Агата Кристи - Два романа об отравителях
— Черт возьми! — сказал Боствик. — Чего — то я тут не понимаю. Я же вашу семью знаю уже шестнадцать лет. И честно скажу вам: не ожидал, чтобы доктор уступил вам и согласился на ваш брак, когда мистер Чесни еще даже не похоронен!
Марджори сделала шаг назад.
— Ладно, — сказала она со слезами на глазах, — значит, никто не собирается поздравить меня или хотя бы пожелать счастья?
— Я желаю вам счастья, — сказал Эллиот. — Вы это знаете.
— Миссис Хардинг, — серьезно проговорил доктор Фелл, а Марджори вздрогнула, услышав еще не привычное для себя имя. — Приношу вам свои извинения. Мое отсутствие чувства такта настолько известно, что было бы странно, если бы оно не проявилось и теперь. Я желаю вам счастья. И не только надеюсь — обещаю вам, что вы будете счастливы.
Поведение Марджори вновь резко изменилось.
— Боже, как мы сентиментальны! — с иронией проговорила она. — И этот грубиян — полицейский, — она посмотрела на Боствика, — который внезапно вспомнил, как давно он знает мою семью или, по крайней мере, семью Чесни — как бы ему, тем не менее, хотелось бы надеть мне веревку на шею. Я вышла замуж. Правильно. Я вышла замуж. У меня были на то свои причины. Может быть, вы их не понимаете, но они были.
— Я сказал только… — начал Эллиот.
— Забудьте о том, что вы сказали, — перебила его Марджори. — Все говорили то, что считали нужным сказать. Так что можете продолжать расхаживать вокруг — довольные и надутые, как совы. Или как профессор Инграм. Надо было вам видеть его мину, когда мы приехали к нему и попросили быть свидетелем. Нет, нет, что вы! Словно ему что — то ужасное предложили. Даже притвориться не смог как следует. Впрочем, вас ведь интересует только револьвер, не так ли? Пожалуйста! Это и впрямь была только шутка. Возможно, чувство юмора у дяди Джо не слишком утонченное, но, по крайней мере, он сохраняет его, когда у других оно начинает полностью отказывать. Дядя Джо решил, что это будет отличной шуткой. Притвориться, будто речь идет о, как он выразился, «браке под мушкой пистолета». Идея была в том, чтобы держать револьвер так, чтобы никто, кроме нас, не смог его увидеть, и притвориться, что только так он и может заставить Джорджа сделать меня законной женой.
Боствик прищелкнул языком.
— О! — пробормотал он с облегчением. — Что же вы раньше молчали? Вы хотите сказать…
— Нет, не хочу, — почти нежным тоном перебила его Марджори. — Что вы за мастер портить великолепные драматические эффекты! Я — то собиралась заявить, что вышла замуж, чтобы не быть повешенной за убийство, а вы считаете, что это сделано всего — навсего, чтобы покрыть грех. Просто изумительно! — Насмешка в ее голосе стала еще заметнее. — Нет, инспектор. Несмотря на все те качества, которые вы мне приписываете, я вынуждена буду удивить вас: моя девичья чистота, как вы бы это назвали, все еще осталась нетронутой. Что за жизнь! Во всяком случае, не сильно переживайте. Вы хотели узнать о револьвере и я рассказала асе, что мне известно. Как попал в него патрон, я не знаю — вероятно, по небрежности дяди Джо, но это была чистая случайность и никто не собирался никого убивать.
Вопрос доктора Фелла прозвучал очень вежливо:
— Вы так полагаете?
Несмотря на всю свою сообразительность, Марджори в первый момент не поняла.
— Вы хотите сказать, что рана, полученная Джорджем, не была… — начала она. — Не хотите же вы сказать, что убийца вновь принялся за работу?
Доктор Фелл наклонил голову.
Начало темнеть. Холмы на востоке уже посерели, но на западе, с той стороны, куда выходили окна музыкального салона, кабинета и спальни Вилбура Эммета, небо еще горело огнем. В одном из этих окон, — рассеянно подумал Эллиот, — в ту ночь появилась голова доктора Чесни.
— Я вам еще нужна? — тихо спросила Марджори. — Если нет, разрешите мне, пожалуйста, уйти.
— Ну, конечно, — ответил Фелл. — Однако, попозже вы еще нам понадобитесь.
Эллиот почти не заметил, как ушла Марджори, а трое мужчин остались молча стоять возле пробитой пулей колонны. Позже Эллиоту стало казаться, что именно — зрелище сверкающих в лучах заката окон заставило открыться какое — то окошечко в его мозгу. А, может быть, его умственный паралич сняла встряска, вызванная рассказом Марджори. В его голове словно освободилась, и с треском поднялась какая — то шторка. И во внезапно окружившем его свете Эллиот проклинал и самого себя и все, что творилось вокруг него. Теперь и А, и В, и С четко вписывались в схему, вырисовавшуюся в его мозгу. До сих пор он вел себя не как детектив, а как безнадежный тупица. Каждый раз, когда возникала возможность сбиться с правильного пути, он — таки сбивался с него. Каждый раз, когда факты можно было истолковать ошибочно, он так и делал. И если человеку случается раз в жизни вести себя как полному идиоту, это был как раз тот случай. Но теперь…
Доктор Фелл повернулся к нему. Эллиот почувствовал на себе взгляд маленьких, проницательных глазок доктора.
— Ага! — внезапно проговорил Фелл. — Поняли, не так ли?
— Да, доктор. Думаю, что понял. Эллиот погрозил кулаком куда — то в воздух.
— А если так, — мягко сказал Фелл, — не лучше пм вернуться в гостиницу и спокойно все обсудить? Не возражаете, Боствик?
Эллиот вновь начал проклинать себя, перебирая мысленно все промахи, и настолько погрузился в свои мыслиг что едва слышал мелодию, которую насвистывал доктор, пока они шли к автомобилю. Под эту мелодию легко было идти. Собственно говоря, это был «Свадебный марш» Мендельсона, только никогда раньше у него не было такого звучания: мрачного и рокового.
В восемь вечера, когда четверо мужчин уселись перед горящим намином в номере Эллиота, доктор Фелл начал свою речь.
— Сейчас мы знаем, — сказал он, подняв руку и загибая палец при каждом новом утверждении, — кто убийца, как он действовал и почему он действовал именно так. Мы знаем, что вся серия преступлений — дело рук одного человека, действовавшего без соучастников. Мы знаем вес улик, свидетельствующих против него. Его вина говорит сама за себя, Боствик одобрительно хмыкнул, а майор Кроу удовлетворенно кивнул.
— Полностью согласен с вашей теорией, — сказал он. — Меня просто дрожь берет, когда я думаю, что такой человек живет среди нас!..
— И портит все вокруг, — добавил Фелл. — Совершенно верно. Именно это так сбило с толку Боствика. Влияние этого человека загрязняет все, к чему бы он ни прикоснулся, каким бы безобидным оно ни было само по себе. Стало невозможным выпить чашку чаю, проехаться в машине или купить катушку пленки без того, чтобы это влияние в какой — то форме не исказило ваш поступок. Оно превратило этот спокойный уголок мира в ад. Оружие стреляет в саду дома, обитатели которого раньше изумились бы при одном виде револьвера. На улицах бросают камнями. Причудливая идея возникает в мозгу начальника полиции, а другая — в мозгу старшего инспектора. И все это обязано влиянию всего лишь одного человека.
