Раймонд Чандлер - Леди в озере. Худой человек. Выстрел из темноты
Гилд поднес ко рту и опорожнил свой бокал.
— А не слишком ли вы усложняете? — возразил он.
— Нет, сейчас может оказаться полезной любая версия. Вы выяснили, где был Нанхейм в день убийства Вулф?
— Угу. Околачивался возле ее дома, по крайней мере какое-то время. Его видели у парадного входа, видели у черного, если верить людям, которые в то время не придали этому большого значения, да и причин лгать у них не было. А накануне убийства, как показал лифтер, Нанхейм поднимался к Вулф. Лифтер сказал, что спустился он быстро, так что даже неизвестно, заходил ли Нанхейм в квартиру.
— Так, — проронил я. — Может быть, права. Мириэм, может быть, Нанхейм действительно знал слишком много. Не выяснили ничего по поводу разницы в четыре тысячи между тем, что дал Вулф Маколей, и тем, что она отдала Вайненту?
— Нет.
— Морелли говорит, что деньги у нее всегда водились. Однажды она одолжила ему пять тысяч наличными.
Гилд поднял брови.
— Да?
— Да. Еще он сказал, что Вайнент знал о ее судимости.
— Сдается мне, — медленно проговорил. Гилд, — Морелли наговорил вам уж слишком много.
— Он любит поговорить. А вы выяснили, над чем работал Вайнент, когда он скрылся, или над чем он собирался работать?
— Нет. А что вы так интересуетесь его мастерской?
— А почему бы и нет? Вайнент изобретатель, мастерская — ого предприятие. Мне бы хотелось как-нибудь взглянуть на нее.
— Пожалуйста. Расскажите мне побольше о Морелли: как это вы сумели повернуть дело так, что он раскрылся?
— Он любит поболтать. Вы не знаете Воробья? Такой крупный толстый бледный малый с женским голосом.
Гилд нахмурился.
— Нет. А что?
— Он тоже там был, вместе с Мириэм, и собирался избить меня, но ему не дали.
— И за что же это он вас?
— Не знаю. Может быть, это Мириэм сказала ему, что я помог пришить Нанхейма.
— О, — проронил Гилд. Он поскреб подбородок ногтем большого пальца и посмотрел на часы. — Уже довольно поздно. Давайте-ка встретимся завтра, то есть уже сегодня, у меня.
— Конечно, — согласился я совершенно неискренне, кивнул Гилду и Энди и пошел в гостиную.
Нора спала на диване. Мими опустила книгу, которую читала, и спросила:
— Секретное совещание закончилось?
— Да. — Я направился к дивану.
— Дай ей немного поспать, Ник, — остановила меня Мими. — Ведь ты еще побудешь у меня, когда уйдут твои друзья из полиции?
— Ладно. Мне надо еще раз повидать Дороти.
— Но она спит.
— Ну так что же. Я ее разбужу.
— Но…
Вошли Гилд и Энди, пожелали доброй ночи, Гилд покаянно посмотрел на спящую Нору, и они отбыли.
Мими вздохнула.
— Устала я от этих полицейских, — сказала она. — Помнишь тот анекдот?
— Да.
Вошел Гилберт.
— Они что, на самом деле считают, что это сделал Крис?
— Нет, — ответил я.
— А кто же, по их мнению?
— Вчера я не мог тебе этого сказать. Не могу и сегодня.
— Но это же смешно, — возразила Мими. — И ты и они прекрасно знаете, что это сделал Клайд. — Я промолчал, и тогда Мими повторила более резко: — Ты прекрасно знаешь, что это сделал Клайд.
— Он этого не делал, — сказал я.
Лицо Мими победно засветилось.
— Так ты работаешь на него?
Мое «нет» не произвело никакого эффекта.
— А почему это не мог быть он? — спросил Гилберт, но не из желания поспорить, а так, словно на самом деле хотел во всем разобраться.
— Он мог бы, но он этого не делал. Разве стал бы он писать письма, которые бросают подозрения на Мими, на человека, который покрывает его, скрывая основную улику?
— Но он мог и не знать этого. Может быть, он считал, что полиция говорит не все, что знает. Они ведь часто так делают, не правда ли? А может быть, он хотел очернить ее, чтобы ей не поверили…
— Вот именно, — подала голос Мими. — Именно этого, Ник, он и добивался.
Я сказал Гилберту:
— Ты же не считаешь, что это он убил Джулию.
— Нет, я так не думаю, но я хотел знать, почему и вы так не думаете. Вы же понимаете, меня интересует ваш метод.
— А я хотел бы узнать о твоем.
Гилберт слегка покраснел и смущенно заулыбался.
— О, но это… это разные вещи.
— Он знает, кто убил ее, — возвестила Дороти, показываясь в дверном проеме. Она до сих пор была одета. Она пристально, будто боясь взглянуть на кого-нибудь другого, смотрела на меня. Лицо бледное, все тело напряжено.
Нора открыла глаза, приподнялась на локте и спросила спросонок:
— Что? — Ей никто не ответил.
— Вот что, Дорри, — сказала Мими, — давай-ка без этих идиотских спектаклей.
Дороти бросила:
— Можешь избить меня, когда все уйдут. — Произнесла она это, не отрывая от меня взгляда.
Мими попыталась сделать вид, что не понимает, о чем говорит ее дочь.
— Кто это знает убийцу? — спросил я.
— Ты ведешь себя как идиотка, Дорри, — начал Гилберт, — ты…
Я прервал его:
— Подожди. Пусть она скажет то, что хотела. Кто убил ее, Дороти?
Дороти взглянула на своего брата, опустила глаза и ссутулилась. Глядя в пол, она невнятно пробормотала:
— Я не знаю. Он знает. — Она подняла глаза на меня и задрожала. — Я боюсь их. Заберите меня отсюда, и я все вам расскажу, а их я боюсь.
Мими рассмеялась мне в лицо.
— Сам напросился. Поделом тебе.
Гилберт покраснел сильнее.
— Это так глупо, — пробормотал он.
Я сказал:
— Ну конечно, я заберу тебя, но сначала, пока мы все вместе, я хочу все уладить.
Дороти покачала головой.
— Я боюсь.
— Ник, я не хочу, чтобы ты с ней нянчился, — заявила Мими. — Это ее только портит. Она…
— Что ты говоришь? — спросил я Нору.
Она встала и потянулась, не поднимая рук. Лицо у нее, как всегда после сна, было розовое и красивое. Сонно улыбнувшись, Нора сказала мне:
— Поедем домой. Мне здесь не нравится. Дороти, бери шляпу, пальто, пошли.
— Ступай в постель, — приказала Мими Дороти.
Дороти приложила кончики пальцев левой руки к губам и захныкала:
— Ник, не разрешайте ей бить меня.
Я наблюдал за Мими: на ее лице играла безмятежная улыбка, но ноздри раздувались, было слышно, как тяжело она дышит.
Нора подошла к Дороти.
— Пойдем, умоем личико и…
Мими издала горловой животный крик, мышцы на ее шее вздулись, и она резко приподнялась на носки.
Нора встала между ней и Дороти. В тот момент, когда Мими двинулась вперед, я схватил ее за плечо, другой рукой обхватил за талию и поднял в воздух. Мими завопила и принялась бить меня кулаками и твердыми кончиками высоких каблуков, оставляя рубцы на моих голенях.