Виктор Галданов - Аптечное дело
— Возможно, я просто слишком впечатлительна, — вздохнула Вероника.
Я не знал. Может быть, я и сам стал слишком впечатлительным? Мне уже требовались некоторые усилия, чтобы разобраться что к чему. Чтобы прояснить свои мысли, я начал рассуждать вслух:
— Беда в том, что мы даже не представляем, кто эти люди, преследующие вас, и что им нужно… Предположим, они просто частные ищейки. Изобретение вашего отца может стоить целое состояние. Их цель — раздобыть технологию производства и получить за это солидный куш. Ладно. Они могли похитить вас и заставить вашего отца раскрыть свой секрет. Могли и его похитить и вытрясти из него то, что их интересует. — Я почувствовал, как девушка напряглась. — Кроме того, были и взрывы и пожар в лаборатории. Но чего они всем этим хотят добиться?
— Если бы это были шпионы… — начала девушка.
— Шпионы не стали бы устраивать взрывов, — перебил ее я. — Они просто проникли бы в лабораторию и узнали, все, что им нужно. В любом случае разрушать лабораторию им ни к чему. Им выгодно, чтобы работа продолжалась. Ведь они заинтересованы в результатах. А уж если бы они захотели вас похитить, а потом выпытать секреты производства с помощью кнута и горячего утюга, скорее всего, это произошло бы уже давным-давно. Тем более что и похитить вас несложно.
— Хорошо. Кто остается? Саботажники? Они предупредили меня, чтобы я не встречалась с господином Зиганшиным. Они, вероятно, хотят, чтобы мы вообще никуда не обращались.
— В подобном случае вы давно бы уже лежали в земле сырой, — хладнокровно заметил я. — Убить человека легче, чем похитить его. Оправдания у политиков всегда найдутся. Мне не дает покоя другое — не имеем ли мы дело с «крышей» ваших конкурентов?
Я размышлял над своей новой догадкой, пока такси ехало по пригороду. Машина свернула на аллею, которая привела нас прямо к каменным воротам.
Выглянув наружу, я присвистнул. Я полагал, что в таких особняках живут обычно члены правительства. Интересно, сколько же уворовал у пролетариата Верочкин дед, что ему позволили отгрохать такую домину? По короткой подъездной дорожке мы подкатили к парадному входу просторного особняка с высокими стрельчатыми окнами.
Фары машины выхватили белые стены и зеленую крышу.
За шторами был виден свет. Девушка положила руку мне плечо, но ни я, ни она не проронили ни слова.
Вероника открыла дверь, а я расплатился с шофером и внес вещи в холл.
Девушка позвала:
— Папа!
Шины такси прошуршали по гравию, звук мотора вскоре затих вдали. Наступила тишина.
— Папа! — вновь позвала Вероника. Она прошла через открытую дверь в гостиную, я последовал за ней. Комната была пустой, около фортепиано горела лампа.
Вероника быстро вышла. Я остался, закурил и осмотр релся. Комната имела довольно уютный вид. В стены были встроены книжные полки, повсюду стояли пепельницы, стулья покрывали скромные ситцевые чехлы — разумный компромисс декоративности с удобством. Никаких следов насилия или беспорядка я не заметил. Чехлы, правда, были потерты. Рядом с камином в пепельнице лежала трубка. Я подошел и пощупал ее. Трубка была холодной.
«Интересно, как долго трубка остается теплой после того, как ее выкурят», — подумалось мне.
Здесь же, на столике рядом с камином, стоял телефон. Я поднял трубку и, услышав гудок, наугад набрал номер.
Сонный мужской голос на другом конце провода ответил:
— Алло?
— Это Федя, — сказал я. — Соображай быстрее, твоя жена обо всем догадалась.
Я повесил трубку и повернулся к девушке, которая только что вошла в комнату.
— Телефон работает, — сообщил я ей. — Я проверил.
— Пойдемте со мной.
Я взял ее за руку, и мы вышли из комнаты. Заглянули в столовую — она была прибрана, как любая столовая в промежутке между трапезами. Зашли в кухню. Она блестела чистотой, в ней никого не было, только на полке тикали часы.
— Отец был здесь, — сказала девушка.
— Он обедал?
— Не знаю.
— Он сам себе готовит?
— Папу нельзя беспокоить подобными проблемами. У нас работала одна девушка, но она вышла замуж и ушла. Она живет поблизости, я попросила ее готовить папе еду и убирать дом в мое отсутствие.
Потом мы зашли в кабинет, заваленный массой старых книг. На мой взгляд, комната носила явные следы поспешного и беспорядочного обыска. В кабинете стояли два письменных стола и конторка, погребенная под грудой газет. Пожалуй, газеты были главной мебелью в кабинете Константина Табакова. На постороннего человека все вокруг производило впечатление полного беспорядка.
Я выдвинул наугад один из ящиков письменного стола — может быть, содержимое ящика находилось в полном порядке, а может быть и нет… Я подошел к конторке. Груда газетного хлама не привлекла моего особого внимания.
— Ну и какое впечатление это все на вас производит? — спросил я у девушки.
— Все как всегда.
— Вы все время живете в подобной обстановке? Ничего не выглядит необычно?
Она заглянула в выдвинутый ящик письменного стола, вынула какие-то бумаги, пошарила на конторке. Вид у нее был совершенно беспомощный.
— Трудно сказать. Папа так неаккуратен…
Я тоже посмотрел на конторку. Я не знал привычек и наклонностей ее отца, но я знал, что посторонний человек мог бы пять раз перерыть все его вещи и это не стало бы заметным.
Но что именно можно было бы здесь искать? Вряд ли старикан держал описание своей секретной технологии в ящиках стола или среди ненужных бумаг на конторке. Я чувствовал, что никак не могу связать воедино нити этой истории.
— Пойдем дальше, — сказал я кратко.
Мы поднялись наверх и осмотрели спальные комнаты.
Комната старика. Комната девушки. Ванная. Туалет. Все выглядело обычно. Дом содержался в порядке, все было на местах или валялось где ни попадя, что тоже считалось нормальным.
— Вашего отца здесь нет, — сказал я. — Следов крови тоже нигде нет, нет разбитых окон, нет мертвых тел. Он вышел из дому и оставил свет включенным. Почему бы и нет?
Я не знал, то ли пытаюсь утешить девушку, то ли спорю сам с собой. Я прекрасно понимал, что можно похитить человека, оставив его дом в полном порядке. Просто заявляешься к нему на хаус, приставляешь волыню к ребрам и говоришь: «Пойдем-ка, братан, прогуляемся». В девяти случаях из десяти это звучит довольно убедительно.
— Есть еще лаборатория, — неожиданно тонким голоском сказана Вероника.
— Почему вы мне сразу не показали ее?
Девушка вывела меня из дома и узкой тропинкой повела к лаборатории. Тропинка вилась среди высоких, стройных деревьев, макушки которых терялись в темноте.
Ни из дома, ни с подъездной дороги лабораторию не было видно. Она возникла перед нами совершенно неожиданно. Это было белое длинное сооружение, похожее на теплицу. В темноте слабо поблескивали окна. Девушка подвела меня к двери, и мы оказались в небольшом холле Через полуоткрытую дверь были видны кафельные стены.
Лабораторию освещала одна-единственная лампа. Яркий свет отражался в стеклянных пробирках и ретортах, на длинных полках стояли бутылочки с ярлыками, там же лежали куски необозначенного вещества. В лаборатории никого не было. Тишина. Порядок.
— Здесь тоже все как обычно?
— Да.
Я осмотрел помещение, не понимая, что здесь к чему. Чтобы осмотр был эффективным, очевидно, нужно самому быть химиком. Но я не был химиком, если не считать кратковременного пребывания «на химии». Интересно, неужели менты так хорошо во всем разбираются, что сразу обнаруживают малейшие несостыковки на любом месте происшествия? В детективных романах так оно обычно бывает.
— Здесь можно делать инсулин? — спросил я.
— Конечно.
В моем голосе, очевидно, прозвучало сомнение, потому что Вероника сказала:
— Я могу доказать вам это прямо сейчас.
Пожалуй, в этом не было особой необходимости, зато представилась возможность потянуть время.
— Покажите.
Вероника принесла несколько бутылочек, некоторые без ярлычков. Потом отмерила необходимые компоненты и полученные смеси перенесла на специальный столик, где стояли все необходимые для реакции приспособления.
Насыпала порошка из старой кофейной банки в стеклянную посудину, разожгла под ней горелку и стала добавлять туда какую-то жидкость. Она выглядела совершенно обычно и делала все так же естественно, как будто на кухне пекла блины.
Я присел на скамейку и внимательно следил за ее движениями. Мне не надо было притворяться, что я хоть что-то понимаю в происходящем: я ни в зуб ногой не знал химию, как, впрочем, и ряд других ей подобных предметов. Я лишь молча наблюдал за движущейся, бурлящей и изменяющей цвет жидкостью. После всех преобразований мутная суспензия превращалась в ту самую прозрачную жидкость, которую Вероника показывала мне в Москве.
