Татьяна Полякова - Аста ла виста, беби!
Медсесу оказалась дородной женщиной лет сорока. Я по опыту знала, как недоверчивы бывают такие тетки и мысленно вздохнула. Однако женщина, взглянув на мое удостоверение (документы у меня имеются на все случаи жизни, иногда близость к сильным мира сего идет на пользу), приветливо улыбнулась.
— Меня уж обо всем расспрашивали. Да я и не видела ничего, если честно. Ужас-то какой, — вздохнула она. — Теперь по ночам дежурить страшно, сидишь здесь одна на все отделение.
— А почему одна? — поинтересовалась я, устраиваясь напротив.
— Так ведь людей не хватает. У нас, к примеру, вместо двенадцати сестер только девять. Вот и приходится друг за друга дежурить. Раньше разрешали по две ставки брать, так и работали, а сейчас полторы, ну и кто тут за копейки надрываться будет?
— Вчера вы тоже одна дежурили?
— Нет. До девяти мы втроем, а уж ночью по одной остаемся.
— Вы из отделения не отлучались?
— Нет. Да и незачем мне было. Татьяна иногда к соседям ходит чай пить, а я не любительница.
— Отсюда дверь палаты не видна, значит, вы не можете сказать, был охранник все время на месте или…
— Он из отделения ни ногой. Ответственный. Очень жаловался, что покурить нельзя. Мучение, говорит.
— Да, представляю. Может, он в туалет покурить ходил?
— Нет, что вы, у нас строго. И я бы запах сразу почувствовала. У меня, знаете, в семье никто не курит, так я на табак всегда реагирую.
— Значит, не курил. Но ведь парень мог выйти на лестничную клетку, а вы бы не увидели.
— Мог, конечно. Но говорю же, он ответственный. Приятель к нему зашел, так он и тогда из отделения не вышел.
— Какой приятель?
— Да откуда ж мне знать? Окликнул его кто-то.
— Вот об этом прошу вас поподробнее, — насторожилась я.
— Да о чем говорить-то, я и не знаю. Я укол делала в четырнадцатой палате, дверь была приоткрыта, я и услышала, как они разговаривают.
— Милиционер и его приятель?
— Выходит, что так. Он его назвал «Юрик». А мы уж к тому времени познакомились, и я знала, что так парнишку зовут, ну, милиционера этого. Значит, его звали.
— Почему его? Может, кого-то из больных?
— У нас нет больного с именем Юра. У меня память хорошая, я всех быстро запоминаю.
— Его мог окликнуть кто-то из больных. Ведь у вас в отделении посещение разрешено до шести, а было гораздо позднее, и посторонних в отделений быть не могло.
— Разрешено, конечно, только до шести, но, если честно, приходят и позднее, мы на это глаза закрываем, если не устраивают концертов, как на днях в одиннадцатой палате. До двенадцати часов с коньяком и песнями. Хорошо, хоть девиц не привели.
— А кто у нас в одиннадцатой палате? — улыбнулась я.
— Шохин. Говорят, из этих… — Тут дама закатила глаза и склонила голову набок, понимать это можно было как угодно, оттого я и задала наводящий вопрос:
— Из бандитов, что ли?
— Ну… из бизнесменов. А рожа у этого бизнесмена такая, что вечером на улице, встретишь, перекрестишься. Хотя он, в общем-то, тихий и не привередливый. В тот раз к нему друг приехал из Грузии, вот они коньяка выпили и заголосили, голосил-то друг, ну а Шохин утром всем сестрам конфет, врачам коньяк, а шофер его телевизор привез, вон он стоит. Подарок.
— Выходит, неплохой человек этот Шохин, — улыбнулась я.
— Выходит. Да я о нем просто к слову вспомнила… А чего это я о нем заговорила? — нахмурилась она. — Хоть убей, не вспомню, а вроде память хорошая.
— Память у вас и правда хорошая, а вспомнили мы его потому, что нашего Юру-милиционера кто-то окликнул и я предположила, что этот «кто-то» из больных, потому что для посетителей время уже было позднее.
— Может, и из больных, но я сильно сомневаюсь, — покачала головой женщина. — Он тут особо ни с кем не разговаривал, потому что на посту. Да и окликнули его по-дружески… Знаете, вроде бы не виделись давно.
— Просто окликнули по имени или что-то еще сказали?
— Вроде бы что-то в самом деле говорили, но я сейчас уже не вспомню точно, я ведь не очень прислушивалась.
— Но Юра ему ответил?
— Да. Разговаривали точно, хотя о чем, не скажу.
— А время, когда это случилось, помните?
— Конечно. Я ж Абрамову укол делала. Вот и в журнале…
Тут выяснилось, что укол Абрамову делали как раз минут за двадцать до нашего появления в больнице. Примерно тогда неизвестного и застрелили. Это могло быть совпадением, но лично у меня такие совпадения вызывают недоверие.
— А где палата, в которой лежит Абрамов? — спросила я.
— Четырнадцатая палата. Идемте, я покажу.
Мы прошли к палате, и рассказ медсестры показался мне еще интереснее.
— Где, по-вашему, стоял человек, который окликнул Юру?
— Ну… в коридоре, конечно.
— Справа, слева?
— А я ведь шаги слышала, — обрадовалась женщина. — Точно, но никого не видела. Выходит, мимо палаты не проходили.
— Значит, человек был примерно здесь?
— Наверное. Встань он дальше, вряд ли бы я их услышала.
Я огляделась. Неподалеку от двери в палату стена образовывала выступ, небольшой, что-то около метра, его украшал горшок с цветком, довольно безобразным на вид, возможно, на растение плохо действовал больничный воздух, выглядело оно тоже больным. Рядом с выступом — дверь одиннадцатой палаты и выход из отделения. Я прикинула расстояние до палаты реанимации. Что ж, очень похоже, что я на верном пути. Юру кто-то окликнул, он подошел, а в это время киллер спокойно проник в палату, пользуясь тем, что медсестра отсутствовала. Впрочем, с того места, где расположен ее пост, она бы все равно не смогла его заметить. Теперь у меня есть шанс узнать от Юры, с кем он здесь беседовал.
— Очень хорошо, — пробормотала я.
Юра утверждал, что пост не покидал. Возможно, забыл, что отлучался. И в самом деле мог забыть. Опять же, по его мнению, он пост вроде бы и не покидал, раз находился тут же, в коридоре. Однако мог и не забыть, а сознательно утаить сей факт. Вот это мне и предстоит выяснить.
— Спасибо вам большое, — улыбнулась я женщине.
— Да не за что, — пожала она плечами.
* * *По дороге к машине я заглянула в бумаги, что дал мне Сергеев. Климов Юрий Витальевич проживал на Проспекте Космонавтов. Туда я и отправилась, не особо, впрочем, надеясь застать парня дома, все-таки суббота и погода прекрасная. Я предалась размышлениям на тему: что за радость парням в костюмах, как изысканно выразился Сергеев, мутить воду в таком деле? Радость должна была быть большой, иначе не срастается. Хотя, с моей точки зрения, пока здесь вообще ничего невозможно понять.
Дед вроде бы дал «добро» на мое участие в деле. Иными словами, он желал бы знать, что происходит, а чтобы ответить на этот вопрос, необходимо выяснить, кто и по какой причине убил этого несчастного парня. О причине я более-менее догадываюсь, если убиенный всерьез говорил о киллере и медсестре не показалось, а ему не привиделось в бреду. Но если спецслужбы не желают замечать очевидных вещей, следовательно, у них есть свой интерес. Какой? То есть, по большому счету, мне это по фигу, но если это имеет отношение к Деду, то уже нет. Спецслужбы тоже ходят под богом, и Дед об их деятельности обязан знать, однако он дал мне задание, идущее вразрез с их интересами. Либо старый змей по обыкновению мудрит и затевает чрезвычайно сложную комбинацию, которую я, по скудоумию, разгадать не берусь, либо получается страшненько: кто-то действительно задумал его убрать. Причем этот «кто-то» так могуществен, что не только имеет связи в соответственных кругах, но и может их задействовать, наплевав на то, что Дед местный бог. Тогда реакция Деда вполне естественна, он хочет, чтобы расследованием занялась я, потому что никому не может доверять.
Я даже не знала, какая из версий мне не нравится больше. Тут я очнулась от тяжких дум, потому что свернула на проспект Космонавтов. Нужный мне дом оказался возле универмага, я въехала во двор и без труда пристроила машину. Двор, куда выходили подъезды двух девятиэтажек, был пуст, если не считать «Москвича», притулившегося возле кустов сирени. Но, судя по внешнему виду, ему уже лет тридцать, и десять из них он стоит здесь, как крейсер «Аврора», на вечной стоянке. Народ еще вчера рванул на родные дачи, так что город непривычно тихий, а дворы пусты.
Я подошла к подъезду, с опозданием вспомнив, что код подъездного замка мне неизвестен. Но тут выяснилось, что замка на двери нет, то есть он был когда-то, но теперь вместо него в двери зияла дыра. Я решила рассматривать это как намек на везение.
Лифт не работал, но Юра жил на четвертом этаже, так что на судьбу жаловаться не стоило. Вскоре я звонила в дверь, прикидывая, повезет или нет. За дверью раздались шаги, затем щелкнул замок, и дверь приоткрылась. В образовавшуюся щель на меня недобро смотрел Юра.
— Чего надо? — спросил он. Потом, должно быть, узнал меня, не подобрел, но заговорил вежливее:
— В чем дело?
