Дик Фрэнсис - Отражение
Великобритания будет шарахаться от вас, как от зачумленного.
Я… я… Да, я в курсе. Знаю, что вы только этими приемами и живете. И не требую, чтоб вы перестали бывать в свете. Скажите, кто снабжает вас героином, и я от вас отстану. Ни кокаин, ни марихуана меня не интересуют. Только героин. Только убийца. И не пытайтесь меня обмануть, у вас ничего не выйдет. Имя, которое вы мне назовете, будет в свою очередь передано в отдел по борьбе с наркотиками. Не бойтесь, на вас никто не подумает, я позабочусь об этом. Но тот, с кем вы сейчас имеете дело, скорее всего, выйдет из игры.
Киншип с. трудом держался на ногах.
Когда это произойдет, — продолжал я, подыщите себе нового поставщика. Через год я приду к вам узнать его имя.
На лбу Киншипа выступили крупные капли пота, руки дрожали.
Вы хотите сказать, — в его голосе звучало отчаяние, — что это никогда не кончится? Вы правильно меня поняли. Нет-нет, это невозможно, я этого не вынесу. Вы убили Джорджа Миллейса, покушались на мою жизнь, едва не отправили на тот свет моего друга. За грехи надо платить.
Он вопросительно посмотрел на меня.
— Я прошу немногого, — сказал я. — Время от времени я буду навещать вас, и думаю, вам не составит труда черкануть для меня пару слов.
— Только не от руки, — ужаснулся Киншип.
— Ну, разумеется, от руки, — сказал я равнодушно — Но не волнуйтесь, вы будете в полной безопасности Никто никогда не узнает, откуда ветер дует, обещаю
— Вы… вы уверены?
— Совершенно уверен.
Я вытащил маленький блокнот и фломастер.
— Напишите здесь имя вашего поставщика.
— Только не сейчас, — взмолился он. Отчего же? Напишите, и дело с концом.
Присев за один из стеклянных столиков, Киншип записал в блокнот имя и адрес.
Подпишите, — сказал я небрежно.
— Подписать?
— Конечно.
«Ланс Киншип», — расписался он и ниже лихим росчерком демонстративно добавил: «Кинорежиссер».
Вот и отлично.
Я вырвал листок из блокнота и прочитал иностранное имя и лондонский адрес. Итак, над одним из щупальцев уже занесен топор.
Я бережно спрятал в карман крошечный документ, который заставит Киншипа трястись от страха, когда я приду к нему на следующий год… и еще через год… и еще, еще… Я сфотографирую этот клочок бумаги и спрячу так, что никто до него не доберется.
Это… все? — спросил он. Слова давались ему с трудом. Пока все, — кивнул я.
Когда я уходил, он так и остался сидеть на черном лакированном стуле — в полосатой футболке, белых джинсах, молча, тупо уставившись в пространство. Ничего, к нему еще вернется гонор. Я за него спокоен.
Выйдя из дома Киншипа, я, прежде чем сесть в машину, остановился подышать свежим морозным воздухом.
Стоит ли человеку задаваться мировыми проблемами? Вряд ли. Чем думать о всеобщем благе, не лучше ли попытаться помочь тем, кто рядом? Ни Джорджу, ни мне не по силам воздействовать на ход истории, но нас нельзя упрекнуть в равнодушии к людям.
Я не любил Джорджа при жизни, но это неважно: после смерти он стал мне близок, как никто другой. Я проник в его мысли, угадал его намерения, обратился в его веру, выстрелил из заряженных им винтовок.
Ну как? — спросила Клэр, когда я сел в машину. Порядок, — ответил я.
