Алексей Иванников - Хорёк
Но когда я обнаружил, что Николай Наумович обжуливает меня, то страшно рассердился. То есть говорить про обжуливание прямо так уж не стоит: мы работали, можно сказать, на договорной основе, просто я слегка продешевил тогда. И когда представился случай – перед очередной поездкой, когда я как раз забирал товар – я ему высказал своё мнение.
Нет, я не то чтобы собирался бросить НН и перейти к кому-то другому – кто бы мне позволил такое! – просто я заслуживал большего и должен был получить компенсацию. Помню, как кисло и надменно посмотрел он тогда на меня – сверху вниз, как смотрели почти все встречавшиеся со мной. Но я был зол и убедителен: я даже назвал ему примерную сумму, которую он сэкономил на мне за время сотрудничества, чего он явно никак не ожидал. Случившийся дальше в его исполнении спектакль – когда он жаловался и стонал, что я хочу его разорить и пустить по миру – позволил ему снизить мои требования: я согласился на двадцатипроцентную прибавку в обмен на согласие работать иногда утром и без ограничений в выходные, так что конфликт разрешился мирно.
Но на мне повисли дополнительные обязательства: именно тогда мне доверили транспортировку самого ценного – денег – обращение с которыми требовало особой осторожности. Это ведь на самом деле не шутки: таскать с собой увесистые плотные пачки! За них «быки» любого порвать могли, и даже НН не стал бы проявлять снисходительность, если бы меня загребли с таким грузом! Для наглядности он тогда – как бы между делом – рассказал историю одного парнишки, возившего деньги до меня и однажды угодившего в засаду. Его накрыли тогда, если НН говорил правду, кусков на пять, причём деньги принадлежали совершенно другим людям, сильно рассердившимся от такой неприятности. Всю сумму, по словам НН, ему пришлось восстанавливать из собственного кармана, а несчастный курьер оказался у НН в полном подчинении, отрабатывая понемногу неимоверный по величине долг, пока однажды его не взяли за жопу менты. Попавшись с товаром, он получил года три или четыре, но НН не собирался отказываться от его услуг и ещё думал использовать его, так что вполне удачная карьера парня явно летела под откос.
Чтобы со мною не случилось ничего подобного, я кое-что придумал. Нет, при тотальном шмоне мне бы и это тоже не помогло, но на случай не самой тщательной проверки я смог бы выкрутиться. Короче, я сделал что-то вроде сумки, в которую запихивал деньги, сумку же я привязывал к трусам. Ну и болталась она там же где и… сами понимаете что. А поскольку у меня там и без того уже топорщилось и выпирало, то выпирать оно стало больше. Но кто бы мог подумать, что там набилось что-то совсем другое, и кто стал бы проверять это?!
Не мешало оно мне ходить, не мешало, но три или четыре раза без этого изобретения я бы точно погорел. Просто кому захочется – из бандитов или ментов – копаться в яйцах у такого мелкого карапета, до них ведь ещё требовалось дотянуться, при моём-то росте и комплекции! Кстати, что касается роста: я всё-таки поднимался вверх, пусть и с большим отставанием от других, но последний рывок в данном направлении случился где-то классе в седьмом или восьмом. То есть тогда я вдруг за год вымахал сантиметров на восемь: но это было последнее достижение, и нынешние сто сорок два сантиметра – это последняя вершина, потолок, достигнутый уже тогда. Мы тогда с матерью думали: вот, может, и закончились мои страдания, может быть – началась компенсация за долгие годы унижений, и теперь я уже смогу постоять за себя? Но до конца школы я больше не прибавил ни единого сантиметра, так же как и в следующие годы, и вся одежда, обновлённая тогда матерью, за редким исключением подходит мне и сейчас. То есть подходила, когда меня взяли за мокруху.
Но до мокрухи у меня ведь случилась ещё одна ходка. Ну вы бумаги мои читали? Статья 158, кража. Срок – полтора года, но это по малолетству, а так бы могли и больше впаять. Хотя доказан-то был один-единственный эпизод, но и его хватило, чтобы обрушить мне всю намечавшуюся карьеру и возможную вполне благополучную жизнь. И всё из-за тех же самых способностей, давших однажды осечку.
Попасть почти в самое гавно и не вляпаться в него – это же большое искусство! Сколькие начинающие только присматриваться к чужому имуществу сразу же оказываются пойманными за шкирку и тут же попадают на нары за вещи настолько мелкие, что при других обстоятельствах они сами готовы были бы отдать столько же, лишь бы не попасть под подозрение! Однако дурачки сразу вляпываются, пополняя тюрьмы и зоны, я же – до определённого момента – обходил угрозы стороной.
Мне ведь и так уже один раз крупно подфартило: когда я не отправился вместе с Коляном и его подручными в колонию. Впаяли им тогда, кстати, по полной: вернулись они где-то лет через пять, хотя из всей компании я видел только одного. Борька – жирный заматерелый боров – прошёл как-то по улице мимо, не заметив или не узнав меня, хотя я тоже не горел желанием общаться с ним. Это был уже прошедший огонь и воду рыжий хряк, с которым мало кто захотел бы столкнуться в тёмной подворотне, так что я тоже предпочёл обойти его стороной. А то мало ли? Он ведь мог предъявить мне претензии: он ведь отсидел, а я – нет, так что наверняка он захотел бы какой-нибудь компенсации. Но что касается двоих других: то с ними тогда встретиться не довелось, просто потому, что тогда меня самого посадили.
Вы хотите подробностей? Ну, когда я однажды ошивался на рынке и оттачивал мастерство – вы понимаете? – то по неосторожности запутался в сумке у какой-то тётки. Толстый упитанный кошелёк, который я приметил среди её вещей, оказался таким большим, что не захотел вылезать наружу. Жадность фраера сгубила! Вместо того, чтобы оставить кошелёк, я дёрнул его на себя, ну и тётка, разумеется, впилась в меня клешнями. А визгу-то было, визгу, как будто я хотел её убить или изнасиловать, тем более что в кошельке оказались такие мелкие деньги… Стыдоба просто!
Я помню, как хотел сначала убежать, но тётка уже визжала на весь рынок, созывая свидетелей и очевидцев – хотя кто чего там мог видеть? Тогда я попытался закосить под дурачка: сдвинув глаза в точку, я что-то быстро залопотал, изображая лёгкую олигофрению. Но тётка орала, что уже однажды у неё спёрли кошелёк – да-да, именно на этом самом рынке, и теперь она знает – кто это сделал, и пока она не получит свои деньги назад, а меня не отправит в зону: то не успокоится.
Так что попал я как кур в ощип, причём в первый раз общипал её не я: а что хотела визгливая наглая тварь, выставляя напоказ свои любимые причиндалы? Любой уважающий себя вор накажет такую дуру, таскающую открытую всем взглядам сумку, как бы приглашая заглянуть внутрь, хотя что там может найтись интересного? Занимаясь позже этим делом на профессиональной основе, я составил примерную коллекцию. Кошелёк, большой и жирный, с одним-двумя червонцами – это тогда, на заре моей карьеры – пара грязных платков, губная помада, пудреница с давно израсходованным порошком, куча чеков и квитанций, пара завалявшихся реклам: труха, труха, труха… Ну и мобильник: как правило китайская дешёвка, за которую получить можно разве что рублей пятьсот или тысячу, если по новым деньгам.
Так что большого навара с такой вот тётки ждать было бесполезно, а неприятностей я получил… Появившийся мент сразу поволок меня в отделение, и что я мог сделать, ведь настырная тётка не собиралась отставать и всё визжала, что именно я спёр у неё кошелёк несколько месяцев назад? Я даже не имел возможность договориться: поговорив с ментом один на один, я мог бы предложить ему отступное, но где там. Мы добрались в отделение, и меня тут же взяли в оборот. То есть попытались навесить всё, что у них там за долгое время накопилось. Тем более что попался я впервые, и наобещать они могли что угодно.
За что бы поубивал я всех ментов: это вот за манеру навешивать чужие грехи на постороннего человека. Им же надо отчитываться, вот они и придумывают вечно, как можно на случайно подвернувшегося человека записать чьи-то подвиги. Абсолютно бездоказательно и надумано, надо только, чтобы запуганный человек, ничего уже не соображая, просто поставил свою закорючку на странице, которую заранее надиктовали подлые лживые языки. И попавшийся на одной мелкой краже превращается вдруг в матёрого вора-рецидивиста, по недоразумению уходившего пока от бдительного ока надёжных служб, зато теперь он может получить наконец по полной программе!
Примерно такой фокус эти сволочи пытались провернуть со мной. Они не побрезговали даже грязными штучками: подсаженный в камеру стукачок целую ночь нашёптывал, что будет со мною в зоне, куда я обязательно попаду, если не приму на себя чужое. Интересно, на какого идиота они рассчитывали, пытаясь внушить мне, что гораздо большие грехи приведут к меньшим последствиям? Выслушав шепелявую гниду я, разумеется, не поверил ему: хоть он и испортил мне ночь, но на следующий день, когда меня наконец поволокли на допрос, я был уже вполне подготовлен. Применяемые к другим методики в этот раз не дали результата: очень уж нагло и нахраписто пытался молодой борзый следак навесить мне чужие подвиги.
