Лейф Перссон - Подлинная история носа Пиноккио
– Это просто фантастическая история, – вздохнул Гегурра. – Ты уж точно никогда не слышал ничего подобного.
«А у меня есть выбор?» – подумал Бекстрём и довольствовался лишь кивком.
Граф Хамильтон провел в Лондоне целый год, с весны 1944 по лето 1945 года, и за это время он виделся с Уинстоном Черчиллем полдюжины раз. Их встречи всегда носили приватный характер, даже если разговоры главным образом касались войны и поставок подшипников из Швеции. Во время них Черчилля особенно интересовала ситуация с секретными операциями, за которые отвечал Хамильтон.
Хамильтон и Черчилль оба происходили из аристократических семейств, связанных родственными связями на протяжении трех столетий. В личном плане они оба относились с большим уважением друг к другу. И это касалось всего существенного между такими, как они.
Хамильтон восхищался Черчиллем за то, кем тот был и что делал. Как и положено, когда речь шла о человеке, на двадцать лет старше его. О ком-то среднем между старшим братом и молодым отцом. Для Черчилля все обстояло проще. Ему Арчи Хамильтон нравился за его дьявольскую смелость, поскольку он выбрал капитанский мостик, как только пришла пора готовить корабли к бою. Наверняка также он напоминал ему самого себя в молодости и в тот день тридцать лет назад, когда его назначили Первым лордом Адмиралтейства, и это было его первое политическое назначение, которое он всегда ценил превыше всего.
В конце декабря 1944 года, за несколько дней до Рождества, они встретились на ужине в Бленхеймском дворце около Оксфорда. К концу вечера Черчилль, Хамильтон и еще несколько гостей отделились от остальной компании с целью закончить вечер разговорами, не предназначенными для посторонних ушей, выкурить последнюю сигару, пропустить еще по рюмочке на сон грядущий.
Черчилль пребывал в плохом настроении, и это, пожалуй, мягко говоря. Наступление в Арденнах, которое союзники начали несколько дней назад, застопорилось. Немцы нанесли контрудар, и происходившее сейчас там меньше всего напоминало победоносную прогулку, обещанную ему генералами. Нет, конечно, он не опасался за окончательный исход, но каждый лишенный успехов день ухудшал его позиции на переговорах в Ялте, где ему менее чем через пару месяцев предстояло встретиться с двумя союзниками, – президентом США Франклином Рузвельтом и лидером СССР Иосифом Сталиным, – чтобы в качестве первого пункта программы перекроить карту Европы и оговорить политические условия, касавшиеся ее будущего устройства.
И вовсе не американский президент представлял проблему для Черчилля. А русский союзник, и по данному пункту вся их компания демонстрировали трогательное единодушие. С русскими все обстояло очень просто. Нельзя было положиться на них. Скорее всего, именно тогда графу Арчи Хамильтону пришла идея, как он мог бы приободрить Уинстона и подготовить его к будущей встрече со Сталиным, человеком совсем из другого мира, чем они. Вдобавок не заслуживавшим доверия партнером.
В любом случае именно так Хамильтон описывает предысторию в своем собственном дневнике, когда рассказывает, как сразу после Нового года отправил своего адъютанта в штаб-квартиру Черчилля с заданием с наилучшими пожеланиями передать ему в подарок музыкальную шкатулку. В качестве напоминания о том, как надо общаться с чуждым им человеком. Кроме того, как бы выражая надежду, что у Сталина нос такого же типа, как и у Пиноккио.
Неделю спустя Хамильтон получил свой презент назад с очень дружелюбным и личным письмом, где Черчилль благодарил его за подарок и предостережение и одновременно объяснял, почему все равно не может принять столь ценный дар. История музыкальной шкатулки Фаберже не позволяла ему сделать это.
Сейчас в их распоряжении находились дневники Хамильтона, сделанная им самим рукописная копия письма, которое он написал Уинстону Черчиллю, ответ Черчилля Хамильтону. И оригинал, машинописный, на собственной писчей бумаге премьер-министра, подписанный Черчиллем и засунутый в конверт из канцелярии премьера. Сегодня оба послания лежали вместе в одном конверте с гербом рода Хамильтонов. В книге, которую Клуша передала Эверту Бекстрёму в надежде, что он найдет какую-то ценную информацию для себя среди того, что она так и не удосужилась прочитать. Наверняка ее отец-граф положил их туда. Человек больше заботившийся о своих ружьях, чем о бумагах.
– Это просто фантастика, – сказал Гегурра и поднял книгу, полученную Бекстрёмом от Клуши. – Подумать только, как легко найти искомое, когда тебе хорошо известно, где надо искать.
– Я знаю, – сказал Бекстрём, проработавший полицейским всю свою жизнь.
– Насколько я понимаю, мой дорогой брат еще не успел прочитать данную книгу?
– Нет, – ответил Бекстрём. – У меня хватало других дел.
– Тогда я должен рассказать все тебе, – сказал Гегурра. – Это просто фантастика.
«А какой у меня выбор», – подумал Бекстрём и дал сигнал официанту наполнить ему бокал.
Автором книги являлся очень известный английский историк Роберт Эймос, впоследствии лорд Эймос, закончивший свои дни профессором истории Баллиольского колледжа в Оксфорде. Во время Второй мировой войны он входил в штаб Черчилля, а в конце ее в нескольких случаях выполнял обязанности личного секретаря премьер-министра. Через двадцать лет после ее окончания он издал книгу о своем бывшем шефе под названием «Уинстон Черчилль – политический мыслитель, оратор и стратег», в которой уделил особое внимание таланту Черчилля, как политического стратега, о котором зачастую забывают. Конечно, он был одним из наиболее известных в мире ораторов, но также очень скрупулезным и ловким политиком даже, когда дело касалось того, какие подарки можно принять от людей из ближнего окружения.
В качестве примера автор привел музыкальную шкатулку, полученную премьер-министром от шведского графа и морского офицера. Человека с опасностью для жизни оказывавшего Англии и англичанам огромную услугу, пожалуй, в самый трудный период долгой истории империи. А также его родственника и личного друга, которого ни в коем случае нельзя было подозревать в каком-то скрытом умысле. И все равно этот подарок он не смог принять. По причине его происхождения, истории и того смысла, который он содержал. Из-за политических особенностей отношений Черчилля и Сталина. Короче говоря, это был хороший пример именно стратегического мышления Черчилля.
– От непосредственного участника событий, – констатировал Гегурра. – Лорд Эймос присутствовал на том ужине в Бленхейме. Именно он также написал черновик письма Черчилля, где тот с благодарностью отказался от презента. Он и Черчилль даже потратили целый час, обсуждая это дело, будучи занятыми, по большому счету, сутки напролет подготовкой к конференции в Ялте.
– Выходит, он отослал назад шкатулку? – спросил Бекстрём. «Насколько глупы бывают люди».
– Да, так он и поступил, – констатировал Гегурра. – К счастью для потомков, и, слава богу, моему брату благодаря его острому уму удалось выяснить эту часть современной истории. Сейчас остается, собственно, только найти саму музыкальную шкатулку, – сказал Гегурра, почему-то скосившись на большой портфель, стоявший рядом с Бекстрёмом на диване, где тот сидел.
– Тогда ты можешь расслабиться, – сказал Бекстрём. Он раскрыл свой портфель, достал оттуда шкатулку из темного дерева и поставил на стол между ними.
146Остаток вечера ушел на переговоры о финансовой стороне дела, и оба достаточно быстро пришли к пониманию, что они не лучшим образом сказались на еде и напитках и хорошем настроении, обычно характерном для их встреч.
Гегурра надел белые хлопчатобумажные перчатки, прежде чем осторожно с помощью большого увеличительного стекла и дополнительной настольной лампы, которую зажег их официант, принялся изучать Пиноккио. Закончив с этим, он глубоко вздохнул, точно как любой обычный торговец произведениями искусства, только что испытавший огромное облегчение.
– Ни одной царапины, – констатировал Гегурра.
– Можешь быть совершенно спокоен, – сказал Бекстрём. – Она работает.
– Откуда ты знаешь? – спросил Гегурра, посмотрев на него широко открытыми глазами.
– Я заводил ее, – ответил Бекстрём. – Она звучала, конечно, просто дьявольски, но нос выдвигался и возвращался назад, и свистел постоянно.
Гегурра убрал Пиноккио в шкатулку. Попросил принести большую льняную скатерть и осторожно завернул все в нее. Оставил пакет на столе.
– Я хотел бы услышать твое предложение, – сказал Бекстрём.
При мысли обо всех обстоятельствах и того факта, что его дорогой друг сделал решающий вклад в мировую историю искусства, Гегурра собирался впервые за всю свою долгую жизнь в качестве антиквара отступить от принципа, который у него никогда раньше и мысли не возникло бы нарушить.
