Ангелина Прудникова - Воровские истории города С
Теперь Вера надеялась перепрятать деньги понадежнее: «сейф» отца был устроен прямо под покрывалом! (Не зря Раиса взволнованно утюжила диван своим широким задом). Но с отцом договориться ей не удалось: он расставаться с пенсией вовсе не собирался. На все увещевания Веры лишь перепрятать деньги подальше, он отвечал свирепо и, с ее точки зрения, безумно: «Еще чего! Мои деньги! Тебе отдать — чего захотела! Ну и пусть она украдет! Лучше Раиска, чем ты!» (С его-то точки зрения это было как раз умно: ведь Вера ему выпивку ни за что не принесет, а Райка когда-нибудь да «угостит»…)
Он замахнулся на дочку клюшкой… Этого Вера уже не снесла. «Ну и черт с вами! Живите как знаете! Лобзайтесь с ней!» Обида в тот момент затмила все. Она выскочила из квартиры… В тот же день вновь вернувшаяся к старикам Зеленкова ушла с добычей. На этот раз пропали не только деньги, но и паспорт, в котором они лежали, и книжка инвалида первой группы…
На следующий день все еще не протрезвевшие старики во всем обвиняли Веру: «Почему не забрала и сразу не спрятала деньги?! Надо было отнять!» Что Вера могла им ответить? Что все еще принимала их за своих благоразумных когда-то родителей, а их нынешний бред — за вполне обдуманные слова? Нет, нечего было ей сказать — все равно бы ее не поняли, да и не хотелось говорить.
Поход бабки в квартиру Зеленковой ничего не дал: «дочулька» делала удивленное лицо и не стеснялась божиться: дескать, ничего не брала. В милиции бабку Лиду и Веру даже слушать не стали: «Раз сами пускаете, сами и виноваты». Участковый, для очистки совести, все же сходил к Зеленковой. Побеседовал. Ничего нового не услышал. Муж и дочь всячески покрывали воровку и подтверждали ее алиби как могли.
Через три дня Вера снова застала Зеленкову у родителей… Та сидела за столом и в ус не дула. Бабка, зная уже наверняка, что это Раиска оставляет их на бобах, расставаться, как видно, с ней не желала… Вера сделала попытку самосуда и вытянула Зеленкову дедовой клюшкой по горбине, но мать тут же грудью кинулась защищать «невинную»… Та успела выскочить из квартиры невредимой.
* * *Пропустив для верности пару недель, в преддверии следующего получения пенсии Раиса снова решила войти в доверие к соседке. Заявившись к бабке Лиде с безотказным «пропуском» — стаканом «шила», Раиса поинтересовалась, а где «Птроич», и услышала от бабки горестное: «Умер ведь дедко-то!..» Перекрестившись, Раиса попятилась из дверей…
…«Мать, когда ты бросишь пить, когда мы заживем, как все нормальные люди? Мне надоело жить как нищенке, просыпаться среди этого бардака, где вечно пахнет перегаром и ссаньем… Сделай что хочешь, только не пей. Ты не представляешь, как мне трудно с тобой. Если ты меня еще любишь, давай жить как все, как все нормальные люди!..» Такие или похожие слова не раз произносила дочь Раисы, пытаясь вернуть добрую, веселую свою маму к нормальной жизни. Но пути назад у Зеленковой уже не было. Легкая, безнаказанная нажива и зеленый змий привели ее к естественному концу. Свершился Божий суд, опередив беспомощный земной: «Птроича» Раиса пережила всего на год. Сколько-то стариков были наконец упасены от ее назойливой, убийственной «опеки», дочь — от позора, получив тихую могилку вместо вечно пьяной, опустившейся матери… Вере этот крест предстояло еще нести.
Не думаю, что «Птроич» и Раиса в мире ином вновь встретятся за «чекушкой» — скорее всего, они друг друга не отыщут. Но знаю точно, что в этом мире кто-то ежедневно продолжает идти за ними — упорно, след в след…
Как заработать any money[1]
Наконец Нина согласилась принять приглашение Николая Петровича, который неотвязно предлагал ей как-нибудь посетить его холостяцкую квартиру. С Николаем Петровичем Нина познакомилась недавно, и виделись они редко, но Николай Петрович, что называется, втюрился в Нину с первого своего холостяцкого взгляда, и это было заметно. Чтобы положить конец домогательствам (Николай Петрович ей был вовсе не симпатичен, но чувствовалось, что не отвяжется), теплым августовским днем Нина пришла по указанному адресу.
— Ах, Нина Павловна, дорогая, проходите! — хозяин необычайно оживился и сразу провел даму за стол, составленный из двух табуреток. Он был украшен бутылкой слабого сладкого напитка «Дары осени» и еще чем-то, накрытым тарелкой. Николай Петрович торжественно снял тарелку: под ней оказалась еще одна, на донышке которой уместился нарезанный кружочками зеленый огурец. Это было так трогательно, что в глазах Нины невольно блеснули слезы…
Николай Петрович, она знала, был нестарым пенсионером, из-за какой-то инвалидности, хотя руки-ноги у него как будто были на месте. Он оказался очень бедным, но галантным кавалером: наливал даме в рюмку и развлекал ее светским разговором о книгах, которых у Николая Петровича была целая полка, о Боге… Прихлебывая вино и покусывая огуречный кружочек, Нина потихоньку выведала, какой такой инвалид Николай Петрович. Оказалось — дистрофик. И действительно, изящность фигуры Николая Петровича граничила с истощенностью. Нине совсем стало жалко незадачливого кавалера, но не настолько, чтобы потерять голову.
Тем не менее липкая водица вскоре была ими выпита, огурец уничтожен, должное визиту отдано, и Нина засобиралась домой.
Николай Петрович вызвался ее проводить.
Дружно они покатили в автобусе на другой конец города, потом, слегка хмельные, зашли к Нине и добавили — за знакомство — по стакану портвейна. Потом Нине, заметившей неравнодушие партнера к выпивке, захотелось угостить Николая Петровича пивом, и она, вытащив из тайника последнюю драгоценную сотенную, повела его к ближайшему киоску. Николай Петрович, предвкушая «продолжение банкета», с достоинством сопровождал ее.
Пока Нина Павловна и ее худощавый кавалер брали в киоске пиво, за ними с расстояния двух шагов наблюдал антипод Николая Петровича — приземистый крепыш, несмотря на выпитые пол-литра «шила», еще довольно крепко стоявший на ногах. Оценив Нину и запав на нее, как бык на красную тряпку, он подошел и, крепко взяв ее за руку, предложил пойти к нему в гости — послушать «отличные записи». После «Даров осени» и портвейна Нина была в прекрасном расположении духа, компания бы сейчас никому не помешала, а «мужичок с ноготок» выглядел вполне безобидно, — поэтому, выяснив, где он живет, Нина дала согласие. Мужичок прикупил еще пивка и, все трое, они отправились к нему «на хату». По дороге у нового знакомого возник вопрос: «А зачем нам этот козел?» Но простодушная Нина, как ей показалось, все поставила на место, объяснив, что они с Николаем Петровичем «вместе» и компанию разрушать не следует.
Пройдя квартал, они повернули во двор — путь до «хаты» Никиты, как он представился, оказался неблизким. По дороге Никита клеил к даме, безудержно хвастаясь своими знакомствами в ФСБ и бывшей службой в спецназе. Дама, которая осторожно несла в своей сумке две бутылки пива, отстранялась как могла, но, видимо, недостаточно. Николай Петрович, шедший впереди, начал с подозрением оглядываться и, когда в очередной раз прозвучал вопрос про «козла», развернулся и, с каким-то даже подскоком, врезал «спецназовцу» прямо в бороду. Нина не успела даже охнуть, как мужики сцепились, но, под ее напором, разошлись, не причинив друг другу вреда. «Да вы что? Очумели? — вопрошала их дама, встав между ними и пошире расставив руки. — Мы же собрались посидеть, музыку послушать, чего ж вы?» Мужчины, казалось, одумались и мирно продолжили путь.
У Нины в этот момент искрой мелькнула светлая мысль: может, развернуться и, как в молодости, гордо удалиться, бросив «петухов» на поле боя? Ведь ничего хорошего после такой выходки Николая Петровича уже не будет! Но она была не так молода и порывиста, как прежде. И, понадеявшись на лучшее, обреченно потащилась вслед за мужиками, чтобы не сломать «компанию».
Вот и дом Никиты, высокое крыльцо. Нина открыла дверь в подъезд и, обернувшись на мужчин, увидела, что они снова сцепились. На этот раз не на шутку. Кто из них кому что сказал, кто ответил, было уже не выяснить: началась драка.
Нина бросилась к дерущимся. Никита прыгал на Николая Петровича, пытаясь дотянуться до физиономии, тот отдирал его длинными руками. У Нины в голове крутанулось: «Инвалида бьют!» И она бесстрашно кинулась разнимать мужчин, вопя Никите, чтоб не смел трогать болезного. Не получив удовлетворения в драке с длинным и цепким противником, разъяренный крепыш переключился на Нину…
Как он молотил ее, Нина не могла потом вспомнить: ее ослабевшее сознание, отягощенное алкоголем, в эти страшные минуты спасовало и отключилось. Вспоминала лишь, как он вырывал у нее из рук сумку с пивом и сдачей с сотни рублей… А мужичок-спецназовец бил ее со знанием дела: сделал захват, откинув ей голову назад, и молотил по голове и лицу. Когда она, потеряв сознание, упала на колени, разбив при этом содержимое сумки, пинал по ребрам и ногам, таскал ее по бутылочным осколкам. Когда Николай Петрович отбил Нину у озверевшего крепыша, тот кинулся в подъезд и исчез. Вызванная пострадавшими милиция, естественно, никакого Никиты не нашла…
