Кейт Аткинсон - Чуть свет, с собакою вдвоем
Разумеется, как раз в то лето Фиби украла Дагласа. Ну, он же ставил «Майора Барбару»[177], а Фиби играла. Самая молодая актриса, сыгравшая эту роль на лондонской сцене. «Ярчайшая звезда своего поколения», — писали критики. Трамплин для ее блистательной карьеры. Тилли так и не поняла, отчего Даглас не взял на роль ее, — она тоже была хороша, уж точно не хуже Фиби. Теперь и не спросишь. Потом, конечно, Фиби получала самые сочные роли — Клеопатра, герцогиня Мальфийская, Нора Хелмер[178].
Когда Тилли глянула снова, дождя не было, снаружи сухо. Значит, дождь шел у нее в голове? Буря в мозгу. О, я страдала с теми, кто тонул![179]
Пастуший пирог размораживался на столе под удушающей целлофановой пленкой. Миниатюрные деревца брокколи порезаны и вымыты в дуршлаге. Сегодняшний ужин на столе в шесть утра. Ну конечно, придет лейтенант гвардии. Саския играет хозяйку. Пастуший пирог она не пекла — ей испек любезный работник столовой. «Пускай он будет аутентичным, — сказала ему Саския, — домашним. Как будто я умею готовить, но не ас». Глупышка.
В кафе с Дагласом. Возле Британского музея. Он купил ей ром-бабу, ее любимую, а потом накрыл ладонью ее руку и сказал: «Прости меня, дражайшая Матильда», — он так разговаривал, вырос на звездах дневных сеансов. До рождения Дагласа его мать была танцоркой, «Синим колокольчиком»[180]. (А Тилли сейчас живет в коттедже «Синий колокольчик». Забавно.) Никакого отца на горизонте, мать Дагласа была пикантная девица, еще бы мальчику такое воспитание в голову не ударило. С первой минуты жизни гримом дышал. Ужасно грустно представлять Дагласа крошкой, он под конец был такой истерзанный, один скелет остался. СПИД, конечно. Много этих бедных мальчиков полегло. У Тилли был маленький мальчик. Вычистили. Черненький. Черный как ночь. Она горит алмазною серьгою, / Для бренной жизни слишком дорогою, / У чернокожей ночи на щеке[181]. Первый раз она играла Джульетту в школе. В школе для девочек, ее Ромео была девочка Эйлин. Интересно, что случилось с Эйлин. Наверное, умерла.
На столе лежал пастуший пирог. Странно. Надо бы сунуть его в духовку. Вечером зайдут Винс с другом, «взбодрить» Тилли. Сказали, что принесут еду, — может, уже принесли? Уже пришли? И где они? Мозг опять этак поплыл, как будто сбились настройки в телевизоре. Может, у нее микроинсульты, один за другим, — тогда понятно, как ей в голову забралась погода.
В школе на домоводстве пекли пастуший пирог. На домоводстве учат вести хозяйство, быть хорошей женой…
— Блядь, господи боже, Тилли! Что вы делаете? Вы, блядь, печете пастуший пирог, а сейчас, блядь, шесть утра. Слабоумная вы идиотская, блядь, сука!
Тилли беспомощно замахала руками. Хотела сказать: «Не кричи на меня», — она ненавидит, когда на нее кричат, все нутро скручивает в узел. Гигантский провал отцовского рта, запах мертвой рыбы у него на коже. Ничего не смогла сказать, слова не выходили наружу как полагается. Ар-о-у-ар-ай-и-ар-о-у-ар-ай-и-ар-о-у-ар-ай-и-ар.
* * *Они позавтракали тостами с мармайтом за дубовым длинным столом Роберта Томпсона по прозванью Мышь[182]. Трейси читала буклет и показала Кортни фирменный Мышиный знак — маленькую резную мышку, которая лезет по ножке стола. К столу прилагались десять стульев. Кортни ползала на четвереньках и считала мышей.
Ну или вообрази жизнь, в которой каждое утро завтракаешь за дубовым столом в викторианском готическом доме, глядя в окно на оленей. Волшебная палочка лежала рядом с банкой мармайта. Сломалась — Кортни оставила себе верхнюю половину, со звездой, — скорее топорик, чем волшебная палочка. Прожевав тост, Кортни приволокла верный розовый рюкзачок и разложила свою добычу на Мышином столе. Трейси наблюдала ритуал уже три дня и думала, что знает список наизусть, но всякий раз Кортни добавляла что-нибудь новенькое. Текущая инвентаризация показала:
потемневший серебряный наперсток
китайскую монетку с дыркой посредине
кошелек с улыбающейся мартышкой
снежный шар с топорной пластмассовой моделью парламента
ракушку в форме трубочки с кремом
ракушку в форме шляпы кули
сосновую шишку
обручальное кольцо Дороти Уотерхаус
филигранный листик из леса
несколько звеньев дешевой золотой цепочки
Золотой цепочки прежде не было. Не девочка, а сорока. Одержимо ищет, коллекционирует, раскладывает. Очень самодостаточная. Что это — будущий ученый терпеливо собирает данные, художник поглощен творением или симптомы аутизма?
Трейси убрала тарелки, унесла за стенку в кухню. Через пару минут услышала шум в столовой. Так неожиданно, что не сразу сообразила: это Кортни поет «Вспыхни, звездочка, мигни». Первый куплет. Трейси заглянула в дверь. Кортни запела сначала. (Кто знает второй куплет? Да никто.) На слове «звездочка» сжала кулачки, а потом раскрыла — получились морские звездочки. Травмированного ребенка, еще способного петь, можно спасти, так? Можно водить ее на спектакли и в цирк, в зоопарки и на фермы, где разрешают гладить зверей, и в Диснейленд. Она не будет бродить по Западной Свит-стрит в поисках клиентов. Шевонн. Ее тоже когда-то можно было спасти. Всех можно было спасти, всех Шевонн, всех Майклов Брейтуэйтов, всех голодных, побитых, брошенных. Если бы спасателей хватило.
— Прости, — сказала она Кортни, — но нам придется уехать из этого чудесного дома.
Она позвонила Гарри Рейнольдсу. Слышно было, как в стакане звякают кубики льда. Рановато для спиртного, нет? Может, это он апельсиновый сок пьет с утра пораньше. Она представила себе, как он стоит у телефона в своем дорогом доме, на ногах дорогие домашние туфли, он смотрит на свою дорогую рыбу. Звякнул лед — Трейси подумала про бриллианты. Бриллианты и тараканы. Конец света.
— Да? — настороженно ответил Гарри Рейнольдс.
— Я еду, — сказала она. Прямо как шпион времен холодной войны.
По длинной прямой дороге до ворот, потом до Рипона. Вышвырнута из рая, направляется к востоку от Эдема, ведет краденую машину. С краденым ребенком.
Но не успели они добраться до ворот, впереди показался автомобиль. Серый, неприметный, приближался медленно. Излучал что-то гнетущее — у Трейси екнуло сердце. Водитель помигал фарами и поднял руку, точно постовой. «Авенсис».
Вот оно, возмездие, — Трейси нутром чуяла. Ну, рано или поздно она должна была выяснить, чего ему надо.
«Авенсис» подкатил к «саабу», водитель слегка отсалютовал Трейси — старомодно, словно товарищу по автомобильной ассоциации, — и открыл окно. Трейси открыла свое.
