Жаклин Уинспир - Мейси Доббс. Одного поля ягоды
Утром ее разбудил аромат бекона, жарившегося в дровяной печи на первом этаже. Обрывки солнечного света легли теплыми пятнами на стеганое покрывало, и Мейси выпрыгнула из постели, достала из-за двери свой старый шерстяной халат и, пряча голову от низких лучей, побежала вниз на кухню.
— Доброе утро, пап.
— Доброе утро, дорогая. — Фрэнки Доббс стоял у печи, переворачивая два толстых ломтика бекона. — Тебе два яйца или больше? Свежие — утром сам собирал. Не то что ваши магазинные. По нескольку дней валяются на складе, пока их не продадут.
— Мне одно, пап.
Мейси налила чаю себе и Фрэнки из коричневого фаянсового чайника.
— Ты, наверно, пойдешь к доктору Бланшу сразу после завтрака, дорогая?
Она взглянула на Фрэнки: он ждал, что Мейси уйдет, тотчас отправится к своему учителю и наставнику. Сколько раз уже она приезжала к отцу лишь для того, чтобы посоветоваться с Морисом, просидев у него не один Час? Хотя времени было немного, Мейси откинулась на стуле.
— Нет, пап, мне некуда спешить. Я подумала, что мы могли бы поболтать, пока тебе не понадобится идти в конюшню.
Лицо Фрэнки озарила улыбка.
— Я уже ходил утром, — сказал он и тут же посмотрел на часы. — Но лучше еще раз все проверю, как только перекушу яичницы с беконом. Не люблю оставлять лошадку надолго: она может начать жеребиться в любой момент. Признаться, сегодня что-то притомился, дорогая.
— Я соскучилась, пап.
Фрэнки улыбнулся, перекладывая ломтик бекона и два безупречно поджаренных яйца на теплую тарелку, заранее придвинутую Мейси.
— Ну вот. Давай лопай, дорогая. Наешься на целый день.
Дождавшись, пока отец уйдет, Мейси вышла из дома и зашагала по узкой тропинке, ведущей из глубины отцовского сада на территорию вдовьего дома. Неподалеку находился розарий, где дама, отмеченная правительственными наградами Франции, Бельгии и Великобритании за службу во время Первой мировой, растила коллекционные розы. На краю розария стояли ворота, а за ними располагались яблоневые сады и загон для лошадей.
— А, Мейси! Я так рад тебя видеть. — Морис Бланш, давно разменявший седьмой десяток, сжал ладони Мейси в своих испещренных венами костлявых руках.
— Я тоже, Морис, я тоже, — ответила Мейси, крепко сжимая его руки.
— Пойдем, дитя мое, присядем, и ты расскажешь, что заставило тебя навестить своего дряхлого учителя.
Морис проводил женщину в гостиную и, взяв с подставки у камина трубку, набил ее табаком из кожаного кисета. Опустившись в кресло с высоким подголовником, Мейси смотрела, как Морис подержал спичку над трубкой под точно выверенным углом и несколько раз затянулся.
— Итак, что стряслось? — спросил он, отбросив потухшую спичку в остывший камин и усевшись в любимое кожаное кресло.
Мейси рассказала о поручении Джозефа Уэйта отыскать его дочь Шарлотту. Затем упомянула о самоубийстве Розамунды Торп и убийствах Филиппы Седжвик и Лидии Фишер, в которых собиралась разобраться. Она сразу заметила, как при упоминании Уэйта взгляд Мориса слегка изменился.
— Я должна спросить…
— Ты наверняка нашла мои старые записи.
— Да. Можешь рассказать, что случилось тогда? Что заставило тебя разорвать отношения с Уэйтом? Не могу отделаться от мысли, что на тебя это не похоже.
Морис несколько раз затянулся трубкой и пристально посмотрел на Мейси.
— Джозеф Уэйт, как ты, вероятно, поняла, человек решительный и прирожденный руководитель. В сущности, он неплохой, но временами бывает невыносим до невозможности. Уэйт щедр к беднякам, не способным, по его мнению, о себе позаботиться. Ему не понаслышке знаком тяжелый труд, и он требует того же от других, но и платит соответственно. По сути, Уэйт образец человека, который добился всего сам.
Мейси ждала, пока Морис вновь затягивался трубкой, — он явно рассказал не все.
— Как ты уже прочла в моих записях, Уэйт стал участливым и щедрым покровителем моих лечебниц в бедных кварталах на востоке и юго-востоке Лондона. Он давал деньги немедля и не скупясь, но…
Морис глубоко вздохнул и, опираясь на подлокотники, спрятал трубку в сложенных ладонях.
— Уэйт из тех, кто любит все контролировать или по крайней мере думать, что контролирует.
— Что между вами произошло, Морис?
— Словом, он взялся наставлять меня в некоторых деликатных аспектах моей работы. Со стороны это может показаться пустяком. Но в его нравоучениях обнаружилась глубокая предубежденность. Уэйт стал мне указывать, каких людей клиники будут брать, а каких нет. Пытался навязать нам условия, по которым мы были обязаны принимать пациентов либо отказывать им, исходя из их истории болезни. Но обращались к нам прежде всего люди, и потому, как врач, я не имел права никому отказывать, будь то уголовник или пьяница. Тем же, кто пренебрегал своим здоровьем, мы давали настоятельные рекомендации.
Мейси погрузилась в раздумья, а Морис продолжил основательно излагать свою историю:
— Уэйт стал регулярно наведываться в лечебницы, как в собственные магазины, без предупреждения. Я всегда предоставлял благотворителям полную свободу. В конце концов, созерцание труда на благо бедняков привлекало новые пожертвования. Приходили не многие, но Уэйт был из тех, кто хотел видеть свои деньги в работе. И вот однажды — я в тот момент отсутствовал — один из моих сотрудников расспрашивал девушку. Совсем еще девчонку, но уже в положении, хотя срок был небольшой. — Морис смахнул с рукава пепел. — Я лично проинструктировал весь персонал о том, что наша задача сохранить здоровье матери и ее нерожденное дитя. Любую девушку в таком состоянии мы бы оставили у себя либо передали туда, где бы о ней позаботились. Мы никогда не принуждали отказываться от ребенка. — Бланш покачал головой. — Лечебница не такое уж крупное учреждение: обычно всего две-три комнаты и небольшая кладовая. Хотя мы всячески стараемся сохранить конфиденциальность, Уэйт услышал обрывки разговора и бесцеремонно высказал свое мнение медсестре и самой девушке, которая и без того была эмоционально неустойчива. Девушка убежала. Как только мне доложили, я недвусмысленно дал понять Уэйту, что в его деньгах мы больше не нуждаемся.
«Должно быть, в то время отношения у них были натянутые», — подумала Мейси.
— А что случилось с той девушкой?
Морис вздохнул.
— Когда ее разыскали, она уже прибегла к незаконным средствам. Ее срочно доставили в лечебницу, но было поздно. Я сделал все возможное для ее спасения, но она скончалась, сжимая мою руку.
Мейси ахнула.
Морис встал и постучал трубкой о каминные кирпичи, выбивая остатки табака в очаг.
