Жорж Сименон - Дело Сен-Фиакра
— Не скажете, где живет малыш Эрнест?
— Третий дом за бакалейной лавкой, на главной улице.
Мегрэ поспешил туда. Одноэтажная хибара. В комнате рядом с буфетом — увеличенные фотографии отца и матери. Женщина уже успела снять пальто и толклась на кухне, откуда доносился запах жареной говядины.
— Вашего сынишки нет дома?
— Он пошел раздеться. Нечего пачкать праздничную одежду. Сами видели, как ему досталось! У нас в семье никогда ничего такого не было; а он…
Распахнув дверь, она заорала:
— Поди сюда, негодник!
Мегрэ увидел мальчугана — он был в одних трусиках и старался куда-нибудь спрятаться.
— Пусть он оденется, — проговорил Мегрэ. — Мне нужно с ним поговорить.
Женщина вновь занялась обедом. Муж ее, по всей видимости, зашел пропустить рюмку-другую в заведение Мари Татен.
Наконец дверь отворилась и появился Эрнест, весь вид которого выражал настороженность. На нем была будничная одежда, брюки были явно длинноваты.
— Пойдем-ка пройдемся.
— Вы собираетесь на улицу? — воскликнула женщина. — Тогда, Эрнест, поди надень свой воскресный костюм, да побыстрее.
— Не стоит, сударыня. Ну, идем, приятель.
На улице было пустынно. Сегодня жизнь бурлила лишь на деревенской площади, на кладбище, да и в заведении Мари Татен.
Завтра я подарю тебе молитвенник даже толще этого: с красными заставками в начале каждого стиха.
Мальчуган буквально остолбенел. Значит, комиссар знает, что бывают молитвенники с красными заглавными буквами — как раз такой лежит обычно в церкви на алтаре.
— Только ты должен честно сказать, где нашел молитвенник графини. Я не буду тебя ругать.
Забавно было наблюдать, как в мальчугане просыпается древняя крестьянская осторожность. Он молчал. Даже весь подобрался.
— Ты нашел его там, где сидела графиня?
Молчание. Веснушчатая мордашка словно окаменела: малыш судорожно стиснул зубы.
— Разве ты не понял, что я тебе друг?
— Да, вы дали маме двадцать франков.
— Ну так что?
Вот теперь малыш мог отыграться.
— Когда мы шли домой, мама сказала, что лишь для вида отхлестала меня по щекам, и потом даже дала мне двадцать сантимов.
Так-так… А парень-то, оказывается, своего не упустит. Интересно, что за мысли бродят в этой головенке, кажущейся непомерно крупной для такого заморыша.
— А ризничий?
— Он ничего мне не сказал.
— Кто же забрал молитвенник со скамьи?
— Не знаю.
— А где же ты его нашел?
— В ризнице, под моим стихарем… Я собирался идти завтракать к кюре. Но забыл захватить носовой платок, полез в карман стихаря — чувствую, там что-то твердое.
— А ризничий тоже был там?
— Он был в нефе, гасил свечи… Знаете, свечи с красными буквицами, они очень дорогие.
Иначе говоря, кто-то взял молитвенник со скамьи и До поры до времени спрятал под стихарем служки, чтобы потом его забрать.
— Ты раскрывал книгу?
— Не успел. Я не хотел остаться без завтрака — тем более что по воскресеньям дают яйцо всмятку и еще…
— Знаю, знаю.
Тут Эрнест окончательно растерялся: откуда известно этому горожанину, что по воскресеньям на завтрак у священника подают яйца и варенье?
— Можешь идти домой.
— Вы в самом деле подарите мне…
— Молитвенник? Да. Завтра. До свиданья, мой мальчик.
Мегрэ протянул мальчугану руку, и тот, чуть поколебавшись, пожал ее.
— Знаю, знаю, это вы понарошку, — тем не менее хмыкнул он перед тем, как уйти.
Итак, преступление совершено в три этапа: статью кто-то набрал или велел набрать на линотипе. А линотипами, как известно, оборудованы только типографии газет или очень крупные издательства.
Кто-то заложил вырезку в молитвенник на конкретную страницу.
А потом кто-то забрал молитвенник со скамьи и до времени спрятал его под стихарем в ризнице.
Возможно, все это дело рук одного человека. Однако не исключено, что для каждого этапа был свой исполнитель. Хотя вполне возможно, что текст набирал один, а все остальное проделал другой.
Проходя мимо церкви, Мегрэ увидел, что оттуда вышел кюре и направляется к нему. Комиссар подождал его у тополей — возле старухи, торговавшей шоколадом и апельсинами.
— Я иду в замок, — сообщил кюре, подходя к Мегрэ. — Мне впервые в жизни довелось служить в таком состоянии: я сам толком не понимал, что делаю. Как подумаю, что это могло быть преступление…
— Речь идет именно о преступлении, — отозвался Мегрэ.
Некоторое время они шагали молча. Комиссар протянул священнику газетную вырезку. Тот на ходу прочел ее и вернул комиссару.
Спутники упорно хранили молчание.
— Зло порождает зло. Но то было несчастное существо, — проговорил наконец кюре.
Ветер задувал с удвоенной силой, так что приходилось придерживать шляпу.
— Я действовал недостаточно энергично, — мрачно добавил кюре.
— Вы?
— Она приходила ко мне каждый Божий день. Готова была вернуться на путь праведный. Но едва она возвращалась в замок…
Он произнес эти слова с невыразимой горечью.
— Я не хотел там появляться. Но в конце концов это был мой долг.
При виде двух мужчин, идущих им навстречу по главной аллее парка, Мегрэ и священник приостановились.
Приглядевшись, они узнали темную бородку Бушардона, а худосочный верзила рядом с ним был не кто иной, как Жан Метейе. Яростно размахивая руками, он вновь что-то доказывал доктору. Желтая машина по-прежнему стояла во дворе замка. Судя по всему, Метейе боялся туда возвращаться, пока не уехал граф де Сен-Фиакр.
Над деревней брезжил таинственный, обманчивый свет. И во всем случившемся было что-то обманчивое, двусмысленное. Какая-то невразумительная канитель.
— Идемте, — проговорил Мегрэ.
Похоже, врач тоже сказал секретарю что-то в этом Роде и потащил его к священнику.
— Здравствуйте, господин кюре. Представьте, я вполне могу вас обнадежить. Даже такому закоренелому нечестивцу, как я, понятна ваша тревога при мысли, что в вашей церкви совершено преступление. Однако это вовсе не так. Опираясь на научные факты, со всей определенностью заявляю, наша графиня умерла от сердечного приступа.
Мегрэ подошел к Жану Метейе.
— У меня к вам один вопрос.
Чувствовалось, что молодой человек нервничает, прямо обмирает от страха.
— Когда вы в последний раз были в редакции газеты «Журналь де Мулен»?
— Я… Погодите…
Он собирался уже что-то сказать, но спохватился и подозрительно уставился на комиссара.
— Почему вы спрашиваете меня об этом?
— Не важно.
— Я обязан вам отвечать?
— Не хотите — не надо.
Выглядел Метейе не то чтобы опустившимся, а скорее измученным глубоким внутренним разладом. Нервозность его переходила все пределы и могла бы стать предметом внимания доктора Бушардона, который в эту самую минуту беседовал с кюре.
