Пьер Сувестр - Пустой гроб
Когда раздался выстрел, Жюв упал.
«Попал или не попал?» — засомневался Фантомас.
Расталкивая друг друга, к нему уже бросились присяжные, стали окружать его.
Секунда промедления — и он будет окружен, схвачен.
Фантомас ничуть не растерялся, он видел, какая ему грозит опасность. Перемахнув через балюстраду, он спрыгнул в зал, смешался с толпой, затем, стараясь не бежать, дабы не привлекать внимания, большими шагами направился к выходу.
Фантомас спустился по лестнице, очутился в главном вестибюле, остановился, прислушался — никто не заметил, как он ушел, никто не гнался за ним. Бандит усмехнулся: «Значит, я убил Жюва, через час прочту об этом в специальном выпуске».
Никем не замеченный, Фантомас покинул Дворец правосудия. Он не стал заходить в судебную канцелярию, где молодой адвокат-стажер, защищавший его сына, должно быть, спешил покончить с формальностями и освободить Владимира из-под стражи.
Опасность миновала, остальными делами сына можно было заняться и позже.
Фантомас кликнул наемный фиакр:
— Отвезите меня на площадь Согласия.
Фиакр тронулся в путь, проехал мимо Лувра. Неожиданно Фантомас забарабанил в стеклянную перегородку:
— Стойте!
Фиакр остановился, Фантомас расплатился с кучером и вышел.
Он воротился назад, прошел под сводами Лувра, очутился на площади Каррусель. Шел он быстро и вскоре был у памятника Гамбетте. Недалеко от памятника какой-то прохожий мирно почитывал свою газету. Фантомас положил руку ему на плечо:
— Как ты точен, приятель… Молодец!
Мужчина вздрогнул.
— Наконец-то, хозяин, а то я места себе не нахожу.
— Это еще почему? — удивился Фантомас.
Собеседник его раскипятился:
— Как это почему, хозяин! Такие дела творятся, черт подери, еще бы мне не беспокоиться… Как вспомню обо всем — мурашки по коже!.. Я ведь знал, что вы пошли в суд, что сынка вашего судить будут, вот и подумал — как бы и вас-то самого…
— Меня? — перебил его Фантомас.
— Ну да, черт подери, ведь попади вы в руки к легавым…
Мужчина говорил спокойно, как говорят о вещах вполне естественных, и потому ответ Фантомаса неприятно поразил его.
— Слушай, Пономарь, — холодно начал бандит, свысока поглядывая на верно служившего ему апаша, — не городи чепухи; не будь я сегодня в отличном настроении, ты бы узнал у меня, почем фунт лиха, я навсегда избавил бы тебя от всяких сомнений.
Отчитав апаша, Фантомас расплылся в улыбке, будто вспомнил что-то забавное.
— Сына я оправдал, — сказал он, — что до Жюва… Убил я его или нет — наверняка не скажу, но надежда есть.
Такое заявление попахивало сенсацией, зловещий апаш содрогнулся.
— Так говорите, Жюв убит, а сына вы оправдали? Ну и дела! Теперь уж я совсем ничего не понимаю… Вы позволите, хозяин, задать вам пару вопросов?
Обычно Фантомас не выносил, когда его расспрашивали.
Должно быть, в тот день настроение его и впрямь было преотличным, ибо он сказал Пономарю:
— Так и быть, слушай…
Фантомас в двух словах рассказал Пономарю, как развернулись события.
Мрачный сообщник его начал было расточать комплименты, но Фантомас не слушал его:
— Давай ближе к делу. Выполнил мои поручения? Одежду для меня принес?
— Да, хозяин, — ответил Пономарь, — я захватил все необходимое, только вот ума не приложу, где бы мы могли загримироваться… Если в фиакре, так он, того и гляди, с кем столкнется; где в другом месте — народу везде полно…
Фантомас не знал безвыходных ситуаций.
Он снисходительно пожал плечами.
— Дурачина ты, — сказал он и рукой показал на вход в музей.
— Чем плохо место? — спросил Фантомас. — В античном отделе сейчас ни души — в такой-то час… Музеи, дорогой мой, казалось бы специально предназначенные для посещения их публикой, на самом деле всегда безлюдны. Это все знают.
Через несколько минут из Лувра вышли два человека, в которых даже самый ушлый полицейский — исключая, быть может, Жюва — ни за что не признал бы ни Пономаря, ни Фантомаса!
Рядом шагали два старикана — этакие труженики-водопроводчики, одеты они были в синие спецовки, на спине — ящички с инструментами, на голове — типично парижская привычка — ладно сидели сдвинутые набекрень каскетки с козырьком — засаленные, поношенные, они великолепно гармонировали со всем ансамблем.
— А куда мы идем, хозяин? — спросил Пономарь.
— К тебе, — многозначительно сказал Фантомас.
— За ребенком? — опять спросил Пономарь.
— За ребенком, — коротко ответил Фантомас.
Спутник Фантомаса следовал за ним вслепую, не понимая, что тот задумал, но готовый выполнить любой его приказ; он доверял Фантомасу и был всецело ему предан.
Между тем Фантомас о чем-то напряженно думал.
— Пономарь, — заявил Гений преступлений, — на дело пойдем вместе. Недавно ты уже сослужил мне службу. Тогда я сказал тебе, что в долгу не останусь, слово свое я сдержу. Сделаем дело, заработаем кучу денег, половина — твоя.
От изумления Пономарь выпучил глаза.
— Повезло мне, право слово, — выпалил он, — чертовски все это кстати. Я как раз на мели, и выгори это дельце… А что надо делать?
Фантомас довольно заулыбался.
— Сначала отомстим, — сказал он, — отомстим Жюву, отыгравшись на кое-ком из тех, кого он взял под свою защиту!.. Ну а потом — разбогатеем.
Фантомас обернулся к Пономарю и, не сводя с него глаз, негромко сказал:
— Перво-наперво прикончим Юбера.
Пономарь недоверчиво поморщился.
— Вы хотите Пришить Юбера? А что нам это даст?
Фантомас загадочно усмехнулся.
— Наивная душа, — бросил он.
Пономарь продолжал колебаться.
— Я вот что думаю, хозяин, — начал он, — не многовато ли нас будет на одну-то кубышку: вы, да я, да Мариус — ребенка ведь он похитил, да еще этот Клод, от которого мы обо всем узнали.
Фантомас едва не задохнулся от смеха.
Зловещей была веселость этого изверга, спешившего убить ребенка: с поразительным хладнокровием совершал он тягчайшие свои преступления.
Не зря к прозвищу Гений преступления добавили кличку более позорную — Палач!
К своим жертвам он был жесток и безжалостен, отчаянные мольбы и слезы оставляли его равнодушным.
Фантомас ухмыльнулся и в порыве откровения признался Пономарю:
— Ты и впрямь думал, что нас так много? Молокосос!.. Знай же, лишь ты да я будем делить кубышку. Клод и Мариус — одно и то же лицо, а Мариус, если угодно, это я!
Пономарь ничего не ответил. Дерзкая отвага и гениальная изворотливость хозяина часто повергали его в такое волнение, что он надолго терял дар речи.
