, карандаш, папиросы и, наконец, сложенный вчетверо листок.
Как только с этой процедурой было покончено, судья сказал, обращаясь к начальнику муниципальной гвардии Томельосо:
– Будьте добры, Мануэль, позаботьтесь о деньгах и прочих вещах доктора. У меня нет времени дожидаться альгуасилов.[15] И передайте все это в суд.
– Хорошо, сеньор, – с готовностью согласился Плиний, отдавая честь судье. И тут же спросил, адресуясь к зевакам: – Не найдется ли у кого-нибудь из вас газетки?
Один из толпы протянул Мануэлю целлофановый пакет.
– Вот, возьмите, я понесу сыр в руках.
Плиний взял пакет, и они вместе с доном Лотарио, как два заправских детектива из кинофильмов, стали осторожно брать каждый предмет кончиками пальцев и класть его в пропахший сыром пакет.
«Мертвый дон Антонио почему-то выглядит гораздо меньше, худощавее и моложе, чем при жизни», – подумал Плиний.
Высокие пузатые глиняные кувшины, застыв в неподвижности, казались немыми свидетелями происшедшей здесь драмы.
Труп доктора увезли в морг, где должны были произвести судебную экспертизу, а Плипий и дон Лотарио сели в машину, и комиссар с нетерпеливой поспешностью стал изучать каждую вещь, извлеченную из карманов дона Антонио. Но ничего особенного не обнаружил. Стекло наручных часов было разбито, шариковая ручка сломана пополам. Прежде чем передать вещи доктора в суд, Плиний попросил дона Лотарио остановить машину у площади и, сидя на заднем сиденье, аккуратно переписал список больных, которых доктор посетил пятнадцатого октября.
– Много их?
– …четыре… пять, шесть… ровно семь.
– Ты думаешь, этот список нам чем-нибудь поможет?
– Надеюсь.
– Разумеется, того, кто заезжал за ним на машине ночью, в этом списке нет?
– Конечно. Не мог же он вписать его после того, как посетил.
– Но совершенно очевидно, что этот визит доктора был последним.
– Одним словом, сеньор, вы хотите сказать, что список нам ничем не поможет? А вдруг? Чем черт не шутит!
Когда Плиний вернулся из здания суда, где оставил вещи дона Антонио, он сказал ветеринару:
– Завтра нам предстоит навестить всех, кого доктор посетил в тот день. Посмотрим, может, удастся напасть на след. Это единственная соломинка, за которую мы можем ухватиться, потому что вскрытие нам ничего не даст. И так ясно, что дон Антонио либо свалился в подвал, либо его туда столкнули.
– Кто бы мог подумать, что Антонио так страшно кончит свои дни. Просто в голове не укладывается. Бедняга!.. Да, между прочим, я не видел сестры доктора.
– Судья сказал, что она не захотела видеть его мертвым…
– Странная женщина! Впрочем, день свадьбы твоей дочери кончился не менее странно… Тебя отвезти домой?
– Да, будьте добры. Бедненькая Грегория там совсем одна.
На следующее утро, попив кофе, Плиний не ушел, как обычно, из дома. Ему было жаль Грегорию, которая впервые оставалась одна с тех пор, как Альфонса окончила школу. Сделав вид, что ему надо изучить список больных, которых дон Антонио посетил в тот злополучный день, Мануэль водрузил на нос очки и поудобнее уселся в кресле.
– Интересно знать, по какому такому случаю ты сегодня расселся здесь в кресле, а не пошел с утра пораньше к своей кондитерше и к дону Лотарио?
– Ни по какому. Просто так. Мне надо просмотреть вот этот список.
– Он слишком короткий, чтобы изучать его, сидя в кресле.
Судя по всему, Грегория не испытывала чувства одиночества. Мануэль облегченно вздохнул, закурил сигарету, сложил листок и попрощался с ней, спросив на всякий случай:
– Какие будут поручения?
– Не задерживайся, пожалуйста, сегодня мы с тобой обедаем вдвоем.
Позавтракав в кондитерской Росио, Мануэль и дон Лотарио посидели немного на террасе казино «Сан-Фернандо».
– Привет, Мануэль, что это ты тут сидишь вместо того, чтобы вести расследование по делу смерти Антонио, как тебе велит долг? – спросил Фараон, подсаживаясь к ним.
– Да вот докуриваю сигарету и собираюсь отправиться в контору… Все еще никак не могу прийти в себя после свадьбы дочери.
– Да, выдавать дочек замуж не то что женить сыновей. Когда женился мой Курито, с меня словно с гуся вода. А вот когда вышла замуж моя Сара, я несколько дней ходил как в воду опущенный.
Имя дочери Фараона напомнило Мануэлю о другой Саре, учительнице, и обо всем, что было с ней связано.
Фараон отошел и присоединился к соседней компании поболтать. А Мануэль достал уже известный нам список больных и стал читать его вслух, делая паузу после каждой фамилии или адреса.
Неожиданно Плиний увидел нотариуса, который, держа под руку жену, переходил с ней через площадь. И, как всегда, отметил про себя его элегантность. Жена рядом с ним выглядела невзрачной простушкой, одетой слишком скромно… И вдруг на память ему пришли слова «иберийский фарс», который якобы произошел с доном Антонио в тот день… «Иберийский фарс»… Чисто интуитивно, как сказал бы дон Лотарио, его мысли обратились к Саре, к разговору с ней у него дома, в столовой. Он вспомнил, что совсем забыл спросить, не говорил ли ей дон Антонио в ту ночь об этом «иберийском фарсе».
Тут же, не откладывая в долгий ящик, как делал всегда, принимая какое-нибудь оперативное решение, Плиний вошел в казино, разыскал в телефонной книжке фамилию учительницы и позвонил ей, чтобы узнать, дома она утром или в школе. К телефону подошла сама Сара. Она ответила ему, что дома и, конечно, примет его.
Вернувшись на террасу, Мануэль рассказал дону Лотарио о своем желании повидать учительницу и объяснил, почему это необходимо.
– Отвезти тебя к ней?
– Нет, я пойду пешком. А ты жди меня здесь.
На третий звонок ему открыла дверь учительница. Она была в вельветовых брюках и туфлях на высоченных каблуках.
– Что нового, сеньор Мануэль? – спросила она печально.
Сара была превосходно сложена, и Мануэля нисколько не удивило, что дон Антонио прельстился ею.
Они уселись в камышовые кресла под навесом в небольшом садике. Несмотря на беспредельное горе девушки, жизнь светилась в ее глазах, угадывалась в каждом движении ее упругого, сильного тела.
– Простите, что побеспокоил вас, сеньорита Сара, но мы все еще топчемся на месте. Просто не знаем, за что ухватиться.
