Миермилис Стейга - Последняя индульгенция
– Номер телефона другой? – спросил Стабиньш.
– Откуда же? Кто даст два номера на один магазин!
– Переключается?
– Нет, параллельный.
«Конечно, – подумал Улдис. – Значит, разговор можно слышать и из кабинета. Народный контроль – под строгим контролем администрации. Двусторонние контакты. Интересно, кто тут информатор директора?»
– Можно посмотреть графики смен? – спросил он.
– Сделайте одолжение! – охотно согласилась Зале.
– И график отпусков, – добавил Стабиньш, поднимаясь по лестнице.
Директорша перебрала в столе несколько папок, нашла наконец требуемое и положила перед инспектором. Стабиньш начал небрежно листать документы.
– Значит, Ирена Канцане будет после обеда, – заметил он через минуту. – А где она сейчас?
Зале насторожилась.
– Дома, наверное. – Она пытливо взглянула на Стабиньша.
– Позвоните, пусть придет сейчас. Мне надо с ней поговорить.
Директорша встала и шагнула к двери.
– Можете звонить и отсюда, – сказал Стабиньш. – Не стесняйтесь!
Зале сняла трубку.
X
– Где вы храните третьи экземпляры транспортных накладных? – спустя некоторое время, спросил Стабиньш.
– Здесь в сейфе. – Зале заметно помрачнела.
– Все – за целый год?
– За несколько лет. Если угодно.
– Очень хорошо. – Лицо инспектора выразило удовлетворение. – Надеюсь, номера машин поставщиков записаны, как положено по инструкции.
– Безусловно, – подтвердила Зале. – Только, к вашему сведению, молодой человек, машины чаще всего принадлежат не поставщикам или предприятиям, производящим продукты, а транспортным конторам, которые их обслуживают, – чувствовалось, что Зале рада возможности уколоть собеседника.
– Будьте любезны, покажите накладные, – спокойно попросил Стабиньш.
Директорша протянула руку, извлекла из сейфа несколько связок накладных и величественным жестом положила на стол.
Стабиньш внимательно оглядел связки, снял с них резинки и принялся перелистывать накладные.
– Позволите? – он вынул сигарету и закурил, не отрываясь от документов.
– Черный бальзам и бразильский кофе продавали в магазине?
– А вам случалось покупать такое в магазинах?
– Может быть, это был спецзаказ?
– Да. Начальству – к праздникам.
– Интересно было бы прикинуть, сколько бальзама за год выпило начальство, и сколько попало ну, допустим, в соседнее кафе. А как к вам попали яблоки третьего сорта?
– Дополнительная нагрузка для плана. – Зале по-прежнему была невозмутима.
Улдис улыбнулся уголками губ.
– А если постараться – сколько можно было бы из них отобрать яблок первого сорта?
– Для вас я пару килограммов выбрала бы, – усмехнулась директорша, глядя невинным взглядом.
В наступившей тишине слышалось лишь тиканье часов на столе и учащенное дыхание директорши. Затем Стабиньш спросил:
– Почему Зиедкалнс вдруг ушла в отпуск? По графику ей надо было идти в декабре, и на путевку был запрос.
Директорша не спешила с ответом.
– Это было известно ей самой. Я не хотела отпускать, но она настаивала. Сказала – требовали семейные обстоятельства.
– Какие именно?
– Этого она не сказала. Вот ее заявление. – Зале снова порылась в сейфе и вынула листок бумаги.
«По семейным обстоятельствам», – прочитал инспектор. «Так всегда пишут. Только что за этим крылось?»
– Эти бумаги я возьму с собой, – спокойно сказал он – Вам оставлю протокол. Такие документы – как увлекательная литература, почитаю вечерком перед сном. – Сразу чувствуется холостяк, – усмехнулась Зале. – и…
В дверь осторожно постучали. На пороге стояла быстроглазая, энергичная девушка. Стабиньшу она показалась похожей на охотничью собаку, ожидающую лишь команды, чтобы устремиться за дичью.
– Вы Ирена Канцане? – Стабиньш внимательно оглядел ее. – Так я и подумал.
Девушка кокетливо взглянула на него сквозь опущенные ресницы и, грациозно двигаясь, уверенно вошла в комнату.
– Что, это у меня на лбу написано?
– Почти, – принял вызов Стабиньш.
«Эта красотка не так просто раскроется, – подумал он. – Ну ничто. Достаточно послужила своей начальнице».
– Подходите поближе, не стесняйтесь, – поощрил он. – Хотя я из милиции, но не кусаюсь.
– Кто знает! – подделывалась девушка под его тон. – С милиционерами нужно внимание, глаза и уши держать нараспашку.
– В торговле слепыми и глухими бывают только ревизоры, у всех прочих зрение и слух – со сверхнормативными остатками, разве не так? Ну пойдем, поговорим немного, не станем мешать начальству работать.
Девушка снова прищурилась.
– Где же мы станем говорить? На складе, среди мешков и ящиков?
– Сойдет и так.
Стабиньш собрал документы и шагнул к двери. Девушка вопросительно посмотрела на директоршу, пожала плечами и вышла за ним.
Обождав немного, Зале закрыла дверь кабинета, повернула ключ в замке, затем подошла к небольшому шкафчику, выдвинула ящик и нажала кнопку. В кабинете послышался шуршащий звук магнитофона. Затем зазвучал баритон Стабиньша и веселый смех Ирены.
– Тут для вас есть легкая работенка. Выпишите, пожалуйста, из накладных номера машин. Только не перепутайте. Накладные останутся у меня, я проверю.
– И для этого меня так срочно вызвали? – снова засмеялась Канцане.
– Вот именно, – подтвердил Стабиньш. – А вы чего ждали?
– Что придется отвечать на нескромные вопросы и подписывать каждую страницу протокола.
– Каждую страницу… – задумчиво повторил Стабиньш. – Вы и это знаете… Нет, протокол пока не понадобится. Пишите, пожалуйста, а я тем временем позвоню.
– Телефон тут, за дверью.
– Знаю.
Разговор прервался, только кассета продолжала вращаться, с тихим шипением, словно отзвучавшая пластинка.
– Валдис! – Бодрый голос Стабиньша снова зазвучал в кабинете. – Чем занят? Ах, самосвалами. Полезный труд. Когда тебя погонят из прокуратуры, устроишься диспетчером. Слушай! Разыщи ревизора Курмита и свяжись с управлением торговли, чтобы создали комиссию. И быстро сюда. Будем опечатывать магазин. Да, жду.
На лице Зале появились красные пятна. От волнения она опрокинула вазу с цветами, затхлая вода полилась на пол, распространяя неприятный запах гнили.
А голос Стабиньша уже звучал снова:
– Вы, Ирена, хорошо слышали мой разговор?
– Точнее, подслушивала, – вызывающе рассмеялась Ирена. В ее голосе появилась хрипотца, и в смехе звучали страх и волнение. – Вы же не велели мне заткнуть уши.
– Вы целый год изо дня в день работали в одной смене с Ольгой Зиедкалнс, – продолжал Стабиньш, – и подслушивали также и ее разговоры…
Зале рывком выдвинула ящик стола и стала нервно перебирать бумаги. Затем махнула рукой, бросила бумаги обратно, откинулась на спинку стула и закрыла глаза.
– Этот приемник давно здесь стоит? – спросил Стабиньш.
– Давно. С самого рождения.
– Вашего?
– Нет. С тех пор, как Зале стала директором магазина.
– А когда к нему подвели лишний провод?
– Какой?
– Да вот этот, что идет под обоями и плинтусом.
Я же говорил, что протокола не понадобится: директор и так уже записала наш разговор на ленте…
Зале застонала, словно от рези в животе, вскочила на ноги и сорвала ленты с магнитофона. Настойчивый стук заставил ее отпереть дверь.
XI
Ромуальду казалось, что вечный холод каменных стен кладбищенской часовни проникает в него до костей, сковывает руки и ноги, охватывает все тело. Воздух тоже был тверд, как жидкость, замороженная в каменном сосуде; такими же замороженными казались и алые розы и белоснежные каллы у гроба. Звуки и слова траурной музыки метались под сводами, как попавшие в беду птицы в поисках выхода, и, отморозив крылья, падали вниз, на головы провожавших.
Старшую сестру Ольги Зелму, рослую, худую женщину в трауре, обеими руками поддерживал муж, и казалось: стоит ему убрать руки – и она упадет.
Чуть дальше стояла директор магазина Зале с неподвижным, словно восковым лицом, и тот, кто не знает, мог подумать, что и она принадлежит к близким покойной. Близ нее, готовая в любой миг броситься выполнять распоряжение директорши, стояла Ирена Канцане с маленьким фотоаппаратом, висящим на шее.
Грузчик Эдгар Пуце рядом с директоршей казался еще меньше, словно что-то прижало его к земле. Его затуманенные зеленоватые глаза смотрели куда-то вдаль. По другую сторону гроба стояла кучка напуганных дальних родственников.
Ромуальд растерянно глядел на мать. Происходящее казалось ему странным, бессмысленным и нереальным – словно кошмар, страшный сон, который скоро окончится, надо только вытерпеть и досмотреть до конца, а тогда он вернется домой и, как всегда, потихоньку войдет в комнату, и мама спросит: «Сынок, ты?» Она встанет с дивана, на котором отдыхала, поджидая сына, и накроет на стол. Кто-то дотронулся до его руки. Ромуальд пришел в себя. Но гроб и люди в темном не исчезли. Рядом стоял Ольгерт.
