Александр Берг - Надежда-прим
Всем ужасно нравилось «Поле чудес», где угадывая по букве никому не известное слово, счастливчики выигрывали импортные миксеры, кофеварки, пылесосы, а если уж совсем повезет, то есть, до смертного ужаса, и ключи от машины! Главное, не пожадничать, и вовремя подарить что-нибудь совсем уж ненужное усатому Якубовичу и вместе с ним с чувством и без запинки пропеть: рекламная пауза!
Но сильнее всего собравшихся занимали три огромные буквы «м», с утра до вечера мелькавшие на экранах телевизоров. О них было известно не больше, чем об итальянской комморе или «вич-инфекции». Все изнывали от любопытства, слухи рождали новые слухи, причем, в истинно китайских размерах, и ощущение непреходящей тревоги. Ибо для советского человека не было ничего страшнее неопределенности и недосказанности. А тут какой-то чудовищный намек, а на что — не понятно! Люди пытались мыслить по аналогии. Получалась сплошная жуть.
— И думать тут нечего, — горячился представитель целого трудового коллектива с закрытого предприятия с невинным названием «Полимер», — это то же самое, что в Америке три «к»!
— А че такое три «к»? — в предвкушении чего-то ужасного вздыхала толпа.
— Куклусклан! — ледяным голосом отрубил представитель трудового коллектива. — ККК — МММ! Как говорится, по образу и подобию! Не слыхали? Еще услышите!
Толпа морщилась, сморкалась, не хотела верить.
— Да ты че! — напирал парень с огромным флюсом на небритой щеке. — Откуда у нас ихний куклусклан? Он же негров сжигал на крестах. А мы интернационалисты и атеисты! У нас ни крестов, ни негров… слава богу! А какой же куклусклан без черножопых?
Суровый старик, поправивший Коробейникову насчет очереди, и с тех пор не отходивший от нее ни на шаг, дернул Надежду Викторовну за руку.
— Не слушай их! Слушай меня! МММ — зашифрованное «число зверя»!
— Неее, — заикнулся какой-то молодой интеллигентного вида очкарик, — «чччисло зверя» — 666!
— Ты че тут — самый умный? — окрысился старик. — То по-арабски 666, а по-русски — МММ! Верно, девка?
— Скажите пожалуйста! — испуганно отмахнулась от него Надежда Викторовна. — Отчего же сразу — по-русски? Мы че — звери?
— Звери — не звери, а че-то звериное в нас есть! Счас присудит судья кому-то за февраль зарплату, а кому-то на жопу заплату, так того, кому зарплату — разорвем на части. И последние окажутся первыми! Во как!
И когда народ вконец запутался и дошел до полной околесицы, молодушка с ребенком на руках вдруг внесла ясность:
— Психи! Че ребенка-то пугаете! Вчера в газете писали, что МММ — инвестиционный фонд!
После ее слов народ целую минуту натурально безмолвствовал, то есть, пытался думать при полном отсутствии каких бы то ни было мыслей. Через минуту некто неопознанный, проявив недюжиную для опорного края державы эрудицию, тихо спросил:
— А это че за чудище… обло, озорно, стозевно и лаяй? Хуже, к примеру, куклусклана или как?
Стремясь вспомнить, что же в газете писалось про МММ, молодушка порозовела от напряжения, чуть было не уронила на пол ребенка, но справилась с собой и понесла совсем уж невообразимую, с точки зрения народа, чушь:
— Там пишут, что если в него вложишь маленько, так оно это маленько куда-то инвестирует, и потом ты получишь…
— Хрен! — подсказал парень, стоящий напротив. — Хрен, что получишь! Да?
Люди вокруг понимающе заулыбались: действительно, че можно получить с маленько, куда его не вкладывай! Но молодушка, презрительно поглядев на дурного парня, четко отрезала:
— А вот и не хрен! Тыщу процентов годовых сулят! Как одну копеечку! Вот че!
Глава 16
Надежда Викторовна вошла в кабинет судьи предпоследней, а могла и не войти вовсе. На этот раз ей, что называется, крупно повезло. Просто через час ожидания, секретарша, окинув скептическим взглядом толпу просителей, как продавец молока или водки, вынесла очереди смертный приговор: судья примет только двадцать человек, остальным прийти через неделю, так как пока суды выбивают зарплату, убийцы по полгода сидят в СИЗО в ожидании суда, а это — бесчеловечно. Но бесчеловечней всего то, что товарищ судья сама второй месяц судит бесплатно, а она, секретарша, и подавно!
Народ десять раз рассчитался-пересчитался, и как в очереди за водкой, здесь тоже каждый раз выходило по-другому, и первый по каким-то загадочным причинам вдруг оказывался последним, а последний первым.
Тогда секретарша железной рукой навела порядок: безо всяких церемоний отсекла от толпы двадцать человек, остальным велела заткнуться и расходиться по рабочим местам, иначе они войдут кабинет судьи, но совсем по иному поводу.
Почти все вышедшие из кабинета судьи, остались недовольны судьбой. Многие пришли сюда уже не в первый раз, и судья смотрела на них уже без всякого сочувствия, как на рецидивистов. Им и самим уже казалось что как-то не совсем прилично надоедать занятым государственным людям, настырно вымаливая свои давным-давно позабытые гроши, которые уже как будто и не твои, а чьи — не известно. К тому же, вокруг столько безработных, которым и в суд обращаться не за чем! А ведь это — обиднее всего!
Так вот, когда гражданка Коробейникова на остатках мужества переступила порог казенного заведения, судья уже безбожно устала объяснять дуракам, что потребовать выплату зарплаты суд, конечно, может, но где же ее взять предприятиям, если все ценное там давно растащено, кстати, не без участия таких же, как они, а на то, что осталось, живет дирекция и охрана, и к этому нужно относиться с пониманием, потому что, если, не приведи Господь, и они помрут с голоду, предъявлять иски о выплате зарплаты будет, вообще, некому.
А чтобы истцам было очевидней до какой крайности доведены их родные заводы и фабрики, каждому указывалось на дело, возбужденное по факту расхищения социалистической собственности в особо крупных размерах, а именно, по вывозу с легендарного ЧТЗ в незвестном направлении заводских железнодорожных путей! Только через неделю вохровцы забили тревогу, но только вчера выяснилось, что с их же легкой руки рельсы и шпалы и были демонтированы и переправлены на соседнее предприятие.
Надежде Викторовне судья не стала все это рассказывать, справедливо полагая, что та не зря простояла два часа в очереди под ее дверью. Она просто взяла со стола ее заявление, повертела в руках, и, не пригласив женщину присесть, сразу опустила:
— От вашего предприятия, гражданка Коробейникова, больше заявлений по зарплате пока не принимаем. Приходите…
— Через неделю? — побледнев, уточнила Надежда Викторована.
— Да нет, — полистав какую-то толстенную, похожую на конторскую, книгу, возразила судья. — У вас перерасход. Так что до конца года, и то…
— Какой перерасход? — Надежда Викторовна всплеснула руками: этого только не доставало! — У меня?
— Не у вас лично! — успокоила ее судья. — У вашего предприятия. Вот… месяц назад выбран весь лимит подачи заявлений на этот год. Мы же не можем круглый год заниматься только вами, есть и другие!
— Так я же еще ни разу не подавала! — радостно воскликнула Коробейникова.
Судья посмотрела на нее с интересом.
— Вы че, мать-героиня? Ах, нет! Тогда может быть, депутат Верховного Совета СССР, или хотя бы городского? Или инвалид войны, дочь полка, летчик-космонавт…эээ… Терешкова? Тоже нет! Тогда какие у вас могут быть к нам претензии? У нас роженицы в декрете сидят без пособия, не успеваем разобраться, пропускаем в порядке живой очереди! Стыдно, гражданка!
— Но я же все время работала! — в отчаяньи Надежда Викторовна без разрешения опустилась на стул. — Работала, работала… и потом… должна же я что-то есть! Как вы думаете?!
— Это — не аргумент! — нахмурилась судья. — Ничего такого вы не должны! И, вообще, у нас в стране, кто не работает, тот не ест, сами знаете, а кто не ест, тот, стало быть, не работает. Насколько мне известно, ваше славное предприятие уже полгода на хозрасчете и ничего не производит. Выходит, ваш завод не работает, а вы работаете! Каким образом? Не смешите меня!
— Но я же каждый день хожу на работу! — не сдавалась Надежда Викторовна.
— А вы не ходите, — по-дружески посоветовала ей судья.
— Как это? — очумела Надежда Викторовна.
— А так! Не ходите и все! Че вам там делать? Тем более, задарма?
— Так меня же уволят за прогулы!
— И правильно сделают! — обрадовалась судья. — Давно пора! И не только вас! Всех! Впрочем, они не имеют права. У нас никто не обязан трудиться бесплатно! Вы — не рабы!
— Так че ж мне делать?
Судья задумалась. Все-таки эта женщина была у нее предпоследней, и это позволяло расслабиться и уделить ей лишнюю минуту.
— Знаете, скоро многое изменится, — по-матерински тепло сказала она. — И боюсь… опять не в лучшую сторону. Скорее всего, ваш завод закроют. К плохому нужно привыкать заранее. Впрочем, заведите себе собаку или кошку! Это отвлекает!
