Сирил Хейр - Трагедия закона
В предвкушении развлечения за столом раздался взрыв смеха. Все участники слышали эту историю, многим была знакома более или менее искаженная ее версия, и Петтигрю во время таких застолий рассказывал ее раз десять как минимум. Но это не имело никакого значения. Это была легендарная история, а легенды не теряют своей привлекательности от повторения. Более того, в устах умелых бардов они с годами обретают новое качество, которое повышает их ценность как части наследуемого племенем традиционного знания. Все откинулись на спинки стульев в уверенности, что их сейчас хорошо позабавят.
История и впрямь была хороша, а кроме того, приходилась здесь как нельзя более к месту и ко времени — в меру неприличная, в высшей степени специальная история, комизм которой проистекал из некомпетентности добродушного коллеги-юриста, с тех пор вошедшей в анналы. Петтигрю рассказывал хорошо, с совершенно невозмутимым видом, неизменно сохраняя сухую объективность интонаций адвоката, обсуждающего некий скучный процессуальный аспект. Казалось, он совершенно не замечал царившего вокруг него бурного веселья и, добравшись до непристойного финала, изобразил искреннее недоумение от того, что оказался адресатом восторженных аплодисментов.
История была ему так хорошо известна, что большую ее часть он рассказывал почти автоматически, мысленно сосредоточившись на совершенно других предметах. Встав в хорошо наезженную колею знаменитого диалога между Ракенбери и заключенным, ожидающим приговора, он мог без опасений предоставить полную самостоятельность языку. Голова же его была в это время занята дюжиной разных мыслей, большей частью весьма тривиальных. Вскоре, однако, один вопрос вытеснил из нее все остальные: «Что, черт возьми, происходит с Брадобреем?»
Потому что Брадобрей не смеялся вместе с остальными. Более того, он не слушал. Он сидел, мрачно уставившись в скатерть и то и дело прикладываясь к бутылке бренди, которая каким-то образом оказалась прочно пристроенной у него под рукой. Что характерно, в первую очередь Петтигрю озаботила судьба бренди. «Этого бренди „Севенти Файв“ осталось не так уж много, — подумал он. — Надо не забыть сказать об этом на следующем заседании Винного комитета. Конечно, такого хорошего достать уже не удастся, но надо сделать все, что можно… Противно смотреть, как Брадобрей хлещет такой великолепный напиток. Вообще-то это на него совсем не похоже. Если не поостережется, скоро будет хорош». Тут он обнаружил, что его история окончена, и резко сел.
Барбер не был пьян, но выпил, безусловно, более чем достаточно. Если он собирается продолжать в том же темпе, то скоро переберет, подумал Петтигрю. Что-то такое, видимо, пришло в голову и самому судье, потому что не успел смолкнуть смех, которым наградила Петтигрю аудитория, как он вдруг отодвинул бокал и сказал через стол:
— Маршал! Пора домой.
Дерек немало огорчился. Вечер был в самом разгаре, и он только начинал веселиться. Но — ничего не поделаешь. Высокий гость встал из-за стола, и вечеринка автоматически распалась. Дерек принес их шляпы, пальто, и они вышли в вестибюль. Фродсхэм и еще два-три участника застолья провожали их. Обведя провожающих прощальным взглядом, Барбер заметил среди них Петтигрю, тоже одетого на выход.
— Как это понять, Петтигрю? — удивленно спросил он. — Разве вы не остаетесь?
— Нет, судья, я остановился в «Графском поместье».
Барбер мог быть неважным выездным судьей, но знал достаточно, чтобы точно понять, что подразумевалось под выражением «остановиться в „Графском поместье“». «Красный лев» был не только постоянным местом встреч членов гильдии, домом, куда по правилам выездных сессий должны были направляться «письма и посылки для джентльменов — членов суда», он был единственным заведением первого класса в Маркхэмптоне. Само собой разумелось, что все приезжие юристы останавливаются именно здесь. Все, кто мог это себе позволить, конечно. Признаться в том, что ты остановился в «Графском поместье», гостинице, которая, несмотря на название, представляла собой жалкий кабак, означало признаться в своей крайней бедности. Судья быстро окинул взглядом Петтигрю, его поношенное пальто и выглядывавшие из-под него обтрепанные штанины брюк.
— В «Графском поместье», гм? — переспросил он после паузы. — Как вы собираетесь туда добираться?
— Пешком. С удовольствием подышу свежим воздухом после ужина.
— Чепуха. Я вас подвезу. Это мне по пути.
— Не стоит, судья. Я быстрее доберусь туда пешком.
Снаружи было темно, хоть глаз выколи, и шел затяжной дождь.
— Вы не можете идти под таким дождем, — ворчливо сказал судья. — Залезайте!
Без дальнейших пререканий Петтигрю залез в машину.
Существуют вещи, которые в правильно устроенном мире просто не могут иметь места. В правильно устроенном мире ассизные судьи его величества во время сессий не ездят за рулем собственного автомобиля. Они пользуются услугами надежных профессионалов, кои предоставляются и оплачиваются графством, чьими гостями эти судьи в данный момент являются. Даже если они, забыв о своем достоинстве, решают все же действовать в качестве собственных шоферов — в конце концов, они тоже люди и могут позволить себе удовольствие посидеть за рулем так же, как простые смертные, — то не делают этого в кромешной тьме, в дождливую безлунную ночь, налакавшись старого бренди сверх нормы. И наконец, само собой разумеется, что в любое время любого сезона они управляют автомобилем с предельной осторожностью и осмотрительностью. С сожалением следует признать, что в этом случае, как и в стольких других, мир оказался устроенным несколько хуже, чем общепринято считать.
Авария произошла при выезде с Хай-стрит на Маркет-плейс, сразу же после того как машина резко повернула направо. Петтигрю, который в одиночестве сидел сзади, ни тогда, ни потом так и не смог понять, что же именно случилось. Сначала он очнулся от дремоты, потому что его резко бросило в сторону, когда машина делала поворот, потом услышал пронзительный скрежет подшипников, свидетельствовавший о том, что поворот происходил на слишком большой скорости, и, наконец, полностью проснулся, почувствовав, что задние колеса машины бешеным юзом заносит влево. В следующий миг она ударилась о ближний бордюр, от чего Петтигрю впечатался головой в спинку водительского сиденья. И это, как он впоследствии неоднократно имел случай напомнить себе, было единственным, что он знал об аварии. В качестве свидетеля он бы никакой ценности не представлял. И по этой причине, надо сказать, чувствовал себя весьма комфортно.
