Франсиско Павон - Опять воскресенье
Плиний предложил руку дочери и повел ее сквозь строй приглашенных, которые выстроились шеренгой под деревьями у входа в церковь. Только теперь, во время этого свадебного обряда, Мануэль по-настоящему почувствовал волнение. До сих пор все приготовления к свадьбе обходились без него: этим занимались «его женщины».
Принимая поздравления, слушая добрые пожелания друзей и знакомых, Плиний вспоминал свою свадьбу с Грегорией, как они входили с ней в те же самые двери тридцать лет назад. И вдруг осознал, что только дважды, по этим вот торжественным случаям, переступал порог церкви.
Священник, еще совсем молодой, с пышной шевелюрой, читал молитвы по-испански, просто и задушевно, совсем не так, как делал это пожилой священник, венчая его с Грегорией. И нынешний обряд показался Мануэлю как бы ступенькой, необходимой неверующим для того, чтобы вступить в брак… Однако Альфонса упивалась каждым словом священника, словно эти неритуальные слова были самыми доходчивыми, самыми приятными, какие ей только доводилось слышать в жизни. Чего никак нельзя было сказать про жениха, который стоял, слегка улыбаясь.
Плиний никак не мог понять, за что Альфонса полюбила этого человека. Впрочем, будь на месте избранника дочери любой другой, он все равно не понял бы этого. Мануэль почему-то считал, что его будущий зять непременно должен походить на него. А в данном случае, разумеется, ничего подобного не было.
В положенный час вопреки ожиданиям и предварительным подсчетам верхний зал казино заполнился до отказа. Пришлось срочно накрывать столы на довольно большое количество персон в соседнем, маленьком зале, где обычно стоял телевизор.
Заняв за столами председательское место, Плиний с беспокойством оглядывал зал, пока все гости не разместились и перед ними не появились необходимые закуски и напитки. По одну сторону от Мануэля сидела дочь, по другую – сватья, с которой он едва был знаком, а потому не знал, о чем с ней говорить. Мануэль улыбался, перекидывался словами с теми, кто сидел неподалеку от него, и прежде всего с доном Лотарио. Ветеринар в своем темном костюме, с бриллиантовым перстнем на пальце – он надевал его только в особо торжественных случаях – не прекращал беседовать с алькальдом.
В самый разгар трапезы в дверях большого зала появился капрал Малеса, выискивая кого-то глазами. Мануэль попытался перехватить его взгляд, но тот не смотрел или не хотел смотреть в его сторону.
…Оттого, что Мануэль в первый и, вероятно, в последний раз в своей жизни устраивал такой пышный банкет, ему приятно было думать, что столько людей едят, пьют и веселятся за его счет. Он сам присутствовал на свадьбах большинства мужчин, чьи лысины теперь отражались в огромных зеркалах, и на крестинах многих подруг дочери, которые сидели здесь за длинными столами.
Когда Мануэль снова взглянул на Малесу, капрал сдержанно говорил что-то двум советникам. Судя по выражению их лиц, Плиний решил, что, вероятно, речь идет о чем-то очень интересном. Но вниманием Мануэля вновь завладели соседи по столу.
Настало время подавать свадебный торт. Все гости, в том числе Малеса и советники, бурно зааплодировали.
Наконец тарелки, блюда, подносы опустели, в воздух взвился табачный дым и позы гостей изменились. Мануэль заметил, как дон Лотарио стал потихоньку пробираться в сторону капрала и двух советников с явным намерением к ним присоединиться. Плиний не спускал с него глаз. Едва дон Лотарио приблизился к ним, Малеса стал что-то нашептывать ему на ухо, а ветеринар внимательно слушал, слегка наклонив голову.
В эту минуту к Мануэлю подошел сват сообщить, что дону Лотарио не надо будет отвозить молодых домой за вещами, так как это сделает брат жениха. Для Мануэля эти слова не явились новостью: все уже было заранее оговорено, поэтому он слушал свата вполуха, искоса наблюдая за капралом и ветеринаром. Однако его внимание снова отвлекли гости, которые поднялись из-за столов и начали прощаться.
Увидев, что Альфонса с мужем тоже идут к нему прощаться, Мануэль почувствовал, как слезы подступили к его горлу. Этой минуты он боялся больше всего… И вот она настала… Не миновала его. Молодожены подошли к Мануэлю, крепко держась за руки, счастливые. В ответ на объятия новоиспеченного зятя он еще нашел в себе силы что-то сказать. Но, когда его шею обвили руки дочери, уже не смог вымолвить ни слова, а только натянуто улыбался и печально смотрел ей в глаза, подставляя лицо ее нежным поцелуям. А затем сжал ей руку и поцеловал в лоб. Этот волнующий миг запомнится ему на всю жизнь! Не успел Мануэль оправиться от волнения, как дочь уже отвернулась от него и стала прощаться с другими.
Грегория пошла вниз проводить молодых до выхода, но Мануэль не нашел в себе сил это сделать. Он уселся на свое прежнее место, теперь в одиночестве, быстрым движением руки смахнул с ресниц набежавшую слезу, залпом осушил бокал шампанского и закурил сигарету.
…Только он успел сделать несколько затяжек, как к нему не торопясь приблизились Малеса и дон Лотарио и в нерешительности остановились рядом.
– Что-нибудь случилось?
– Мы… мы тебе потом скажем, Мануэль…
– Да говорите же, в чем дело?
– …Дело в том, Мануэль, что дона Антонио нашли мертвым, – произнес наконец Малеса с несвойственной ему серьезностью.
– Когда?
– Два часа назад.
– Где?
– В подвале винного заводика на улице Сервера, который принадлежит Пабло Касасу.
Плиний взглянул на дона Лотарио, и в глазах его, еще омраченных недавним прощанием с молодыми, вспыхнуло удивление.
– Он свалился туда?
– Может, свалился, а может… его столкнули, Мануэль.
– Кто его нашел?
– Сам Пабло Касас. Соседи, которые живут рядом с заводом, обратили внимание на то, что из подвала плохо пахнет. Они сказали об этом Пабло, который, как вы знаете, не живет при заводе, да и завод сейчас не работает. Пабло Касас пошел туда, спустился в подвал и обнаружил тело доктора как раз под одним из «люков».[14] Он сразу же явился в суд, потом в аюнтамиенто и сообщил об этом, но, так как и я, и секретарь судьи, и сам судья, и судебный врач, и, разумеется, вы находились здесь, на свадьбе, его попросили немного подождать в полицейском участке.
– Правильно сделали. Как только гости начнут расходиться, доложите обо всем судье… А я присоединюсь к вам чуть позже.
Но уйти из казино оказалось совсем не просто. Гости, не зная, чем им заняться в такой час, слонялись по залам казино, толпились на террасе и в сквере. Мануэль хотел поскорее отвезти жену домой и отправиться к месту происшествия, но никак не мог выбрать удобного момента. Хорошо еще, что Грегория, узнав обо всем, отвела Мануэля в сторону и сказала, что поедет домой со своей сестрой. Так что Плиний и дон Лотарио попытались незаметно ускользнуть от гостей, но на террасе казино и в сквере им пришлось все-таки прощаться со многими.
Наконец они уселись в «Сеат-850», все еще украшенный белыми свадебными цветами.
– Чтобы в нашем городке, где на каждом шагу попадаются «люки» бесконечных винных погребков и подвалов, человек свалился туда или его столкнули и он разбился бы насмерть, такого еще никогда не бывало.
– Насколько мне помнится, нет, Мануэль. Здесь никому в голову не приходило покончить жизнь самоубийством или же убить кого-то таким образом… Возможно, потому, что мы тысячу раз изо дня в день ходим по этим «люкам». Как странно! Бедный Антонио!
– Притормозите на минутку возле здания суда, я узнаю, ушли ли судейские.
Но Плинию не пришлось выходить из машины, потому что по пути им повстречался Малеса, который сказал: «Нечего туда ходить, опознаватели трупов уже отправились к месту происшествия прямо со свадьбы, разряженные в пух и прах».
Пока они ехали к винному заводику на улицу Сервера, Плиний, глядя на свою праздничную форму и парадный костюм дона Лотарио, думал, что если и судейские в таком же виде, как и они, то опознавание трупа будет происходить в торжественной обстановке, под стать чопорности и изысканности городского судьи.
Машину пришлось поставить вдалеке, поскольку у ворот завода толпились зеваки. При появлении Мануэля и дона Лотарио все повернулись к ним. В воздухе чувствовался трупный запах.
– Мы явились вовремя, Мануэль. «Скорая помощь» еще не приезжала, – тихо сказал комиссару дон Лотарио, как только они вошли в зеленые ворота заводика, направляясь к подвалу, двери которого находились посреди огромного двора.
Двери охраняли два жандарма: они встретили Мануэля и дона Лотарио улыбками.
– Как прошла свадьба, Мануэль? – спросил тот, что был повыше ростом.
– Свадьба-то прошла хорошо, да только видите, что случилось.
Мануэль и дон Лотарио спустились в подвал по крутой сырой лестнице. И сразу же при дневном свете, проникавшем сюда сквозь решетки «люков», увидели большие красноватые глиняные кувшины, которые выстроились в ряд по обеим сторонам подвала. Комиссар и ветеринар протиснулись сквозь толпу собравшихся здесь соседей и любопытных. Еще два жандарма сдерживали натиск людей, не подпуская их близко к трупу. Судебный врач, низко склонясь и зажав двумя пальцами нос, обследовал мертвое тело доктора, которое казалось намного меньше, чем при жизни… По комочкам влажной земли, прилипшим к лицу доктора, можно было догадаться, что доктора нашли лежащим ничком и только теперь перевернули, а по тому, как он сжался в комок, можно было предположить, что в минуту смерти дон Антонио испытал сильную боль в животе. В густых черных волосах запеклись сгустки крови. Чуть поодаль виднелся раскрытый докторский саквояж, а часть его содержимого валялась на полу, поблескивая никелировкой.
