Федор Московцев - M&D
«…Дивные индийские танцы, исполненные девушками совершенной красоты переносят в тот мир чувств, который создается индийской скульптурой и архитектурой…»
«… Женщины – лёгкие, грациозные, обтянутые яркими сари, подчеркивающими женскую округлость линий, они все выглядят родными сёстрами Шехерезады. Их черные глаза блестят, как электрические огни витрин. Их взоры обволакивают прохожего иностранца пряной атмосферой восточной сказки…»
В рассказе Синельникова прозвучало пять описаний эпизодов созерцания индийских женщин, и Иосиф Григорьевич так и не уразумел, какую роль эти гурии сыграли в жизни профессора и в становлении его мировоззрения. Судя по эмоциональности рассказа, сыграли, и немалую.
«Если у тамошних красавиц есть средства для поддержания формы, значит, их можно отнести к классу угнетателей индийского народа. Но почему ими так восхищается профессор? Может, они помогают рикшам толкать повозки?!» – с трудом сдерживая улыбку, думал Иосиф Григорьевич. И он нашёл способ подковырнуть профессора:
– Полагаю, Михаил Алексеевич, вы сами не стали рисковать? Признайтесь, ведь ни разу не покормили нищего с руки – опасно, прямо скажем, с голодухи может руку отхватить!
На что Синельников ответил, не моргнув:
– Кардинальные взрывчатые вопросы не решаются одной подачкой.
И Давиденко стало ясно, что профессор – ловкий манипулятор, его единственный минус в том, что не дружен с цифрами. Из-за этого погорел его бизнес, но теперь он стремительно зарабатывает очки на другом поприще – политическом. Начинал ещё три года назад, потом на время прекратил – после неудачных депутатских выборов, а сейчас, после банкротства, сам бог велел возобновить эту активность. Ниша выбрана прежняя – гражданская скорбь, несправедливость, мировое зло, корчевание пороков. Тут, правда, у нас не Индия, решительно не приметить «…где народ, там и стон…», тесноту и обездоленность приходится искать днем с огнем. Вот, за неимением нужных персонажей и сюжетов, приходиться применять свою агрессивную благотворительность ко всяким отморозкам. А в свои выступления и публикации насильственно втеснять то, что вынес из индийского похода. Отвлекаясь мыслью от жирующих пьяных бичей, которых полно в Волгограде, профессор описывал в своих политических речах воображаемых российских страдальцев, притесняемых и бесправных, не жалея мрачных красок, не жалея негодующих слов, рыданий и даже крови. Такой эмоциональный, возможно, поплакивал над своими воображаемыми нищими и над их воображаемыми страданиями.
Всё же он занимал определённую нишу, был уважаемым человеком, и, благодаря своей неуёмной энергии, имел большое влияние. И Давиденко предпринял ещё одну попытку договориться.
– Михаил Алексеевич, допускаю: было бы резонно заступиться за кого-нибудь из рода человеческого. Вы же взялись защищать некий биологический объект, ошибку природы, существующий благодаря одному только недоразумению. Согласен, что вы имеете право не соглашаться с методами некоторых обеспеченных людей – я имею в виду силовое решение вопросов, самосуд, и так далее. Вы выбрали верную стратегию, ведь ваша паства – огромное большинство людей, на интересы которых неизменно ссылались все созидатели государственных принципов, все социальные и почти все философские теории, которые составляют материал для статистических выводов и сопоставлений и во имя которых как будто бы происходили революции и объявлялись войны. Существование работающего населения экономически и социально оправдано, хотя оно того не знает, принято говорить, что общество борется с несправедливостью, спит и видит, как бы устроить судьбу безработного или вылечить безнадёжно больного. Но ваш пиндос, Отморозко, никому не нужен, и никогда не был. Он прирожденный тунеядец. Не будь вас, что он может сказать в свою защиту – кому и зачем необходима его жизнь? Он не представляет собой единицы рабочей силы, он не служащий, не каменщик, не артист, не художник; и безмолвный, не фигурирующий ни в одном своде или кодексе, но неумолимый общественный закон не признает за ним морального права на жизнь.
Помолчав несколько времени, Синельников сказал:
– … Дипломаты выражаются в подобных случаях: «обе стороны откровенно изложили свои взгляды». Рассчитываю, Иосиф Григорьевич, что вы – такой умный, искренний человек, не умеющий кривить душой, приноравливать свои симпатии и антипатии к конъюнктуре дня, поймете меня и мои устремления, и примете правильное решение.
Давиденко осведомился, давно ли профессор виделся со своим подопечным.
– У меня так много разных дел. С Никитой я даже лично не знаком, всё через адвокатов. Но планирую увидеться с ним в клинике – вместе с психологом и психотерапевтом… и с журналистом, уж не взыщите, просто мне это действительно очень нужно.
После многозначительной паузы Иосиф Григорьевич сказал:
– Если увидите его – попрощайтесь… Навсегда.
Глава 128
«БМВ» цвета серый металлик выехала на берег Волги и остановилась. Из машины вышли двое крепких парней, Сергей и Тарас. Сергей подошел к реке, попробовал воду.
– Ничего так, я б искупался.
– Я каждый год купаюсь до самого ноября, – тоже пробуя воду, пробасил Тарас, двухметровый верзила с круглым, по-детски кротким лицом. – Водичка-то и впрямь ничего.
Сергей посмотрел на часы.
– Сейчас уже Солод подъедет, не успеем.
И они стали пускать по воде камушки – кто больше сделает блинчиков. За этим занятием их застал Юрий Солодовников, подъехавший на черном Лэнд Крузере почти к самой воде. Выйдя из машины, спросил:
– Привезли?
Отряхнув ладони от песка, Сергей с Тарасом подошли к нему, поздоровались за руку. Все вместе подошли к «БМВ». Сергей открыл багажник.
– Вот он, как живой.
В багажнике находился связанный мужчина средних лет с кляпом во рту и щурился на яркий свет. Его вытащили и бросили на песок. Он стал извиваться, как уж, и Сергей с Тарасом пинками заставили его лежать на спине ровно.
– Давай на колени его! – скомандовал Юрий.
Связанного посадили на колени в позу молящегося и вынули кляп.
– Что вы хотите со мной сделать? – проговорил он, тяжело дыша, глаза его слезились от испарений бензина – ехать ему пришлось по соседству с канистрой.
– Просто пообщаться, – ответил Юрий, присаживаясь перед ним на корточки. – Нет в мире ничего дороже, чем роскошь человеческого общения. Ради общения на многое пойдёшь, если не на всё.
– Это недоразумение, я сейчас всё объясню.
Юрий распахнул объятия:
– Давай начинай диспут, мы ведь для этого тут все собрались.
– Мой тесть… это он дал мне деньги на бизнес… и у него подвязки в «желтяке», вот он и связался с УВДэшниками, я ничего не знал…
– Мы тебе дали отсрочку – не плати, развивайся; помогли тебе решить твои проблемы. Что сделал ты – ты метнулся к мусорам и вкозлил нас. Нехорошо, не по-людски.
– Клянусь, я…
– Козлиные твои клятвы, ни хрена ты не понял, – устало произнёс Юрий, и кивнул Сергею.
Тот вынул пистолет ПМ, и, сняв с предохранителя, направил дуло в затылок связанному.
С непоколебимым спокойствием и мягким сожалением посмотрел Юрий на приговоренного.
– Что ты хочешь сказать или сделать, отправляясь в долгий путь?
С точки зрения офисных – у этого чмыря было три недостатка: он злостный дебитор, стукач, и плакса.
– Я… я… я заплачу, сколько скажете… не убивайте! – взмолился чмырь, заливая слезами песок.
Юрий легко поднялся, и, едва заметно кивнув, отошёл в сторону:
– Козлиные твои слова.
Сергей нажал на спуск. Связанный, с простреленным черепом, повалился на песок. Пуля зачеркнула жизнь незадачливого комерса, вознамерившегося перехитрить офис.
– У меня стрела на набережной, встретимся через полчаса в офисе, – сказал Юрий, усаживаясь в свою машину. – Не забудьте убрать говно.
Парням не нужны были напоминания – Тарас уже вынимал из багажника канистру с бензином.
* * *Проехав по набережной, Юрий остановился позади белой «Волги» с милицейскими номерами, перед которой стоял черный Мерседес. Выйдя из машины, он подошёл к «Волге», и, устроившись на заднем сиденье, поздоровался за руку с сидящим за рулём Иосифом Григорьевичем, и кивнул находящемуся рядом с ним Владиславу Каданникову.
– Чего, какие дела?
Владислав в ответ протянул ему конверт.
– В Будапешт поедешь?
– У-у… заманчиво. Это что у нас, Венгрия?
Вынув из конверта фотографии, Юрий принялся их разглядывать.
– О-о… это же наш друг Мойша!
– Да, это он, – откликнулся Каданников. – Решил, что умнее всех – вы тут покурите писю в деревне, а я в Европе раскайфуюсь.
– Ого… домик у него знатный, и бричка. Да он парень со вкусом!
Юрий дошёл до листка с адресом.
– Что за название – Телки или Тёлки. Ага, названия у них ещё те.
И перевернул листок.
– Никита Морозко… Угу… А я его знаю – давно хочу потолковать с ним. А это ещё что? Синельников?
