Эдмунд Криспин - Дело о золотой мушке. Убийство в магазине игрушек (сборник)
– Дорогой, может быть, нам начать все сначала?
– Нет, милая, боюсь, что нет, – сказал Роберт, вновь обретая стойкость. – Даже если бы я счел это возможным (а я не считаю), то как бы отреагировал этот твой Дональд, или как-его-там, который сидит и смотрит на тебя влюбленными глазами?
Изольда отпрянула, резко откинувшись в кресле.
– Дональд? Надеюсь, ты понимаешь, что у меня достаточно хороший вкус, чтобы не воспринимать всерьез подобного юнца.
– Ну, он ведь особь мужского пола – я думал, это твое единственное требование.
– Не будь циником, мой милый. Это теперь не модно.
Роберт был удивлен отсутствием чувства собственного достоинства, побудившим ее сделать ему такое предложение. Отчасти из любопытства, он продолжил дразнить Изольду.
– Хелен, кстати, говорила мне, что он сильно в тебя влюблен. Он явно заслуживает, чтобы ты серьезно подумала, прежде чем настойчиво предлагать другим мужчинам пойти с тобой в постель.
– Что же я могу поделать, если в меня влюбляются! – Изольда тряхнула волосами – банальный жест, как бы означающий «Ну, уж за это я не отвечаю!»
– Если ты не любишь его, дай ему ясно понять, что все кончено.
Она усмехнулась.
– Не говори фразами из бульварных романов, Роберт. Он безнадежно молод, глуп, неуклюж и неопытен. И смехотворно ревнив к тому же. – В ее голосе проскользнула нотка самодовольства.
Пауза. Она продолжила:
– Боже! Как же я ненавижу Оксфорд! Всех этих нелепых идиотов, окружающих меня здесь! Театр и вообще все связанное с этим мерзким местом.
– Полагаю, тебе ничто не мешает отсюда уехать. Весь Уэст-Энд затаил дыхание в ожидании, какую роль ты хочешь играть и с кем в паре…
– Иди ты к черту! – Ледяная злоба внезапно послышалась в ее голосе.
– Что, Изольда, приятно вспомнить Уэст-Энд? – спросил сидящий на противоположном конце стола Николас, услыхавший пару последних фраз из их разговора.
– Заткнись, Ник, – сказала она, – не так ты сам блистаешь, чтобы встревать, когда речь идет об успехе.
Найджел заметил, какое принужденное выражение приняло лицо Николаса.
– Дорогая Изольда, – вкрадчиво отозвался он, – какое счастье, что ничто на свете не обязывает меня быть вежливым с такими стервами, как ты.
– Ах ты, жалкий парш… – Теперь она разрывалась от злобы. – Роберт, неужели ты позволишь ему так со мной разговаривать?
– Замолчи, Изольда, – ответил Роберт. – И ты замолчи, Ник. У меня нет никакого желания проводить оставшийся вечер в компании ссорящихся детей. Возьмите сигарету, – добавил он, помахав своим портсигаром.
Маленький неприятный инцидент, один из многих, которым было суждено привести к убийству. Но что поразило Найджела в эти несколько секунд, так это вид Дональда Феллоуза. Его буквально трясло от ярости: дрожащей рукой взяв сигарету, предложенную Робертом, он зажег ее и выбросил спичку, даже не пытаясь ее кому-то предложить. В его лице не осталось ни кровинки, а на лбу выступил пот. Найджел даже привстал с места в тревоге, что Дональд запустит в Николаса первым попавшимся под руку предметом. Дональд овладел собой – к счастью. Но Найджел понял, сколь сильна его страсть к Изольде, и был поражен.
Рэйчел спасла ситуацию.
– Как долго вы здесь пробудете? – спокойно спросила она у Найджела, который прекрасно ей подыграл.
– Около недели, я думаю, – ответил он как можно более обычным тоном. – Неделя благословенного отдыха от журналистики. Я пытаюсь воскресить свои воспоминания… – Пока он говорил, его взгляд тревожно скользил по компании. Он с облегчением обнаружил, что все немного успокоились и просто тихо дулись. – Конечно, сейчас здесь осталось совсем немного людей, которых я знаю с тех пор. Хотя забавно, что все так мало изменилось в Оксфорде, несмотря на войну. – Последовала неловкая пауза. – Вот о чем мне хотелось бы вас спросить, – обратился он к Роберту. – Могу ли я посмотреть одну из репетиций вашей пьесы? Если никто из труппы не будет против, разумеется. Я совсем мало знаю о театре, и это наверняка было бы мне чрезвычайно полезно и интересно.
– Всенепременно, – ответил Роберт немного отстраненно. – Завтра мы пройдемся по всей пьесе (конечно, только чтение). Первый акт будет поставлен в среду, второй и третий – в четверг, прогон – в пятницу и субботу, а в воскресенье – репетиция в костюмах. В понедельник опять в костюмах, соберем все в одно целое. Вот пьеса и готова. Думаю, некоторые старшие члены труппы будут против присутствия постороннего, но им придется смириться.
– О, если это хоть сколько-нибудь неудобно… – поспешно сказал Найджел.
– Помилуйте, разумеется, это удобно! Просто не привлекайте особого внимания, и все будет отлично. Дональд как-его-там будет приходить всякий раз, когда сможет улизнуть от своих хористов. Собирается прийти также профессор, с которым я познакомился вчера – его зовут Джервейс Фен, каким бы неправдоподобным это имя ни казалось…
Найджел искренне удивился и переспросил Роберта:
– О, так вы познакомились с Феном?
– Да. Он ваш друг?
– Он был моим преподавателем. Каким образом вы с ним встретились?
– В «Блэквеллз»[27]. Он читал книгу, взятую с полки, и прочел уже довольно много, разрезая страницы перочинным ножом. – Роберт весело усмехнулся. – Как вдруг один из ассистентов сделал ему замечание. Он в ответ внушительно произнес: «Молодой человек, этот магазин успел попортить мне немало крови своими громадными счетами задолго до вашего рождения. Сию же минуту отстаньте от меня, а не то я вырву все страницы и разбросаю их по полу!» Испуганный ассистент ушел, а Фен повернулся ко мне и сказал: «Вы знаете, мне было бы крайне неприятно выполнить свою угрозу». Мы разговорились. Узнав, кто я, он, казалось, сначала потерял дар речи, а потом, уставившись на меня, стал задавать слишком серьезные, почти идиотские вопросы: о том, как я обдумываю свои вещи, нравится ли мне писать или нет, диктую ли я свои пьесы секретарше. Кстати, он притворяется или нет? Мне показалось, что нет, но я, признаюсь, был немного ошарашен.
– Нет, он не притворяется, – уверенно ответил Найджел. – Профессор Фен всегда относился к знаменитостям с наивным восторгом. Поначалу это льстит, потом надоедает, и в компании других людей становится за него стыдно.
– Как бы то ни было, в результате я пригласил Фена заглянуть к нам на репетицию, за что он был довольно трогательно благодарен. В конце нашей беседы он стал беспокойно переминаться с ноги на ногу, волноваться и смотреть на часы, так что я вежливо попрощался. И он убежал со словами: «Боже мой, боже мой, я опаздываю, опаздываю!» – как белый кролик из «Алисы», опрокинув при этом стопку брошюрок о России и по рассеянности прихватив с собой ту книгу, которую перед этим смотрел. Он, очевидно, потом забыл, откуда она взялась, потому что позже я видел, как он ее обменивает в магазине Паркера на детективный романчик.
