Франсиско Павон - Опять воскресенье
– Пригласите дона Лотарио. К сожалению, мне придется отказаться. Меня ждет дома жена, она там совсем одна после свадьбы дочери.
– Понятно. В глубине души вы не только отличный отец, но и превосходный муж.
– Я самый обыкновенный человек.
В начале пятого оба блюстителя порядка и ветеринар отправились на кладбище в машине инспектора.
Весь медицинский персонал города, нотариус, приятели и множество пациентов дона Антонио ожидали начала погребения. В часовне, сидя возле закрытого гроба, с отрешенным видом молилась сестра доктора – сеньора наваррская.
Остальные обсуждали, каким образом дон Антонио мог провалиться в подвал, и высказывали самые невероятные предположения. Увидев Плиния, Мансилью и дона Лотарио, кое-кто из них приблизился к блюстителям порядка, желая узнать, каково их мнение на этот счет. Большинство склонялось к тому, что доктор разбился в результате падения, что это просто несчастный случай. Блюстители порядка отмалчивались и, воспользовавшись первым удобным моментом, отошли в сторону. Подъехал мотоцикл, на котором восседал мужчина во всем черном.
– Это священник? – поинтересовался Мансилья.
– Нет, у священника мотоцикл побольше, – ответил комиссар.
– Это похоронщик, – пояснил дои Лотарио, усмехнувшись.
– Вы хотите сказать – могильщик?
– Нет, именно похоронщик. У нас в городе есть специальный человек, который занимается всеми похоронами.
– В вашем городке, как я погляжу, есть все. А у нас в Алькасаре, насколько мне известно, такого похоронщика нет.
– У вас в Алькасаре много чего не хватает, хотя там и проходит железная дорога.
– Наверное, поезда все и увозят.
Когда священник отслужил молебен, несколько мужчин из числа приятелей доктора подняли гроб и понесли к первой галерее. За гробом шла сестра дона Антонио, пристально глядя себе под ноги, словно боялась что-то раздавить.
Когда участники похорон заполнили галерею, Плиний увидел Сару и ее мать, полускрытых за мраморным надгробием. Девушка, подавшись всем телом вперед, как одержимая сверлила глазами гроб, точно хотела пробуравить взглядом лакированное дерево. Мать наблюдала за ней с величайшим состраданием. Погребение тела происходило в полном молчании: без слез, без стенаний. Сначала все смотрели на гроб, а потом на могильщика, который орудовал кирпичами и известкой, словно не хотели видеть, как дона Антонпо окончательно замуруют в нише.
Когда люди стали расходиться, Плиний заметил Пабло Касаса, владельца винного заводика. Он стоял в стороне и разглядывал чье-то надгробие. Пропустив вперед часть людей, Пабло присоединился к блюстителям порядка и ветеринару.
– Многие уже умерли в моем доме, но чтобы в подвале завода… Жаль беднягу! – произнес он.
– Скажи-ка, Пабло, ты случайно не обратил внимания, с каких пор разбита лампочка фонаря перед твоим заводом?
– Я и не знал, что она разбита, Мануэль. Для меня это новость. Ведь я там вечерами не хожу.
У ворот кладбища похоронная процессия мгновенно распалась.
Перед машиной инспектора ехали сеньор священник, второй священник, его помощник, и похоронщик, каждый на своем мотоцикле.
– Можете лицезреть всех, без кого не обходится ни одна церковная служба по усопшему, – сказал Плиний, снова заметив похоронщика, – не хватает лишь Доминго Паскуаля.
– Чего это вдруг ты стал уделять столько внимания Доминго Паскуалю? Можно подумать, ты его раньше не знал.
– Конечно, знал, дон Лотарио, но за всю мою жизнь мне не приходилось разговаривать с ним так много, как за эту неделю. И никогда прежде я не замечал, чтобы он шаркал ногами.
– А разве Доминго Паскуаль не оказывал вам раньше своих услуг, когда вы занимались расследованиями? – удивился инспектор.
– Нет. С чего это вы взяли?
– Из ваших разговоров я понял, что он целыми днями слоняется по улицам от одного дома к другому и вынюхивает, что где происходит.
– Нет, это впервые. Верно, дон Лотарио?
– Стало быть, у него есть основания на сей раз проявлять такое любопытство и волнение.
– С чего бы это, дон Лотарио?
– Просто по-соседски. Он ведь живет в центре того самого квартала, где происходили все известные нам события.
– А я думал, что Доминго Паскуаль живет на улице Дульсинеа.
– Жил когда-то, но после смерти своих родителей переехал к овдовевшей сестре на улице Сервера.
– И конечно, по-прежнему не женат?
– Разумеется. Кто же выйдет замуж за такого урода и бездельника.
– Будьте добры, Мансилья, сверните к улице Сервера, я хочу еще разок взглянуть на нее.
– Тебя, Мануэль, так и тянет к месту происшествия.
– Правда, Мануэль, зачем вам это?
– Видите ли, Мансилья, когда я попадаю в район, связанный с делом, которое я расследую, у меня всегда возникают хорошие идеи.
За несколько минут короткого пути Мануэль успел подробно рассказать инспектору о своем последнем разговоре с Сарой.
– Теперь, Мансилья, сбавьте, пожалуйста, скорость.
– Вон, Мануэль, на углу улицы тот дом, в котором живет Доминго Паскуаль.
Они несколько раз объехали все перекрестки квартала, после чего Мануэль попросил остановить машину у винного заводика Пабло Касаса, чтобы выкурить по сигарете и показать им разбитую лампочку. Едва они успели сделать несколько затяжек, как дон Лотарио, взглянув в зеркало заднего обзора, воскликнул:
– Смотрите, смотрите, а вот и сам Доминго Паскуаль, собственной персоной. И, к нашему всеобщему удовольствию, снова шаркает ногами… За версту чует нас и теперь идет по следу.
Подойдя к машине, Доминго Паскуаль перестал шаркать ногами и заглянул внутрь автомобиля, хитро улыбаясь своим уродливым плосконосым лицом.
– Добрый день, сеньоры. Все ищете?
– Ищем. А у тебя есть какие-нибудь новости?
– Есть кое-что… Я знаю, к кому приходил в ту ночь с последним визитом дон Антонио.
– Знаешь?
– Да, знаю.
– Кто тебе об этом сообщил?
– Моя сестра. Бедняжка плохо спит по ночам, слоняется по дому, смотрит в окна… Они выходят как раз на улицу Клаудио Коэльо, к дому Гомеса Гарсии.
– Верно, доктор заходил к нему в четыре часа дня.
– Не знаю, был ли он у него днем, а вот после трех часов ночи был точно, начальник.
– Твоя сестра не могла ошибиться?
– Нет, она видела, как дон Антонио и Гомес Гарсиа шли вдвоем со стороны улицы Толедо.
– А в котором часу они возвращались назад?
– Этого она уже не видела. Доктор, пожалуй, пробыл там около часа, потому что она легла не сразу.
– Ты даже не представляешь, Доминго, как я тебе благодарен… вернее, как мы благодарны тебе за твое сообщение.
– Не за что. Я всегда к вашим услугам.
– Ступай с богом.
Доминго Паскуаль как-то неуверенно зашагал прочь, но ногами уже не шаркал.
– Этот тип попал прямо в цель… Странно только, что после всего этого «иберийского фарса»… – задумчиво проговорил Плиний, глядя в спину Доминго Паскуаля, который шел вниз по улице. – …Вам не трудно подождать меня здесь немного? Я хочу зайти к Гомесу Гарсии, послушаю, что скажет он… А вы, Мансилья, составите мне компанию?
– Нет, нет, лучше идите один.
Пока Мануэль шел до дома Гомеса Гарсии, он вспомнил, как тот появился у них в городе со знаменем «Испанской фаланги»,[16] которая вошла в Томельосо cpa.оy же по окончании войны. Вскоре он посватался к старшей дочери Ровиры. Вместе с «Испанской фалангой» Гомес Гарсиа покинул город, а спустя несколько месяцев снова вернулся, уже лиценциатом, и женился. В начале сороковых годов его часто можно было увидеть в официальных кругах, всегда в синей рубашке, очень воинственно настроенного. Когда же с этой эйфорией было покончено, Гомес Гарсиа всецело посвятил себя семейной жизни. И жил на небольшой капитал жены, которым, кстати сказать, распоряжался довольно умело.
Плиний дважды постучал в дверь колотушкой, имеющей форму железной руки с зажатым в кулак шаром, и ему пришлось подождать несколько минут, пока ему открыл – он хорошо это видел – человек, который прежде внимательно оглядел его из-за жалюзи окна.
Этим человеком оказался сам Гомес Гарсиа. Вид у него был хмурый, брови насуплены, а взгляд, как всегда, невыразительный.
Гомес Гарсиа не поздоровался с Плинием, не задал ни одного вопроса, а только молча смотрел на него. Казалось, всем своим огромным квадратным туловищем он стремился преградить ему путь в дом.
– Можно войти? – спросил комиссар, выдержав его пристальный взгляд.
Ничего не ответив, тот посторонился. Прежде чем заговорить, они снова обменялись хмурыми взглядами.
– Чем могу служить? – произнес наконец Гомес Гарсиа.
– Я должен задать вам несколько вопросов.
– Каких?
– Речь идет об исчезновении доктора дона Антонио.
– Что именно вас интересует?
– Он приходил к вам пятнадцатого октября?
– Вы пришли ко мне как друг или как начальник муниципальной гвардии? – спросил он, делая ударение на последних словах.
