Найо Марш - В мишуре и блестках
— А что они делают?
— Копию надгробия моего многажды прадедушки. Я показал Найджелу фотографию, ну и, разумеется, он видел оригинал на церковном погосте. Они стараются ради меня, и я страшно благодарен. Какой шаг вперед от восковых кукол и карусельных лошадок! Клеть превратится в катафалк, а лежачая фигура будет изображена в натуральную величину. Согласитесь, все-таки это очень мило со стороны Найджела.
— Я видела, как они в полночь волокли клеть по, снегу.
— Похоже, вдохновение накатило на него внезапно и он заразил им Винсента. Крышка клети уже вся покрыта снегом и прекрасно смотрится. Очень хорошо, что Найджел снова начал творить. Порадуйтесь вместе со мной и поешьте риса с рыбой или чего-нибудь еще. Обожаю предвкушать удовольствие, а вы?
В комнату вошли полковник и миссис Форестер. У них был притворно домашний вид, который часто напускают на себя люди, гостящие в загородных домах. Полковник пришел в восторг от затеи Найджела и долго рассыпался в одобрительных восклицаниях, покуда в тарелке стыла овсянка. Жена вернула его к действительности.
— Очевидно, — сказала она, бросив мрачный взгляд на Хилари, — таким образом их удерживают от баловства.
Для Трой осталось загадкой, что же на самом деле миссис Форестер думает об эксперименте Хилари с убийцами.
— Крессида и дядя Берт приезжают поездом в три тридцать в Даунлоу. Я собираюсь их встретить, если, конечно, меня не потребуют в библиотеку.
— Не потребуют. Нам хватит утреннего сеанса.
— Освещение изменилось, да? Из-за снега?
— Наверное, изменилось. Посмотрим.
— Какого сорта портреты вы пишете? — грозно осведомилась миссис Форестер.
— Исключительно хорошего сорта, — несколько язвительно ответил ее племянник. — Вы находитесь в обществе знаменитости, тетя Гертруда.
К радостному изумлению Трой, миссис Форестер скорчила уморительно-тупую рожу и подмигнула.
— Какие мы важные, — пропела она.
— Ничуть, — сердито отозвался Хилари.
— Безнадежно спрашивать меня о том, что я делаю, — усмехнулась Трой, — потому что я совсем не умею говорить о своих работах. Если прижать меня к стенке, то я, конечно, выдавлю что-нибудь, но это будет жуткая белиберда. — И, удивляясь себе, добавила, словно пристыженная школьница: — Каждый рисует как умеет.
— Вы необыкновенно великодушны, — заметил Хилари, помолчав.
— Ничуть, — возразила Трой.
— Ладно! — постановила миссис Форестер. — Поглядим и увидим.
Хилари фыркнул.
— Я рисовал акварели, — вспомнил полковник Форестер, — когда учился в Итоне. Получалось не очень хорошо, но, по крайней мере, я старался.
— В них что-то такое было, — снизошла до похвалы его жена, а Трой неожиданно для себя добавила, что, мол, в жизни не слыхала более точного критического замечания.
Завтракать закончили в относительном молчании и уже собрались встать из-за стола, как в комнату вошел Катберт. Склонившись над Хилари, он живо напомнил присутствовавшим о своем прошлом старшего официанта.
— Да, Катберт, в чем дело? — повернул голову Хилари.
— Омела, сэр. Ее доставят поездом в три тридцать, и человек интересуется, нельзя ли ее забрать со станции.
— Я заберу. Она пойдет на ветку для поцелуев. Пожалуйста, попросите Винсента все подготовить.
— Конечно, сэр.
— Хорошо.
В радостном возбуждении Хилари потер руки и предложил Трой начать сеанс. Приблизительно через час они вышли на искрящийся двор взглянуть, как подвигаются дела у Найджела.
Работа спорилась. Распластанная фигура Билл-Тасмана, умершего в шестнадцатом веке, обретала форму. Руки Найджела, облаченные в митенки, так и мелькали перед глазами. Он бросал на клеть пригоршни снега, а затем снимал лишнее деревянной лопаточкой, позаимствованной, видимо, на кухне. Трудился Найджел с явной одержимостью. На зрителей даже не взглянул. Шлепок, еще шлепок, выемка, бороздка — и так без передышки.
И тут Трой впервые увидела Уилфреда, повара по прозвищу Котеночек.
Он появился в дверях в поварском колпаке, клетчатых брюках и белоснежном фартуке, на плечи не без шика было наброшено пальто. В руках Котеночек держал огромный половник и выглядел словно персонаж из рекламы вкусной и здоровой пищи. И впрямь, его круглое лицо, большие глаза и улыбчивый рот как нельзя более соответствовали жанру и теме.
Увидев Трой и Хилари, Котеночек радостно просиял, коснувшись пухлой рукой накрахмаленного колпака.
— Доброго вам утра, сэр, — сказал он. — Доброго утра, леди.
— Здравствуйте, Уилфред, — отозвался Хилари. — Решили помочь с заморозкой готового продукта?
Немудреная шутка вызвала у Котеночка приступ веселья.
— Вот уж нет, сэр, — возразил он. — Не смею мешать. Я просто подумал, не пригодится ли художнику половник.
В ответ на это предложение, сделанное через посредников, Найджел лишь покачал головой, ни на секунду не прекращая работу.
— Все хорошо в вашей епархии? — спросил Хилари.
— Да, сэр, спасибо. Дела идут отлично. Мальчик из Даунлоу оказался невероятно смышленым.
— О, хорошо, хорошо, — чересчур торопливо, как показалось Трой, произнес Хилари. — А как насчет мясных пирожков?
— После чая будут готовы, сэр, — весело отвечал Котеночек. — Уж будьте любезны, навострите зубы и заготовьте желания.
— Если пирожки будут такими же, как все остальное, чем вы нас потчуете, — вставила Трой, — то мы их смело назовем пирожками века.
Трудно сказать, кто больше обрадовался похвале, — Хилари или его повар.
Из-за угла западного крыла дома возник Винсент с очередной тачкой, наполненной снегом. При ближайшем рассмотрении садовник оказался смуглым худым человеком с угрюмым выражением лица. Он искоса глянул на Трой, вывалил груз и потащился обратно. Котеночек, пояснив, что вышел только на минутку посмотреть на будущую статую, одарил всех широчайшей улыбкой, при этом на его лице образовалось множество ямочек и складочек, и удалился в дом.
2Крессида Тоттенхэм была светловолоса и необычайно элегантна. Настолько, что красота дамы отступала на второй план и воспринималась как нечто вроде поощрительного приза за элегантность или как последний штрих, придающий законченность картине. На голове Крессиды красовалась соболиная шапка. Соболя обрамляли ее лицо, свисали с рукавов и топорщились на сапогах. Под верхней одеждой оказался наряд чрезвычайной простоты и дороговизны, основную часть которого составляли перчатки.
Крессида слегка кривила рот и скашивала глаза, а голову держала набок. Вела она себя очень сдержанно и красноречием не отличалась. Когда же заговаривала, то через каждое слово вставляла «понимаете». Как модель она Трой абсолютно не привлекала. Ситуация складывалась неловкая: Хилари то и дело взглядывал на Трой, словно спрашивая, что она думает о Крессиде.
