Филлис Джеймс - Смерть эксперта-свидетеля
Бренда попыталась восстановить в памяти макет новой Лаборатории, установленный в библиотеке. Этот огромный вестибюль, все еще без крыши, должно быть, большая приемная, она разделяет два основных крыла здания. Ей нужно держаться левее и пройти там, где будет Отдел биологических исследований. Этот путь – самый короткий, чтобы выйти на шоссе Гайз-Марш-роуд. Она провела лучом по кирпичным стенам и, тщательно выбирая дорогу, пошла по неровной земле к левому проходу. Луч фонаря высветил еще один дверной проем, потом еще. Тьма густела, казалась тяжелой от запаха кирпичной пыли и спрессованной земли. И вот бледное сияние ночного неба погасло: она вошла в ту часть здания, где уже клали крышу. Здесь стояла абсолютная тишина.
Она обнаружила, что крадется вперед, затаив дыхание, устремив неподвижный взгляд на расплывающийся лужицей кружок света у своих ног. И вдруг ничего больше не стало – ни неба над головой, ни дверного проема, ничего, кроме черной черноты вокруг. Она провела лучом фонаря по стенам: они грозно приблизились. Это помещение слишком мало даже для личного кабинета. Кажется, она забрела в какой-то стенной шкаф или кладовку. Она твердо знала, что где-то должен быть проход, тот, через который она вошла. Но, потеряв ориентацию в замкнувшей ее тесной тьме, она не могла больше отличить стены от потолка. Каждое движение фонарного луча, казалось, заставляло тяжелую кирпичную кладку смыкаться вокруг нее, а потолок – опускаться, медленно, как могильная плита. Пытаясь овладеть собой, она постепенно, сантиметр за сантиметром, двигалась вдоль одной из стен, уговаривая себя, что где-то здесь, сейчас обязательно найдется дверной проем.
Вдруг фонарь в ее руке дрогнул и пятно света упало на пол. Бренда замерла в ужасе перед грозившей ей опасностью. Посреди помещения зияло квадратное устье колодца, прикрытое лишь двумя переброшенными через него досками. Один панический шаг, и она могла бы сшибить доски прочь, провалиться в черное небытие. Ей представилось, что колодец этот – бездонный и труп ее не нашел бы никто и никогда. Она лежала бы там, в грязи, во тьме, слишком слабая, чтобы громко кричать. Никто ее не мог бы услышать. А все, что услышала бы она, – это отдаленные голоса рабочих, кладущих кирпич за кирпичом, замуровывая ее, еще живую, в черной, глубокой могиле. Но тут ей стало страшно совсем по-другому: в голову полезли мысли о причинах случившегося.
Она подумала о проколотых шинах. А было ли это случайностью? Шины были в полном порядке, когда этим утром она поставила велосипед на место. Может, никакого стекла на дороге и не было? Может, кто-то сделал это нарочно? Кто-то, кто знал, что она уйдет из Лаборатории поздно, и некому будет подвезти ее домой, и тогда ей придется идти одной через стройплощадку. Она представила, как он бесшумно пробирается в сарай для велосипедов в темноте раннего осеннего вечера с ножом в руке, приседает у колес, прислушивается к шипению уходящего из камеры воздуха, рассчитывая, какой должна быть дырка, чтобы шины спустили прежде, чем Бренда успеет далеко отъехать от Лаборатории. А теперь он поджидает ее, с ножом в руке, где-то здесь, во тьме. Он улыбается, проводя пальцем по лезвию, прислушиваясь к ее шагам, приглядываясь к свету ее фонаря. У него, конечно, тоже есть фонарь. С минуты на минуту его луч ударит ей в лицо, слепя глаза, чтобы она не разглядела жестокой, торжествующей улыбки, сверкающего лезвия. Бренда инстинктивно выключила фонарь и прислушалась: кровь гремела у нее в ушах, а сердце колотилось с такой силой, что она была уверена: кирпичные стены сейчас непременно задрожат в том же ритме.
И тут она услышала шум. Тихий, словно кто-то сделал один шаг и замер. Шорох – будто рукав задел о доску. Он здесь. Он приближается. И теперь не осталось ничего – только паника. Рыдая, она заметалась меж стен, ударяясь ладонями о твердый шершавый кирпич, обдирая пальцы. И вдруг – пустота. Она споткнулась и упала в проем, фонарь вылетел из ее рук. Она лежала, всхлипывая, и ждала смерти. Потом что-то ужасное налетело на нее с диким, торжествующим воплем и хлопаньем крыльев, отчего дыбом встали волосы у нее на голове. Она взвизгнула – ее тоненький голос потонул в птичьем крике: сова отыскала незастекленное окно и вылетела в ночь.
Бренда не знала, как долго пролежала так, вцепившись ободранными пальцами в землю. Рот ее был полон пыли. Немного погодя, однако, она сдержала рыдания и подняла голову. И очень ясно увидела окно – огромный квадрат светящегося неба, проколотого лучиками звезд. А справа от окна светился дверной проем. Она с трудом поднялась на ноги. Не стала тратить времени на поиски фонаря, а пошла прямо на благословенный свет дверного проема. За ним открылся еще один. И вдруг больше не было стен вокруг, только сверкающий купол неба раскачивался у нее над головой.
Все еще плача, но теперь уже с облегчением, Бренда бросилась бежать в лунном свете, ничего не сознавая, волосы развевались у нее за плечами, а ноги, казалось, едва касались земли. И вот перед ней полоса деревьев и, сияя сквозь осенние ветви, – часовня Рена, освещенная изнутри, манящая и священная, сверкающая, словно картинка на рождественской открытке. Она бросилась к часовне, протянув к ней раскрытые ладони, как сотни се предков на черных болотах, должно быть, бросались к алтарям своих богов, ища прибежища. Дверь была приоткрыта, и светлая полоса стрелкой указателя лежала на дорожке. Бренда ударилась всем телом о дубовую панель, и тяжелая дверь качнулась внутрь, в торжество света.
Поначалу ее мозг, парализованный потрясением, отказывался осознать то, что она так ясно увидела. Ничего не понимая, она осторожно протянула вверх руку и погладила мягкий вельвет брюк, коснулась обмякшей, влажной ладони. Медленно-медленно, словно подчиняясь приказу собственной воли, Бренда подняла глаза и теперь сразу все увидела и осознала. Лицо Стеллы Моусон, ужасное в смерти, склонялось над ней. Глаза были полуоткрыты, ладони повернуты наружу, словно прося о милосердии или о помощи. Вокруг шеи двойной петлей обвивался синий шелковый шнур, конец его, украшенный кистью, был привязан к крюку, высоко вбитому в стену. Рядом с ним, обернутая вокруг второго крюка, виднелась веревка от колокола. Низкий деревянный стул валялся, опрокинутый, под висящими ногами. Бренда подняла стул. Со стоном она ухватилась за веревку и качнулась на ней – раз, другой, третий – прежде, чем веревка выскользнула из ее слабеющих рук и Бренда потеряла сознание.
Глава 10
Меньше чем в полутора километрах от часовни, за полем и территорией Хоггата, Мэссингем завел полицейский «ровер» на въездную аллею Лаборатории и остановился в кустах. Выключил фары. Фонарь напротив въезда озарял аллею мягким сиянием, а дверь Лаборатории былая ясно видна в лунном свете.
