Борис Бабкин - Когда закон бессилен
— Слушай сюда, — прохрипел уголовник, — лучше сразу продырявь мне черепушку. Я стукачом не был и не буду, усек? А работать на тебя я начал сам знаешь, почему. Не возьми ты тогда меня за горло, хрен бы Хрипатый стал пахать на тебя.
— Мне нравится твоя откровенность, Георгий, — одобрительно проговорил Редин, — но то, что было, прошло. Я не держу тех, кто этого не хочет. Можешь быть свободен. Я дам тебе некоторую сумму денег и мы просто расстанемся. Но ведь ты сам этого не хочешь, —Редин усмехнулся, — потому что без меня ты никто. Здоровенное и бестолковое ничтожество. — Глаза Хрипатого полыхнули бешенством. — Ладно, —смилостивился Редин,-—извини, Георгий. Просто иногда я позволяю быть себе грубым, дабы понять, кто чего стоит. А за нее можешь не беспокоиться. Профессор Норин осматривал Людмилу. Он сказал, все будет хорошо.
— Вот что, Степаныч, — с трудом выдавил Георгий, — прими добрый совет. Не дави на больное место. Потому что я не боюсь этого придурка, - он презрительно дернул головой на Носорога, держащего у его затылка пистолет. — Я видел таких животин на зоне. Там они никто, и звать их никак. Я тебе благодарен за Люду. Но запомни, — он криво улыбнулся, — я из тех мест, где умеют ждать. Научили. Так что...
— Ты никак пугать меня вздумал? — усмехнулся Редин.
— Кто я такой сейчас, когда у тебя восемь тузов в колоде и четыре в рукаве, — ухмыльнулся Хрипатый. — Просто говорю, что не надо со мной так. Это может хреново кончиться. —Он резко обернулся. — А ты, придурок, запомни, — стоя плотную к Носорогу, процедил он, — в следующий раз стреляй. А то можешь не успеть. — Телохранитель Редина, почувствовав короткий чувствительный укол в живот, испуганно замер. Оттолкнув его, Хрипатый пошел к выходу. В руке его блестело лезвие финки.
— Да я тебя! — Носорог вскинул пистолет.
— Стоять, — негромко приказал Степаныч. — Всему свое время. Сейчас Хрипатый мне очень нужен. Вернее, нужен его авторитет. Ведь мы еще не совсем прочно заняли место воров в законе. Я говорю о тех, кто получил это звание в лагерях, а не за тысячу долларов. А вот когда с нами начнут считаться все, я сотру его в порошок.
Граф пробежал пальцами по тонкой пачке тысячных купюр.
— Скоро на мель сяду, — проворчал он, — хорошо, ребята к освобождению подогрели. А так хана. И делать что-то рано — засвечусь, мусора сейчас глаз не спускают, суки, — он припечатал деньги кулаком. Взял бутылку кефира, отпил, надкусил черствый пирожок. Длинно и громко прогудел дверной сигнал. Граф подскочил к холодильнику, достал завернутый в целлофановый мешочек револьвер. В дверь продолжали звонить.
— Может, его дома нет? — спросила стоящая позади старшего лейтенанта милиции молодая женщина в джинсах
— Скорее всего, так оно и есть, — буркнул тот. — Но ведь времени-то всего девять. Куда...
— Кто? — раздался из-за двери сонный голос.
— Участковый инспектор Трубин! — громко представился старший лейтенант.
— Участковый? — удивленно переспросил Граф. — Вот что, — громко сказал он, — я сейчас приоткрою дверь. Ты покажешь развернутые корочки и засветишь свою харю.
— Да как ты смеешь?! — явно стесненный присутствием женщины, воскликнул милиционер. Женщина засмеялась:
— Я остановилась, чтобы узнать, почему вы так настойчиво звоните. Все-таки этот молодой человек — мой сосед. А кто он?
— Бандит, — участковый понизил голос, — с большой дороги. Освободился по помилованию.
— Вот как? — удивилась женщина. Дверь немного приоткрылась.
— Кажи корочки! — потребовал Граф.
— Вы знаете,— сказала женщина, я бы поступила точно так же.
Участковый показал в щель раскрытое удостоверение. Теперь вытяни руки и покажи морду, — сказал Суворов. Отпустив непечатное в его адрес, милиционер, протянув руки, высунулся сам.
— Похож, — буркнул Граф. Дверь открылась. — Заходите, гражданин-товарищ-барин, — пригласил Граф и увидел женщину. Оба некоторое время смотрели друг на друга.
— Вы, наверное, помощник участкового? — спросил Граф.
— Я ваша соседка, — засмеялась она.
— Я ваш участковый, — перешел к официальной части своего визита старший лейтенант, — Трубин Филипп...
— Слышь, начальник, — провожая взглядом входящую в соседнюю квартиру женщину, прервал его Граф, — давай без игры в доверие. Ты мент, я преступник. Говори, чего надо, и вали. Надзор у меня помиловка сняла. Так что выкладывай, зачем пожаловал и арриведерчи.
— Документы есть? — спросил участковый. — Или еще не получили паспорт?
— Давай на «ты», — поморщился Граф, — так и проще, и легче. А ксива вот,— он отдал милиционеру паспорт.
«Где же я соседку видел? — пытался вспомнить Граф. — Блиндер буду сапоги, это же моя соседка по купе из Вологды».
— Суворов, — услышал он строгий голос участкового, — предупреждаю: не устраивай здесь сборищ! Если...
— Слушай, старлей, — спокойно проговорил Граф, — ты для начала занырни в МУР. Знаешь, есть такое всеславное учреждение на Петровке. Там все за меня обрисуют. А будешь надоедать, я звякну туда и скажу, что ты мне жить не даешь. Представляешь, что будет?
Волошин, пытаясь прогнать сон, провел ладонями по небритому помятому сном и похмельем лицу.
— Ты слышишь? — закричала мать. — Валерку убили! На квартире! Говорят, прямо на кровати застрелили!
— Как же это, — прошептал Дмитрий, — за что?
— Нюрке дочь позвонила, — продолжала мать, — она в одном доме с ним живет. Вот и сказала, что Валерку вбили. Господи, — всплеснула она руками, — да что ж делается-то? Никак скоро конец свету будет. Бабы говорят, что в писании Божьем так и сказано...
Не слушая ее, Волошин быстро вошел в комнату. Бросил случайный взгляд в зеркало и замер. На него смотрел худой бледный человек с заросшим щетиной лицом. Спутанные волосы не скрывали залысин.
Мать честная, — пробормотал он, — на кого же я похож. Хватит, —Дмитрий помотал головой.— Так ведь и сопьюсь в корень. Но за что Валерку-то убили? — зажмурившись, Дмитрий застонал. — А Сашку с Зинкой? Их-то за что убили? Да что же происходит? Подожди, — неожиданно вспомнил он, — ведь Валерка хотел что-то узнать. Что? — уставившись в одну точку, нахмурился. — Черт возьми, совсем спился. Память, и ту потерял. Так что же Валерка узнать хотел? — вслух повторил он. Задумавшись, обхватил голову руками. Некоторое время сидел неподвижно. Потом достал из-под кровати полбутылки, вытащил сделанную из бумаги пробку.
— Хватит, — опомнившись, размахнулся и бросил бутылку в раскрытое окно. Испуганно закудахтала курица. Волошин встал.
— Мать, — негромко позвал он, — затопишь баньку? Я воды натаскаю.
— Счас, Митрий, — обрадовалась она, — тама воды хватит. Я вчерась наволокла. Счас, сынок.
— Ты чего такой взъерошенный? — улыбаясь спросил Зяблов стремительно вошедшего капитана милиции.
— Вы слышали? — взволнованно сказал капитан. — Валерку Мягкова убили! Застрелили прямо в квартире.
— Не может быть! — воскликнул Зяблов. — Это как же? Кто же?
Черт его знает! — зло процедил милиционер. — Если найдем — своими руками расстреляю.
Под вышку пойду, но кончу гадов! Он о чем-то просил меня, — задумчиво проговорил капитан, — какой-то номер московский узнать. Драка где-то была, что ли. Ему эти ребята, которые на машине были, как свидетели нужны. Да забыл я номер-то. Вроде записывал, — видимо, уже не в первый раз он стал проверять свои карманы. — Нету.
— Вы не помните? — он с надеждой посмотрел на дядю. — Я кажется, вам что-то говорил.
— Может быть, — охотно согласился Зяблов, — но мы вчера, ты помнишь, сколько выпили. Я не помню, как ты ушел. Мне ребята сказали, что отвезли тебя домой. Попало, наверное, от матери и Иринки? — посочувствовал он.
— Мать ругалась крепко, — признался капитан, — а Иринка в Турцию уехала. Она «челнок». Вроде и Получаю я неплохо, а она все равное ездит. Чего я, говорит, сидеть дома буду.
— Она права, — сказал Зяблов, — сейчас время такое, — вздохнул, достал из бара бутылку коньяка.
— Хочешь? — предложил он, — а то с похмелья голова не так варит.
— Нет, — отказался племянник, — не хочу. И так во рту как эскадрон ночевал. Я же не пью, не знаю, что вчера нашло.
— Да это я виноват, — налив в небольшую хрустальную рюмочку коньяк, виновато улыбнулся Зяблов, — дата вчера памятная была. Двадцать пять лет назад я лейтенанта получил.
— Понятно, — кивнул племянник. Зяблова насторожила его странная интонация и он спросил:
— Тебя вроде как что-то беспокоит. По-моему, ты о чем-то спросить хочешь. В чем дело-то?
— Да я по поводу гибели Валерия.
В глазах дяди промелькнула тревога. Но расстроенный капитан не заметил этого.
