Патриция Вентворт - Ключ. Возвращение странницы (сборник)
– Страшно, – все так же бесцветно произнес Филипп.
Всем сердцем Анна желала, чтобы он ушел, но он продолжал оставаться там, где стоял, очень высокий, белокурый и холодно-отчужденный. Возле него, на каминной полке находилась кофейная чашка, из которой он лишь изредка делал глоток, а между пальцами была зажата сигарета, которую он почти не курил.
Джоан Тэллент тоже сидела с сигаретой. Она курила как говорила – энергичными затяжками – и все продолжала рассуждать о Линделл, и Анна уже готова была надавать ей оплеух. Но она научилась скрывать свои мысли, улыбающаяся и радушная. Филипп, если бы захотел, мог сменить тему. Она не станет делать это за него и не покажет, что ее беспокоит, кто и что говорит о Линделл.
– Не сказать, что она была красивой, но что-то в ней было, вы не находите?
На сей раз Филиппу было нечего сказать. Он подошел и заново наполнил свою чашку черным кофе. Джоан резко повернулась на стуле, чтобы видеть их обоих, едва успев подхватить и спасти свою чашку.
– Я тоже еще выпью. Ты все еще ведешь свой дневник, Анна?
Анна с улыбкой взяла у нее чашку и покачала головой. Джоан посмотрела на стоящего с кофейником Филиппа и хихикнула.
– Она вам его показывала? Это был самый бесподобный дневник. Мы ее поддразнивали насчет его. Она записывала туда буквально все. – Джоан повернулась к Анне. – Ты перестала его вести, когда вышла замуж?
Снова улыбка и покачивание головой.
– Я перестала, когда жила во Франции. Там это было бы слишком опасно. Вообрази, что случилось бы, если бы человек стал записывать все, что думает о немцах!
Она взяла у Филиппа кофейник и стала наполнять чашку Джоан. Филипп со своей чашкой опять отошел к камину.
– Разве такие вещи пишут в дневнике? – удивился он. – Я тоже веду дневник, но самое компрометирующее, что там можно найти, это: «Ленч – Смит – час тридцать».
Джоан захихикала.
– У Анны все было по-другому. Я прочла однажды один отрывок, и она меня чуть не убила. Она записывала буквально все – я имею в виду, даже такие вещи, которые обычному человеку в голову не придет записывать, – как тот старик Пипс[22], только он-то все писал про свои интрижки с женщинами. Дневник Анны был, понятно, не такой, просто она тоже записывала все подряд.
Анна по-прежнему улыбалась. Она произнесла:
– Ты несколько пятнаешь мою репутацию. Тебе не кажется, Джоан?
И при этом взгляд ее пересекся со взглядом Филиппа. Две пары серых глаз, таких похожих, встретились и тотчас разошлись. Через мгновение Филипп осушил свою чашку и поставил на поднос.
– Что ж, мне надо пойти поработать, – сказал он.
Глава 24
На следующее утро Гарт Олбени зашел в кабинет Филиппа в военном министерстве. Он выразительно покосился на девушку-клерка, и Филипп ее отослал. Гарт, который, в некоторой степени против своей воли, был задействован в военной разведке, мог бы очень легко избавиться даже от самого доверенного клерка.
Но когда они остались одни, Гарт еще долго молчал, стоя у дальнего конца стола. Он в суровой задумчивости глядел на кусок сургуча, который взял со стола и теперь вертел в руках.
Филипп выпрямился в кресле.
– Что-то не так с сургучом?
Гарт поспешно положил сургуч обратно на стол.
– Нет. Послушай, Филипп, дело в том, что я пришел с чертовски неловким поручением и не знаю, с чего начать.
Брови Филиппа слегка приподнялись.
– Основные правила литературного произведения, – пробормотал он, – начинать с начала, переходить к середине и вести до конца. Не лучше ли тебе прямо начать?
Гарт посмотрел на него с мрачной таинственностью.
– Все это чертовски щекотливо. – Он выдвинул стул и сел, подавшись вперед и положив локти на стол. – Дело в том, что меня послали к тебе из-за наших с тобой семейных связей, нашей дружбы и прочего.
– Я полагаю, это что-то связанное с Анной? – не меняя выражения лица, проговорил Филипп.
На лице Гарта отразилось облегчение. Как только лед сломан, дальше уже легче. Ломать же его – удовольствие ниже среднего. Ему была известна неискоренимая гордость Филиппа. Но ни он, ни кто другой никогда в точности не знали, какая часть этой гордости стоит настороже за этой его непринужденной, скучающей манерой.
– Итак, – произнес Филипп, и Гарту пришлось начинать.
Он отрывисто произнес:
– Они недовольны. Это о том, что она якобы погибла, а потом вдруг вернулась, спустя столько времени. Управление военной разведки хочет в связи с этим увидеться с тобой. Меня, так сказать, просто выслали вперед. Все дело в том, что это гнусная миссия, поэтому они взвалили ее на меня.
– Продолжай.
– Как ты знаешь, существует определенное количество тех, кто прибывает и отбывает через Ла-Манш. Кого-то отрядили навести справки, и мы получили отчет.
– Да?
– Там говорится то, что тебе уже известно: Тереза Джослин жила в Шато-де-Морнак со своей приемной дочерью, мисс Джойс. Анна приехала к ним погостить в апреле 40-го, а в июне ты прибыл туда на моторном катере и попытался вывезти ее. Ты забрал с собой какую-то женщину, но она умерла на борту катера. Это я пересказываю не отчет, это просто общеизвестные сведения. Теперь переходим к отчету. В нем говорится, что через неделю после смерти Терезы Джослин ты приехал и забрал Анну. Энни Джойс осталась в Шато. Говорилось, что она больна. За ней ухаживали двое старых слуг, Пьер и Мари. В селении были немцы. Они прислали ей врача.
– Да, я знал все это. Я полагаю, ты слышал историю Анны. Она говорит, что вернулась в Шато и назвалась Энни Джойс. Позже, когда она поправилась после воспаления легких, ее перевели в концентрационный лагерь.
У Гарта был несчастный вид.
– Боюсь, все не так просто – согласно отчету. В нем говорится, что Энни Джойс поправилась очень быстро. Немецкий доктор продолжал наносить визиты в Шато, так же как и капитан Райхенау. Похоже, они были с Энни Джойс в очень дружеских отношениях. Вскоре врача перевели в другое место, а капитан Райхенау продолжал свои визиты. Разумеется, в деревне ходило много разговоров. Несколько месяцев спустя Райхенау исчез со сцены. Через некоторое время после этого Энни Джойс отправили в концлагерь, но пару месяцев спустя она опять объявилась в Шато. Она сказала, что ее отпустили, потому что она заболела. Она определенно похудела, но не походила на человека, который перенес болезнь, и была в очень хорошем настроении. Она сказала Пьеру и Мари, что не останется у них надолго – она собиралась в Англию. Была какая-то задержка, но в конце концов она отбыла.
– Это все?
– Есть еще одна вещь. После ее возвращения из концлагеря немцы оставили ее в покое. Не было ни визитов, ни контактов.
