Тим Саймондс - Шерлок Холмс и болгарский кодекс (сборник)
После недавнего волнения волны почти улеглись, но меня все равно укачивало. Я решил отвлечься и занялся бумагами, содержание которых очень тревожило нас с того самого момента, как мы покинули Даунинг-стрит. На полях рукой Майкрофта было написано небрежным почерком:
Мы с тревогой наблюдаем за событиями, разворачивающимися на этой территории. Болгария является их эпицентром. На наших глазах империи, словно солнца, доживающие свой век, распадаются на огромные части.
Конечно, мы надеемся, что, ко всеобщему благу, старые империи уйдут в небытие во сне, тихо и мирно. Но все же нас не оставляет страх перед самым худшим, что может произойти.
И хотя, возможно, Болгарии будет отведен лишь один параграф в многостраничной истории Англии, эта балканская страна имеет немаловажное значение для стареющих империй.
Наша страна пытается сохранять равновесие сил. И вопреки протестам сторонников «Малой Англии», выступающих против расширения наших колониальных владений, Британская империя должна показать зубы, а в случае необходимости – и укусить.
К моему облегчению, паром, чей ход был замедлен волнением на море, достиг наконец тихой французской гавани. Сев на парижский поезд, мы к вечеру добрались до вокзала, откуда отправлялся «Восточный экспресс».
Носильщик поспешил перенести наш багаж из ландо в личный вагон принца Фердинанда. Именуемый в дипломатических кругах болгарским министерством иностранных дел на колесах, он был отделан с почти вызывающей роскошью.
Комфортабельные купе ничем не уступали тем, которыми по праву гордилась Пенсильванская железная дорога. Уютные гнездышки для самых изнеженных путешественников.
Надпись на табличке свидетельствовала, что вагон изготовлен Лондонской и Северо-Восточной железнодорожной компанией, выпускающей вагоны для поездок королевы на отдых в Шотландию, в замок Балморал. Но на дверных ручках туалетных комнат стоял герб принца.
Мебель, купленная в Вене при распродаже имущества разорившейся оперной дивы, носила отпечаток стиля бидермейер и невзыскательного дамского вкуса.
Через несколько минут мы уже сидели в ресторане. Метрдотель принес нам меню, в котором значились устрицы, суп с итальянской пастой, тюрбо под зеленым соусом, цыпленок по-охотничьи, говяжье филе с запеченным картофелем, заливное из дичи, салат-латук, шоколадный пудинг и огромный выбор десертов.
В такой небывалой роскоши мы провели весь вечер, погруженные в глубокую задумчивость, но в силу давней дружбы не тяготящиеся молчанием.
Нечасто мне доводилось выезжать по делам за границу вместе с Холмсом. Несколько громких преступлений он раскрыл без меня и моего револьвера. В том числе покушение на генерала Трепова в Одессе и внезапную смерть кардинала Тоски, которую мой друг расследовал по личной просьбе его святейшества папы римского.
Меня не было рядом с ним ни в Нарбонне, ни в Ниме, где он оказал щедро вознагражденные услуги Французской Республике, ни в Тринкомали, на Цейлоне, где неожиданная трагедия произошла с братьями Аткинсонами.
Было, впрочем, одно незабываемое путешествие, которое мы совершили вместе, – в швейцарскую деревушку Майринген, где мы остановились в гостинице «Англия» и куда привели нас происки профессора Мориарти. Самые преданные читатели помнят о трагических событиях у Рейхенбахского водопада, приведших к смерти «Наполеона преступного мира» и исчезновению Шерлока Холмса, которого посчитали погибшим.
Беспокойство овладело мной, когда я вспомнил предостережение Майкрофта: «Не забывайте, что Болгария – такое место, где, выйдя на улицу, вы можете в любой момент подорваться на мине, заложенной для другого».
Охваченный тревожными воспоминаниями о Мориарти и мыслями о терроре, я поймал взгляд моего задумавшегося друга и сказал:
– Холмс, я хочу взять с вас одно обещание.
Мой друг, весь внимание, отложил трубку в сторону:
– Какое обещание, старина?
– Мне хочется, чтобы мои бренные останки, когда я отойду в Страну Безмолвия, были погребены рядом с вашими.
Холмс внимательно посмотрел на меня:
– Вы затронули очень интересную тему, мой дорогой Уотсон. Я должен признать, что осознание надвигающейся опасности – это скорее проявление смелости, а не глупости. Но следует помнить, что все мы в конечном счете смертны.
Я уточнил:
– Если к тому времени вы не обзаведетесь пасекой в Суссексе…
– Как я понимаю, вас пугает соседство моих итальянских пчел?
– Дистанция в четверть мили меня бы вполне устроила.
– Ну а если вы покинете этот мир раньше меня, поклянитесь могилой вашей дорогой матушки не восставать и не наведываться ко мне в гости.
Я протянул руку:
– Ну что, договорились, Холмс?
– Пока не могу дать вам такого обещания, Уотсон, но мы еще вернемся к этому, чтобы все обдумать, прежде чем возникнет реальная опасность. А сейчас, старина, я хотел бы поговорить о другом. Надо сказать, что сплю я очень чутко, и, скорее всего, даже уснув навеки, сохраню эту способность. Надеюсь, ваш храп, Уотсон, будет для меня наказанием лишь в этой жизни. Если же он станет преследовать меня и после смерти, то я этого точно не вынесу.
– Ладно, ладно, я все понял, – поспешил я дать ответ.
– А в каком облачении вы хотели бы упокоиться? В колониальном шлеме, военной форме цвета хаки и крагах?
– Именно так, Холмс.
– А надпись на надгробии? Вы ее уже придумали?
– Предоставляю сделать это вам, мой дорогой друг. Единственное пожелание: упомяните о моих писаниях и врачебной миссии в Афганистане. Кстати, Холмс, а вы ведь моложе меня всего на год или два.
– Думаю, для вашей эпитафии как нельзя лучше подошли бы слова: «Верен как сталь, прям как клинок». – Неожиданно в голосе его зазвучала грусть. – В день ваших похорон молодые люди в стоячих воротничках из Уэст-Энда, отправляясь в офис, не забудут повязать траурную ленточку на свои цилиндры. Для них ваш уход станет невосполнимой утратой.
Так, шутя и поддразнивая друг друга, мы уладили все вопросы, касающиеся места моего захоронения и эпитафии.
Глава пятая,
в которой продолжается наше путешествие на «Восточном экспрессе»
На следующий день я встал достаточно рано. Ночь прошла спокойно под убаюкивающее шипение и покачивание быстро идущего поезда. Наступившее утро было просто великолепно, без единого облачка на небе. По мере продвижения экспресса мимо нас проносились, сменяя друг друга, разные города и страны. И везде был свой язык и своя письменность. Я направился в вагон-ресторан, где застал Холмса за изучением большой кипы бумаг.
