Дороти Сэйерс - Рассказы о лорде Питере
— Не сегодня, — ответил доктор. Он нежно взял со стола подвергшуюся опыту крысу и с видом удовлетворения поместил ее в клетку. — Может быть, в среду, если лорд Питер любезно разрешит мне еще раз воспользоваться вашими услугами.
— Что-что?... — Его светлость оторвал свой длинный нос от неприятного вида склянок, которые он разглядывал, и рассеянно произнес: — Старый воспитанный пес машет хвостом, когда слышит свое имя. Так о чем идет речь, Хартман? О лимфатических железах у мартышек или о юго-западном вздутии двенадцатиперстной кишки у Клеопатры?
— Значит, вы ничего не слышали, надо понимать? — смеясь, сказал молодой ученый. — Не пытайтесь обмануть меня этими вашими фокусами с моноклем. Я к ним привык. Повторяю, я говорил Бантеру, что был бы бесконечно благодарен, если бы вы позволили ему прийти через три дня, чтобы зафиксировать успехи подопытных образцов, — предполагается, конечно, что таковые должны быть.
— О чем речь, старина! — ответил его светлость. — Вы же знаете, всегда рад помочь коллеге-ищейке. Выслеживать преступников — занятие, подобное вашему. Уже закончили? Отлично! Между прочим, если вы не почините эту клетку, рискуете потерять одного из своих пациентов — под номером пять. Всего-навсего одна проволочка перегрызена — и умный обитатель клетки на свободе. Забавные маленькие животные, не правда ли? И не нуждаются в дантисте; хотел бы я быть на их месте, — все-таки проволока не так отвратительна, как свистящая бормашина.
Доктор Хартман издал возглас удивления.
— Как, черт возьми, вы это заметили, Уимзи? Мне показалось, вы даже не взглянули на клетку.
— Результат наблюдательности, усовершенствованной практикой, — спокойно объяснил лорд Питер. — Всякое нарушение действует определенным образом на наш глаз, потом включается мозг со своими предостережениями. Я заметил непорядок, когда мы вошли. Но только лишь заметил. Не могу сказать, что мой мозг как-то отреагировал на него. Но все же дал знать, что требуется вмешательство. Все в порядке, Бантер?
— Думаю, милорд, получилось великолепно, — ответил слуга.
Он уже упаковал камеру и пластинки и теперь, не торопясь, наводил порядок в маленькой лаборатории, оборудование которой — компактное, как на океанском лайнере, — было приведено в беспорядок во время опыта.
— Я чрезвычайно признателен вам, лорд Питер, и вам, Бантер, — сказал доктор. — Надеюсь получить хорошие результаты. Вы даже не представляете, какая это помощь для меня — серия действительно хороших снимков. Я не могу позволить себе такую вещь, еще не могу. — По осунувшемуся молодому лицу пробежала тень, когда он взглянул на великолепную камеру. — У меня нет возможности заниматься этими исследованиями в больнице. Не хватает времени. Вот и приходится работать здесь. К тому же сражающиеся Великие Державы не позволяют отказаться от практики, даже здесь, в Блумсберри. Временами и полукроновый визит существенно меняет дело — позволяет свести концы с концами и заполнить отвратительную брешь в финансах.
— Как говаривал мистер Микобер[92] — сказал Уимзи, — «годовой доход двадцать фунтов, годовой расход девятнадцать фунтов девятнадцать шиллингов шесть пенсов — в итоге благоденствие; годовой доход двадцать фунтов, годовой расход двадцать фунтов шесть пенсов — в итоге нищета». Не утруждайте себя благодарностью, дружище. Для Бантера нет большего удовольствия, чем возиться с пиро-и гипосульфитом. Дайте ему такую возможность. Любая практика полезна. Чтение отпечатков пальцев и колдовство над фотопластинами, конечно, верх блаженства, но работа со страдающими цынгой грызунами (неплохое выражение!) тоже вполне приемлема, если не предвидится преступления. А в последнее время они стали так редки... Не над чем поломать голову, не правда ли, Бантер? Просто не знаю, что случилось с Лондоном. Я даже стал совать нос в дела соседей — чтобы проветрить мозги. На днях чуть не до смерти напугал почтальона, полюбопытствовав, как поживает его подруга в Кройдоне. Он женатый человек, живет на Грейт Ормонд Стрит.
— А как вы узнали?
— Ну, тут я ни при чем. Видите ли, он живет как раз напротив моего друга, инспектора Паркера, и его жена — не Паркера, он не женат, а почтальона — спросила на днях Паркера, действительно ли воздушное представление в Кройдоне длилось всю ночь. Растерявшись, Паркер, не подумав, ответил: «Нет». Подвел беднягу. Каков? А все его необыкновенная задумчивость. Доктор рассмеялся.
— Вы позавтракаете со мной? — спросил он. — Боюсь только, у меня нет ничего, кроме холодного мяса и салата. Женщина, которая занимается моим хозяйством, по воскресеньям не бывает. Приходится управляться самому. Чертовски непрофессионально, но ничего не попишешь.
— С удовольствием, — сказал Уимзи. Они вышли из лаборатории и вошли в маленькую темную квартирку у задней двери. — Сами отстраивали местечко под лабораторию?
— Нет, — ответил доктор, — над этим потрудился последний жилец, он был художник. Из-за этой пристройки я здесь и поселился. Оказалось, прибежище весьма удобное, хотя стеклянная крыша в такие жаркие дни, как сегодня, немного разогревается. Но мне нужно было что-нибудь на первом этаже, и подешевле, пока времена не изменятся к лучшему.
— И пока ваши опыты с витаминами не сделают вас знаменитым, а? — весело спросил Уимзи. — Вы ведь, знаете ли, человек, подающий надежды. Я это, можно сказать, кожей чувствую. Однако кухонька совсем недурна.
— Да, довольно уютная, — согласился доктор. — Правда, лаборатория несколько ее затемняет, но женщина, которая мне готовит, бывает здесь только днем.
Они прошли в узкую маленькую гостиную, где был накрыт стол с холодными закусками. Единственное окно в дальнем конце комнаты выходило на Грейт Джеймс Стрит. В комнате, напоминающей скорее коридор, было множество дверей: дверь из кухни, рядом — дверь, ведущая в переднюю, на противоположной стороне — третья, через которую посетитель рассмотрел небольшой кабинет-приемную.
Лорд Питер Уимзи и хозяин сели за стол, и доктор выразил надежду, что с ними вместе сядет и Бантер. Однако этот правильный индивид, соблюдая принятые условности, решительно отклонил все предложения подобного рода.
— Если бы мне было позволено выразить свое мнение, — заметил он, — я бы сказал, что предпочитаю, как всегда, обслуживать вас и его светлость.
— Бесполезно спорить, — рассмеялся Уимзи. — Бантеру нравится, когда я знаю свое место. Он — своего рода террорист. Моя душа мне не принадлежит. Продолжайте, Бантер; ни за что на свете мы не позволим себе вам мешать.
Мистер Бантер подавал салат и разливал воду с такой величавой торжественностью, словно это был старый портвейн с отстоявшимся от времени осадком.
