Эмиль Габорио - Преступление в Орсивале
— Да неужто вы меня не узнали, господин Планта? Присмотритесь-ка получше, ведь это я, Лекок!
И чтобы убедить мирового судью, он снял очки. Пожалуй, глаза были Лекока, голос тоже его. Папаша Планта опешил.
— Ни за что бы вас не узнал, — признался он.
— Я в самом деле несколько изменил свою внешность. Принял облик начальника канцелярии. Что поделаешь — такое ремесло!
И, пододвинув гостю кресло, он продолжал:
— Приношу вам глубочайшие извинения за то, что при входе вы подверглись столь дотошному допросу. Поверьте, я и сам не рад, что вынужден прибегать к подобным предосторожностям. Я вам уже рассказывал, каким опасностям подвергается моя жизнь; даже дома я не могу быть спокоен. Не далее как на прошлой неделе является посыльный с железной дороги и говорит, что ему велено доставить мне пакет. Жануй — это моя служанка, она провела десять лет в Фонтевро[16], так что нюх у нее первоклассный, — не заподозрив ничего худого, впускает его. Он протягивает мне посылку, я уже готов ее взять, как вдруг — пиф-паф! — раздаются два выстрела. В посылке был револьвер, обернутый в клеенку, а мнимый посыльный оказался беглым каторжником из Кайенны, которого я арестовал в прошлом году. Да, чудом я жив остался!
Эту ужасную историю он рассказал беззаботным тоном, словно речь шла о самом заурядном событии.
— Однако, — перебил он сам себя, — было бы крайне глупо морить вас и себя голодом в ожидании рокового удара.
Он позвонил, явилась усатая дама.
— Жануй, — сказал он, — подавай завтрак на две персоны и вино получше, да поторопись.
Судье было нелегко со всем этим освоиться,
— А, вижу, вы смотрите на мою Жануй, — заметил Лекок. — Сущий клад! Холит меня, как ребенка, пойдет за меня в огонь и в воду. А уж какая сильная! В тот раз я ее еле-еле удержал: она чуть не задушила мнимого посыльного. Вообразите, я выбрал ее среди чуть ли не четырех тысяч преступниц, отбывающих наказание, и взял в услужение. Она сидела за детоубийство и поджог. Теперь это честнейшее создание на свете. Готов побиться об заклад: за три года, что она служит в доме, ей ни разу и в голову не пришло украсть у меня хотя бы су.
Папаша Планта слушал вполуха и ждал подходящего момента, чтобы прервать этот поток похвал, воздаваемых Жануй, — похвал, быть может, вполне заслуженных, но, по его мнению, не вполне уместных, и вернуть разговор к вчерашним событиям.
— Быть может, с утра вам не до меня, господин Лекок? — начал он.
— О чем вы говорите? Вы же видели мою вывеску при входе. «Всегда начеку»! Нынче утром я уже успел побывать по делам в десяти местах и дать поручения троим подчиненным. Таким, как я, некогда лодырничать! Я даже добрался до «Кузницы Вулкана», расспросил там о бедняге Гепене.
— И что вам рассказали?
— Мои догадки подтвердились. Он и в самом деле в среду, без четверти десять, разменял у них банкноту достоинством в пятьсот франков.
— Следовательно, он спасен?
— Почти. Спасение будет полным, когда мы разыщем мисс Дженни Фэнси.
Старый судья не сумел скрыть некоторого неудовольствия.
— Ну, это дело долгое, — заметил он, — да и непростое.
— Вот еще! Она у меня здесь, на подушечке, и, если только не случится чего-нибудь из ряда вон выходящего, к вечеру мы ее найдем.
— Вы в самом деле на это надеетесь?
— Кому-нибудь другому, сударь, я ответил бы: я в этом уверен. Подумайте только: эта особа была любовницей графа де Тремореля, человека заметного, баловня моды.
Девица, полгода кряду поражавшая блеском роскоши весь Париж, даже если она снова скатывается на дно, не исчезает бесследно, подобно камню, брошенному в болото. Когда нет больше друзей, остаются заимодавцы — они выслеживают ее, не упускают из виду в надежде, что рано или поздно ей снова улыбнется счастье. Она о них не беспокоится, воображает, будто о ней забыли, но это заблуждение. Есть у меня одна знакомая торговка туалетами, по части дам полусвета это Вапро и Боттен[17], вместе взятые. Эта почтенная женщина не раз оказывала мне услуги. Если не откажетесь, мы вместе посетим ее после завтрака, и не пройдет двух часов, как она добудет нам адрес нашей мисс Фэнси. Ах, мне бы такую уверенность, что мы схватим Тремореля!
Папаша Планта издал вздох облегчения. Разговор наконец-то принимал желательное направление.
— Значит, вы о нем думаете? — спросил он.
— Еще бы мне о нем не думать! — воскликнул Лекок, подскочив на стуле от такого недоверия. — Вы видели мою подушечку? Со вчерашнего дня я только и думаю, что об этом негодяе. Из-за него я не сомкнул глаз всю ночь. Мне надо его найти, я жажду его найти и найду!
— Не сомневаюсь, — отозвался судья, — но когда?
— В том-то и дело. Может быть, завтра, а может быть, через месяц, это зависит от того, насколько точно я все рассчитал, насколько удачно составил план.
— Как! У вас уже готов план?
— Да, сударь, полностью готов.
Папаша Планта весь обратился в слух.
— Я исхожу из того соображения, — начал сыщик, — что мужчине, сопровождаемому женщиной, невозможно скрыться от полицейского розыска. В нашем случае, когда женщина молода, хороша собой и беременна, это невозможно втройне.
Приняв это соображение, посмотрим, что представляет собой граф де Треморель.
Наделен ли он даром особой проницательности? Нет, поскольку нам удалось раскрыть все его хитрости. Можно ли считать его круглым дураком? Нет, поскольку на его уловки чуть не клюнули вполне разумные люди. Следовательно, это человек неглупый, но ограниченный; из воспитания, книг, знакомств, каждодневных разговоров он извлек известные познания, которыми теперь воспользуется.
Это о его уме. Характер его нам известен: вялый, слабый, нестойкий, способный к действию не иначе как на пороге гибели. Мы видели, какой ужас испытывает этот человек, когда надо принять окончательное решение, как ищет окольных путей, как охотно идет на сделку. Ему свойственно убаюкивать себя иллюзиями, принимать желаемое за действительное… Короче говоря, ничтожество и трус.
Каково же его нынешнее положение? Он убил жену, но надеется, что убедил всех в собственной гибели; он похитил девушку, в кармане у него сумма не меньше миллиона, а может быть, и больше.
Теперь, когда мы определили положение, характер и умственный уровень этого человека, можем ли мы путем рассуждений, принимая во внимание его поступки, известные нам, выяснить, как он поведет себя в таких-то и таких-то обстоятельствах? Думаю, что можем, и надеюсь вам это доказать.
Лекок вскочил и принялся мерить шагами кабинет, как делал всегда, излагая и развивая свои теории о том, как нужно вести расследование.
