Владимир Гриньков - Король и Злой Горбун
– Войдите! – ответил ему мужской голос.
Федько открыл дверь и увидел нашего актера Баранова. Но Баранов сегодня был вовсе не актер, а следователь.
– Слушаю вас! – отчеканил следователь, и сразу стало ясно, что он человек занятой, по роду службы видеть ему приходилось многое и до церемоний он не охотник. Федько уже совершенно сник и промямлил нечто нечленораздельное.
– Что такое? – строго глянул следователь.
Федько неуверенным жестом продемонстрировал полученную им повестку. Я был в соседней комнате, рядом со снимающим эту сцену оператором, и через зеркало, установленное за спиной Баранова, видел все происходящее. Мне показалось, что в эти минуты товарищ Федько сожалеет только об одном – о том, что много лет назад он появился на свет. Не родись он – и не было бы сегодняшнего ужасного дня.
Но расстраивался он совершенно напрасно, что и обнаружилось в следующую минуту. Пробежав глазами повестку, следователь в мгновение преобразился.
– Ну как же! – сказал он с неожиданно мягкой и даже доброй улыбкой. – Жду вас, жду, Михал Михалыч!
Опешивший от таких метаморфоз, Федько не знал, что и думать, а хозяин кабинета уже вел его под ручку к стулу, усаживал, приговаривая:
– Ах, как хорошо, что вы пришли! У нас же здесь все без вас затормозилось! На вас вся и надежда!
Сейчас он казался совсем не грозным и даже милым, и это сбивало гостя с толку.
– Тут вот какая штука, Михал Михалыч, – пропел следователь и распахнул картонные сторонки папки, на которой значилось грозное: «Дело №…». – Мы расследуем дело об ограблении магазина «Парус». Известен вам такой магазин? Возле дома вашего.
Следователь был настолько доброжелателен и учтив, что у Федько и мысли не появилось о том, чтобы слукавить.
– А как же, – подтвердил он. – Так ограбление, значит? Ай-я-яй! Видел я там милицию, работали ваши люди – что такое, думаю? А оно вон как повернулось.
– Да, – кивнул следователь и даже вздохнул. – Преступность растет, бандиты наглеют. Уже средь бела дня не таясь действуют.
В бессильной ярости он сжал кулаки, и стало слышно, как хрустят суставы.
– Шпаны поразвелось, – осторожно согласился Федько. – Раньше такого не было.
– Моя бы воля – я бы их, – пробормотал следователь и вновь звучно и страшно хрустнул пальцами. – Вот вы мне скажите, почему им такая воля дана, – склонился к Федько, будто советуясь. – Ведь их давить надо, как в революцию – именем трудового народа! Без суда и следствия! – У него уже загорелись глаза, он сейчас говорил, похоже, о наболевшем. – Поймали – и к стенке! Схватили на горячем – к стенке!
– Да! – осмелел Михалыч. – Только так с этой сволочью и надо!
– Вы так думаете? – радостно встрепенулся следователь, неожиданно для себя обнаружив в собеседнике единомышленника. – Как я рад, что мы с вами мыслим одинаково!
– Строгость и строгость! – воодушевился Федько. – Даже жестокость!
– Жестокость! – восхитился следователь.
– Не надо бояться жестокости! Каленым железом! Поганой метлой! Искоренить всю нечисть!
– Правильно!
– И никаких судов! Виноват – расстрелять!
– Да, да! Вы правы!
– У них же все суды куплены! – Федько уже сел на своего любимого конька. Я искренне сочувствовал бедолаге Демину. Не хотел бы я иметь такого непримиримого соседа. – Стрелять гадов! К стенке – и из пулемета!
– Да, да!
Следователь Баранов поддакивал, но в его глазах я видел неподдельный ужас – он, похоже, не ожидал встретиться со столь кровожадным старичком.
– Вы правы! – сказал Баранов. – Я рад, поверьте, я искренне рад, что остались еще в нашем обществе порядочные люди.
Он пожал Федько руку и вдруг засмеялся каким-то своим мыслям. Михаил Михайлович насторожился.
– Ох, погорячились мы с вами! – покачал головой следователь. Наверное, он был горяч, но отходчив. – Без суда – это все-таки нехорошо.
– Хорошо! – не согласился Федько.
– Вы так думаете? – приподнял бровь следователь.
– Да! – твердо ответил Михаил Михайлович. – Давить, давить и давить, как завещал товарищ Ленин!
– Но могут ведь и невинные пострадать!
– Единицы! – хмуро сказал Федько. – Зато остальным будет легче.
– Хорошо, мы еще поговорим с вами об этом, – подвел итог дискуссии следователь. – К делу. – Придвинул ту самую картонную папку. – Магазин вот ограбили, – напомнил собеседнику. – Проломили кувалдой стену…
– Кувалдой?
– Именно! Я был поражен, когда увидел! Там стена в два кирпича! Представляете? И они ее – как будто не кирпич, а фанера…
– Это какой же силой надо обладать!
– И я о том же. Но зато как они подставились! – Следователь засмеялся, вспоминая. – Не подумали, что Искать их будет легко! Ясно, что кто-то сильный, и рост должен быть под два метра. Ну, мы этот контингент быстренько перешерстили, нашли подходящие кандидатуры, чтобы кто-то из местных жильцов взглянул – если кого из этих, из двухметровых, видели когда поблизости, значит, он и участвовал. Поможете?
– В смысле? – не понял Федько.
– Они здесь, в соседнем кабинете, – пояснил следователь. – Шесть человек. Все без исключения, между прочим, рецидивисты.
Михаил Михайлович поежился.
– Да вы не бойтесь! – успокоил его следователь. – Они ж под присмотром все, никто и не дернется.
Заглянул собеседнику в глаза и произнес почти просительно:
– На вас надежда, Михал Михалыч! Только объединившись, всем миром, с этой нечистью справимся.
– Да я что ж, – неуверенно сказал Федько. – Я всегда! Только не видел я ничего.
– Вы только взгляните на них. Может, какую из этих рож вспомните. Если вы его опознаете – пять лет тюрьмы ему обеспечено.
Я бы, наверное, не согласился. Страшно быть судьей других. Ты указываешь на кого-то пальцем, и человека надолго упрятывают в тюрьму. Бр-р-р! Но Михаил Михайлович, против моего ожидания, не стал сомневаться.
– А что ж, – сказал он и честным и ясным взором посмотрел следователю в глаза. – Давайте попробуем. Вдруг и вправду кого-то признаю.
– Идемте! – обрадованно предложил следователь. – Это здесь, рядом! Курточку-то снимите.
Федько пришел в синей, с накладными черными карманами куртке. Следователь помог своему гостю раздеться и проводил его в соседний кабинет. У двери кабинета стоял милицейский сержант с автоматом.
– Готово? – строго спросил сержанта следователь.
– Так точно!
Следователь распахнул перед Федько дверь. И все, кто находился в этот момент в кабинете, одновременно повернули головы. Под присмотром двоих автоматчиков вдоль стеночки, на стульях, сидели шесть здоровенных, под два метра ростом каждый, громил. Это были люди-шкафы, квадратные в плечах, огромные и неуклюжие. Такие запросто могли, конечно, проломить стену в два кирпича. Даже при отсутствии кувалды. Михайлович проявил некоторую нерешительность.
– Входите, – приободрил его следователь.
Они переступили через порог, и дверь за их спинами закрылась. Федько с настороженным видом разглядывал громил. Их физиономии ему явно не нравились.
– Кто из них? – уточнил следователь и повел своего спутника вдоль ряда подозреваемых.
Прошли всех шестерых Следователь вопросительно посмотрел на Федько. Михаил Михайлович покусывал губы и хмурился.
– Еще, – попросил он. – Хочу посмотреть.
– Пожалуйста.
А рожи все были бандитские. Небритые, у двоих из этой шестерки еще и шрамы. У одного пластырь на лице. А взгляды! Ну видно же – рецидивисты! Встречая таких на улице, Михаил Михайлович старательно обходил их стороной. Боялся и ненавидел. И вот они перед ним. Злятся, а сделать ничего не могут. Есть все же на них управа, есть! Федько приободрился и вновь, на этот раз уже увереннее, прошелся мимо бандюг. Остановился возле одного с мрачным лицом и долго всматривался. Оператор рядом со мной беззвучно хихикнул и прошептал:
– Сейчас еще и признает кого-либо! Вот будет потеха!
И едва он это сказал, Федько вскинул руку и указал на того, мрачного:
– Он!
У меня даже лицо вытянулось.
– Во гад! – потрясенно пробормотал оператор.
Заметно растерявшийся Баранов поворочал шеей так, будто ему стал маловат воротник рубашки.
– Вы… уверены? – с запинкой осведомился он.
Мы не предполагали, что наш герой кого-нибудь признает. Просто поучаствует в опознании, потом появятся новые действующие лица – и съемка продолжится, действие покатится дальше.
– Лицо его мне знакомо, – пояснил Михаил Михайлович.
Я постепенно возвращался к жизни после пережитого потрясения и уже что-то начинал понимать. Я многое знал о жизни этого человека и о его характере. Трудяга, но из тех, кого называют «правдолюбцами». Такие когда-то с готовностью шли в революцию. Закон – ничто, главное – революционная целесообразность. У них свое представление о справедливости, и во имя этой самой справедливости они готовы проломить башку кому угодно. Они сами решают, что такое «хорошо» и что такое «плохо», и сами решают, какими методами с этим «плохо» бороться. Они, в общем-то, не хотят ничего худого, напротив, их мечта – всеобщее счастье для всех, но по неведомым злым законам жизни всегда получается не так, как намечалось, а это ужасно, с этим невозможно смириться – и значит, снова борьба до победного конца. Он, Федько, ненавидел их всех, вот эту нечисть, на которую не было управы, он боялся их и ненавидел, не мог спокойно смотреть на их сытые рожи, на пальцы, усеянные перстнями, на дорогие пиджаки и еще более дорогие иномарки. Он-то знал, как с этой нечистью можно справиться, и недоумевал и негодовал, наблюдая за преступной бездеятельностью власти. У подъезда, с соседями, уже давно все было переговорено и выход найден: как во время войны – стрелять. И все, что прежде было всего лишь словами, вдруг воплотилось вот в это – в предоставленную кем-то свыше возможность карать. Конечно, никогда прежде Федько не видел указанного им человека. Но он знал его. Этот образ уже сформировался в его мозгу. Образ врага. Молод, коротко стрижен, бычья шея, взгляд исподлобья. Мальчик-рэкетирчик. Такими себе Михаил Михайлович бандитов и представлял. И когда встал вопрос – кто? – он, хотя и не без колебаний, четко указал на того, кто мог бы, кто был способен на такое. Указал на врага, повергнув всех присутствующих в шок.
