Марджери Аллингем - Полиция на похоронах. Цветы для судьи (сборник)
Станислав обдумал его слова.
— Вполне возможно, — наконец сказал он. — Конечно, верить этому проходимцу Бевериджу на слово — глупо, хотя на слушании вроде все прошло гладко. А какой нахал этот Джордж, а? Спрятал пистолет, нашел меня — видимо, потому, что меня недавно повысили, — и чуть было не впарил мне свою историю. Наверно, хотел заключить взаимовыгодную сделку — мне честь и хвала от начальства, ему — денежки.
— Изобретательность у них в крови, — отметил мистер Кэмпион. — Беверидж — тоже любопытный малый. Особенно меня поразило его искреннее восхищение Джорджем.
— Ну, не знаю. Эдакие громкие типы обычно нравятся всяким простакам. Что меня удивляет — как этот старый черт решился умыкнуть шляпу покойника? Да, он вырвал подкладку и хорошенько по ней потоптался. Но вы поставьте себя на его место: у вас на глазах человек сводит счеты с жизнью, ваш друг прячет пистолет, чтобы никто не заподозрил самоубийство, и тут вы беззаботно напяливаете на башку котелок мертвеца, а свою старую шляпу прячете в куче листьев неподалеку от места происшествия!
— Я понимаю, почему это сделал Беверидж, но как Джордж ему такое позволил? Не иначе, был изрядно пьян.
— Похоже на то, — проворчал инспектор. — И надо же было забросить пистолет на дерево! Я думал, Боудитча удар хватит. Зато хоть смеяться перестал, — мстительно добавил он. — Кстати, вы оказались совершенно правы насчет того следа. С меня пять шиллингов. И это на четыре шиллинга девять пенсов больше, чем у меня есть, между прочим. Я на мели. Даже вы богаче меня — вам хотя бы досталась русалка.
— Несмотря на врожденную скромность, хочу вам напомнить, что насчет символа на окне я тоже оказался прав, — сказал мистер Кэмпион. — Удивительно, сколько времени понадобилось присяжным, чтобы это понять! Даже когда Беверидж им все объяснил. Ах да, Станислав, не хочу давить на больную мозоль, но все же: почему вы тогда не проверили алиби дяди Уильяма? Я ведь дал вам подсказку!
— Я был на сто процентов убежден, что алиби не существует, — помолчав немного, ответил Станислав. — Видите ли, такие дела — большая редкость. Иначе вы бы сами сели в лужу. Я не стал проверять алиби Уильяма, потому что считал, что никакого алиби нет.
— То есть вы думали, что убийца — он? — потрясенно уточнил мистер Кэмпион.
— Я знал, что это он. И если бы мы имели дело с обыкновенным убийством, так бы оно и было. К счастью, пройдошливые душевнобольные не каждый день пудрят нам мозги, иначе что бы нам оставалось делать? Пойти и самим сдаться в дурдом, ей-богу! Вы меня извините, Кэмпион, что я тогда вспылил, но когда ваш приятель пригласил в зал суда эту миссис Финч, я решил было, что совсем разучился работать. Конечно, я и потом — до самого конца — не очень-то вам верил, хотя это последнее отравление цианистым калием меня почти убедило. Гремучая смесь изобретательности и безумия. Хитроумный, продуманный до мелочей план по уничтожению любого, кто окажется поблизости. А потом посыпались доказательства: Сили, как выяснилось, в юности изучал медицину, в сарае были обнаружены колба и пара кастрюлек, и, наконец, мы нашли аптекаря, продавшего ему цианистый калий. Тут уж я во всем уверился.
Мистер Кэмпион кивнул.
— Неудивительно, что выбор Эндрю пал на болиголов. Государственный яд в Афинах. Им отравили Сократа, не так ли?
— Про самого Сократа ничего не знаю, но в «Обители Сократа» он наделал шуму, это точно. Отравить человека болиголовом очень просто — и это самое страшное. С цианистым калием такая же беда. В Англии любой может раздобыть цианистый калий, стоит ему наплести аптекарю про осиное гнездо и расписаться в журнале. Нет, с ядами Сили решил не возиться; исключение — тот потайной клинок в книжном шкафу. Гастингс говорит, на нем нашли следы какой-то редкой отравы; Сили мог соскрести ее с отравленной стрелы, которые путешественники привозят с Золотого Берега. Точно установить происхождение яда не удалось, слишком его было мало.
— Слава богу, он не плеснул остатки кустарного болиголова во фляжку, — сказал мистер Кэмпион, напуганный этой внезапной мыслью.
— Слишком просто, — ответил инспектор. — Он же хотел блеснуть умом. Воплотить все до единой безумные идеи, которые пришли ему в голову. Слушайте, Кэмпион, да не гоните вы так! Вечер прекрасный, не будем торопиться.
Молодой человек послушно сбавил скорость.
— Последний вопрос — и я успокоюсь. Эндрю Сили не мог пойти в церковь с мотком веревки, револьвером и гирей, так ведь? Где он их спрятал? Мне понятно, как он избавился от дяди Уильяма — все знают, что тот ни за что бы не согласился пройти пешком лишние две мили, а Эндрю давно научился действовать ему на нервы. Но где же он прятал все свои принадлежности?
— А в той хижине у реки, — ответил инспектор. — Я не заострил на этом внимание, потому что не хотел расписываться в собственной невнимательности. Уж я-то мог бы что-нибудь заметить, хоть и десять дней прошло. Мы вытащили из реки кирпич — он, наверное, изначально был грузилом для револьвера, пока внимание Эндрю не привлекли упавшие посреди ужина гири. Да уж… теперь-то все загадки разгаданы, но месяц выдался тяжелый. Завтра меня отправляют в Степни — там завелись фальшивомонетчики. Прямо глоток свежего воздуха, ей-богу.
Мистер Кэмпион не ответил; когда они уже подъезжали к окраине Лондона, инспектор заговорил вновь:
— Вы бы никогда не подумали, верно? — заметил он. — На первый взгляд — такие славные люди.
Однако мистер Кэмпион по-прежнему витал в облаках и ничего не ответил.
Лишь у себя дома на Боттл-стрит, когда Лагг уже кудахтал над ним, как наседка над потерявшимся цыпленком, мистер Кэмпион вспомнил про сверток дяди Уильяма. Достав его из кармана, он принялся аккуратно разворачивать бумагу. Лагг с интересом наблюдал.
— Опять сувенирчик? — с сомнением спросил он. — Эх, надо было ехать с вами!
— Помолчите минутку! — оборвал его хозяин.
— Надо же, какие мы обидчивые…
Кэмпион пропустил слова Лагга мимо ушей. Он снял упаковку, обнаружил под ней резную танбриджскую шкатулку и благоговейно поднял крышку. Увидев, что внутри, он невольно охнул. Лагг с почтительным любопытством заглянул ему через плечо.
На стеганой подушечке розового шелка лежала миниатюра в форме сердца — тончайшая работа, инкрустированная мелкими рубинами и бриллиантами.
Это был портрет девушки: белое лицо в обрамлении черного кружева кудрей, прямой нос, серьезные и умные глаза, спокойная улыбка на устах. Девушка была прекрасна.
Мистер Кэмпион отнюдь не сразу сообразил, что перед ним — портрет миссис Каролины Фарадей в юности.
