Пьер Сувестр - Пустой гроб
Глава двадцать седьмая
МЕСТЬ ДЕЛЬФИНЫ ФАРЖО
В лесу нам больше не гулять,
Деревья все срубили…
— Кто это поет?
Дельфина Фаржо удивленно взглянула на старую Фелисите, которая по привычке пропела знакомый куплет, пытаясь отвлечь свою подопечную от грустных мыслей.
Дельфина и Фелисите снова были в прежней комнате, в той самой квартире, которую некогда отвел профессор Дро для бедной безумицы.
День стоял серый, пасмурный, моросил дождь; вытянувшись на придвинутой к окну кровати, Дельфина грустно смотрела на пышные купы деревьев, которые, точно морская пена, раскинулись над авеню Мадрид, протянулись до самого Булонского леса.
Дельфина Фаржо изумилась еще больше, когда Фелисите опять стала напевать тот же куплет: В лесу нам больше не гулять… Нетерпеливым жестом молодая женщина попросила ее замолчать.
— Это невыносимо, — сказала она, — ты все время поешь одно и то же, что за странная привязанность к этой детской песенке?
— Бедная моя девочка, — откликнулась Фелисите, — это оттого, что другие песенки тебе не нравятся, а этой ты всегда радовалась.
Дельфина слегка растерялась, потом взмолилась:
— Сегодня она раздражает меня, прошу тебя, не пой больше!
Молодая женщина снова замолчала, и Фелисите не осмеливалась тревожить ее. После ужасной драмы, стоившей жизни профессору Дро, прошла неделя; тот роковой день мог бы стать последним и для бедняжки Элен, не приди ей на выручку Фандор.
Медсестры поспешили тогда перенести Дельфину в эту квартиру, которую снимал для нее профессор — он так сильно любил Дельфину, что ради ее спасения отдал всю свою кровь.
После операции Дельфина пребывала в странном, внушавшем тревогу оцепенении; пользовавший ее доктор полагал, что физическое ее состояние тревог не вызывает и опасался только за ее рассудок, который Дельфина могла утратить навеки.
Последние два дня Дельфина ненадолго вставала днем, а все остальное время проводила в постели, хотя давно уже окрепла и в продолжительном отдыхе не нуждалась. Она похорошела, ее щеки расцвели яркими красками.
Дельфина надолго ушла в себя; Фелисите забеспокоилась, попыталась отвлечь ее:
— Хочешь, я дам тебе куклу?
От удивления молодая женщина широко раскрыла глаза.
— Куклу? — тихо спросила она. — Какую куклу?
Фелисите пожала плечами; она принесла из соседней комнаты куклу и положила ее к ногам больной.
Изумленная Дельфина уставилась на фарфорового младенца.
— Что это значит? — спросила она. — Зачем мне эта игрушка?
— Я принесла ее, чтобы немного развлечь тебя, — терпеливо объяснила старая Фелисите. — Посмотри-ка, на твоей куколке розовое платьице, хочешь — переодень ее в голубое: сегодня ведь пасмурно.
Дельфина выразительно посмотрела на нее, и Фелисите смущенно умолкла. Собеседница ее явно была в недоумении.
— Что это значит? — раздраженно повторила она. — Я не ребенок, чтобы играть в куклы.
Она нервно рассмеялась.
— Я давно уже взрослая женщина, мне тридцать лет, я была замужем. Что за глупость предлагать мне куклу? Этого еще не хватало! Надо мной тут, похоже, насмехаются!..
Она разволновалась, провела рукой по лбу, бормоча что-то неразборчивое, потом показала на книгу, лежавшую на этажерке.
— Принеси-ка мне лучше вот это.
Это был альбом с грубо размалеванными картинками, под каждой две-три строчки текста огромными буквами — по таким книгам учат читать самых маленьких.
Дельфина медленно листала страницы.
— Я знаю эту книгу, — сказала она, — всего несколько дней назад она казалась мне такой интересной!.. А теперь я нахожу ее скучной, совсем детской.
Она устало отложила книгу и сказала, точно беседуя сама с собой:
— Еще вчера все это казалось мне таким интересным, а, может, это было давно? Никак не могу припомнить.
Поведение Дельфины озадачило Фелисите.
— Никогда еще не была она такой, — удивлялась медсестра, — что с ней случилось?
Фелисите попыталась было настоять на своем:
— Дай отдых своей головке, Дельфина, поиграй с куклой.
Эти слова окончательно вывели из себя Дельфину — она схватила куклу, швырнула ее на середину комнаты — фарфоровый младенец разлетелся вдребезги.
— Не хочу, чтобы надо мной насмехались! — не выдержала Дельфина. — Я не дурочка, не сумасшедшая и не ребенок! Мне надобны другие развлечения, сообразные с возрастом… Довольно обращаться со мной, как с маленькой девочкой… Кстати, почему с некоторых пор ко мне относятся, как к ребенку?
Внезапно ее осенила неожиданная догадка, она спросила:
— Почему я больше не вижу профессора? Доброго профессора Поля Дро, которого я так люблю? Он что же — совсем забыл меня? Я так радовалась, когда он приходил, ласково смотрела на меня, брал мои руки в свои, ведь правда, Фелисите? Сходи за ним.
Старая медсестра побледнела. Сомнений не оставалось: больная переменилась, произошло нечто невероятное, неправдоподобное, на что давно перестали надеяться.
Смотри-ка, рассуждает как нормальный человек, говорит вполне разумно, держится с достоинством; Дельфина не говорила больше детским голоском, не желала играть в куклы, разглядывать картинки.
Фелисите удалось-таки успокоить Дельфину. Изо всех сил стараясь, чтобы голос ее не дрожал, старая медсестра уклончиво ответила:
— Профессору сейчас не до тебя, детка… какое-то время… Сегодня он не придет.
— А завтра? — настойчиво выспрашивала Дельфина.
— Завтра, надо думать, он заглянет к нам, — пообещала Фелисите.
Она и не заметила, как подозрительно посматривала на нее Дельфина.
Дельфина немного помолчала, потом поудобнее устроилась в кровати и шепнула Фелисите.
— Оставь меня и задвинь шторы, я устала, хочу немного поспать.
Медсестра повиновалась и пристроилась на стуле в изголовьи больной; вскоре Дельфина задышала спокойно и ровно. «Уснула», — подумала Фелисите.
Фелисите покинула свой пост. Она прошла в соседнюю комнату и по телефону связалась с Даниэль.
— Не могли бы вы подняться сюда на минутку? — попросила она старшую медсестру.
Та пообещала и вскоре присоединилась к Фелисите.
После жуткой истории в операционной, стоившей жизни профессору Дро, Даниэль не находила места, металась, точно безумная… Скандал назревал неслыханный, однако общими усилиями удалось погасить его. Фандор не выдвинул против профессора никаких страшных обвинений, не сказал о нем ни одного порочащего слова. Никто не обвинил медсестер в пособничестве хирургу. Фандор убедился, что они ни о чем не подозревали и уж во всяком случае не были сообщницами врача.
