Сирил Хейр - Жилец. Смерть играет
Пока ничего особенного я не заметил, подумал Петигрю. Возможно, все это было фантазией и уж во всяком случае его не касалось. Тем не менее в паузе, которая последовала за исполнением Генделя и пока Люси Карлесс направлялась к сцене, он вдруг услышал, что против собственной воли говорит:
— Сегодня ваша жена тоже здесь?
Идиотский вопрос, сразу сообразил Петигрю. С какой стати миссис Диксон должна была прийти на репетицию? Она не музыкант, не член комитета. Но, по-видимому, Диксон не нашел в вопросе ничего странного.
— Нет, — сказал он. — Ее нет. Вечером она, конечно, будет на концерте. Я оставил ей машину, потому что сам не вернусь домой перед концертом. Мне придется побыть здесь и проследить, чтобы с музыкантами все было нормально.
— Понятно, — пробормотал Петигрю, стараясь казаться внимательным собеседником.
Он и не ожидал такой полной информации о своих личных делах от человека сдержанного, каким обычно был Диксон. Это было настолько не в его характере, что Петигрю почувствовал себя неловко. С какой стати этот человек решил, что ему интересно знать, заедет он домой перед концертом или нет? Это звучало как будто…
— Ну и ну! — произнес чуть позади густой баритон Вентри. — Слыхали, как я дал маху во второй части? Понять не могу, как меня угораздило! Хотя знаю старую «Аллилуйю» наизусть. Но во второй раз все звучало нормально, верно?
Петигрю как раз собирался уверить его, что пьеса звучала великолепно, но его опередил Сефтон.
— Вы не могли бы говорить потише? — произнес он ледяным тоном. — Моя жена вот-вот начнет играть.
И словно чтобы придать вес своим словам, он пересел в дальний конец ряда.
— Мерзкий тип, — высказал свое мнение Вентри. — Подумать только, «моя жена вот-вот начнет играть»! Она слишком хороша для него — если вы не возражаете, старина, что я позволяю себе говорить об этом!
Последнее замечание адресовалось Диксону, и Петигрю подумал, что в жизни не слышал ничего более бестактного. Диксон не ответил. Даже не повернув головы, он продолжал смотреть прямо перед собой на сцену, где Люси Карлесс заканчивала настраивать свою скрипку, но красные пятна, проступившие у него на скулах, показывали, что намек не остался незамеченным. Воцарившееся неловкое молчание нарушил резкий стук дирижерской палочки Эванса.
— Молчим! — пробормотал нимало не смутившийся Вентри. — Тихо, ребята.
На следующие полчаса Петигрю полностью забыл о своих тревогах по поводу супружеской жизни Диксона, о раздражении против Вентри и о возмущении тем, что его против воли загнали на репетицию. Он не имел ни малейшего понятия о технике игры на скрипке, но не успела Люси Карлесс исполнить несколько тактов, как он понял, что слушает великолепного исполнителя, находящегося в самой лучшей форме. Теплый романтический настрой музыки Мендельсона очень ей подходил. Оркестр, заразившись вдохновением солистки, играл с блеском, не так уж часто достигаемым любителями. За последнее время Петигрю не раз слышал, как этот самый Концерт Мендельсона строгие члены комитета презрительно называли «популярной музыкой», и сам, будучи интеллектуальным снобом, позволял себе высокомерно пофыркивать, давая подобную оценку. Припоминая это теперь, он говорил себе, что эта музыка заслуженно популярна, и надеялся, что ему хватит смелости заявить об этом, когда в его присутствии снова произнесут эту пошлую фразу.
Представление закончилось приятной сценой взаимного поздравления между солисткой, оркестром и дирижером — тем более приятной, что публика отсутствовала, а значит, в обмене радостью не было театральной искусственности. Казалось, Люси и в самом деле довольна собой и игрой коллег из оркестра. Оркестранты — по крайней мере, его любительская часть — были просто поражены собственным исполнением. Даже Эванс выглядел почти удовлетворенным. Он ни разу не остановил игру музыкантов, если не считать коротких пауз между частями произведения, и воздержался от каких-либо замечаний и критики. Теперь, промакивая пот на лбу носовым платком, он пытался что-то сказать сквозь общий шум завязавшегося после окончания концерта разговора.
— Виолончели, вы должны помнить, во время исполнения медленной части… — начал он, но с неохотной улыбкой замолчал. — Вы были восхитительно хороши, все вы! — воскликнул он.
Миссис Бассет, которая обычно с мрачной сосредоточенностью восседала на сцене, до того забылась, что весело поклонилась в его сторону.
— Мы будем помнить эту похвалу, правда, девочки? — лукаво закричала она, чем вызвала взрыв удивленного хохота своих подруг, которые скорее ожидали, что их назовет «девочками» статуя королевы Виктории на Маркет-сквер.
Глядя на раскрасневшиеся и счастливые лица, глядя на Элеонор, сидящую на своем шатком сиденье среди вторых скрипок и сияющую радостной улыбкой, Петигрю впервые понял, почему эти люди с такой готовностью терпели все тревоги и неприятности упражнения и репетиций. В этот момент он искренне им завидовал. Им не обязательно нужен концерт при полной аудитории, думал он, они занимаются музыкой для собственного удовольствия.
Внезапно он почувствовал себя чужим.
Собственно, так оно и было. Он действительно остался в одиночестве. Диксон, Вентри и Сефтон направились на сцену. Хотя репетиция не закончилась — предстояло еще исполнить симфонию Моцарта, — по общему согласию наступил перерыв. Безусловно, после напряженного исполнения людям нужен был отдых, который на концерте будет предоставлен им в виде антрактов. Музыканты покинули свои места, разминали ноги, курили и болтали друг с другом или присоединялись к неформальному приему, который Люси Карлесс, после исполнения своей партии казавшаяся посвежевшей, а вовсе не утомленной, проводила на сцене. Петигрю с усмешкой заметил, что Сефтон немедленно утвердился рядом с ней и что это не помешало Вентри приблизиться к знаменитости и вовлечь ее в короткий, но дружелюбный разговор. Диксон был где-то поблизости, но вскоре затерялся в толпе.
Петигрю тоже решил подняться к музыкантам, не для того, чтобы навязываться героине момента, но с более похвальным намерением составить компанию своей жене. Он нашел Элеонор беседующей с миссис Роберте в первом от края сцены ярусе музыкантов, где и присоединился к ним. Таким образом он оказался в пяти ярдах от Люси и Эванса, вследствие чего последовавшая чуть позднее сцена разыгралась буквально на его глазах.
Она началась, как потом он заключил, с миссис Роберте, хотя было бы явной несправедливостью рассматривать эту прекрасную леди иначе как невинного посредника. Не успел он обменяться с ней несколькими словами, как к ним спустился из яруса, занимаемого музыкантами-духовиками, невысокий темноволосый мужчина.
