Дэвид Дэвис - Шерлок Холмс и Дело о крысе (сборник)
Тут мой друг внезапно умолк. Голова его упала на подушку, руки безвольно вытянулись.
– Расскажите еще. Пожалуйста, подробнее, – требовал Сальвини, ниже наклоняясь к пациенту.
– Становится темнее. Становится… темнее…
Лоб моего друга был мокрым от испарины, костяшки пальцев побелели – пытаясь справиться с волнением, он сжимал и разжимал кулаки. Потом он вдруг отчаянно вскрикнул, по телу прошла судорога, лицо исказилось от боли.
– Господи! – не сдержавшись, вскрикнул я. – Что случилось?
– Доктор Уотсон! – зашипел Сальвини, жестом приказывая мне молчать.
– Она заметила меня, – пробормотал Холмс. – Она знает, что рядом кто-то есть.
– Она не должна узнать, что это вы. Отойдите подальше. Отойдите подальше.
Сальвини склонился над моим другом и стал нашептывать что-то ему на ухо, что именно – я не мог разобрать, но было ясно, что он помогает Холмсу постепенно вернуться в сознание. Наконец тело Холмса расслабилось, дыхание стало ровнее. Гипнотизер успокаивающе провел ладонью по мокрому лбу Холмса, потом обернулся ко мне:
– Простите за резкость, доктор Уотсон, но я ведь предупредил вас: ни звука.
Я покаянно покачал головой.
– Виноват, – сказал я. – Надеюсь, моя реплика не нанесла особого вреда.
– И я надеюсь. Я успел вытащить его прежде, чем баронессе удалось полностью его подчинить. – Он посмотрел на Холмса, лицо которого теперь сделалось совершенно безмятежным, и слегка улыбнулся. – Скоро наш друг вновь будет с нами. Он сейчас в пути, к нему постепенно возвращаются его обычные чувства. Вот только боюсь, мы немногое узнали от баронессы и больше не выведаем ничего. Она очень сильный противник. Ей удалось прорвать мой защитный барьер и причинить Холмсу боль. Именно поэтому я и отозвал его обратно. Если бы он остался, она могла бы нанести непоправимый урон его рассудку.
При этой мысли я невольно содрогнулся.
– Эта женщина – пособница самого дьявола.
– Когда бы все было так просто, доктор. Да, она развила свои мыслительные и гипнотические способности до степени необычайной, но это само по себе еще не зло. А вот то, для чего она использует свою великую силу, уже от дьявола. Да, она так сильна, что, похоже, заранее подготовилась, отточила свои возможности, чтобы противостоять воздействию вроде того, которое мы к ней сегодня применили. Баронесса обнесла свой мозг незримым барьером, проникнуть за который не в силах никто. Хотя мистер Холмс показал себя с самой лучшей стороны.
Я глянул на свои записи.
– Увы, ваши совместные усилия принесли скудный урожай. Какая-то черная башня, вода, ржавая цепь, хищная птица и две большие белые буквы на кирпичной стене – все это совершенно невнятно. Боюсь, даже Шерлок Холмс вряд ли выстроит стройную гипотезу из этих фрагментов.
Сальвини пожал плечами.
– Мы оба сделали все, что могли. Кто знает, может, у него в результате и родятся какие-то мысли? – Он обернулся к своему пациенту и вновь заговорил с ним: – Вы сейчас отдыхаете после странствия, мистер Холмс. Через несколько секунд я верну вас в сознание. Вы меня поняли?
Холмс устало кивнул, не открывая глаз.
Сальвини тяжело вздохнул. Отойдя от кровати, он вскинул руки и потянулся всем телом, снимая накопившееся напряжение. Потом двумя отточенными движениями распахнул шторы, впустив в комнату неяркий дневной свет.
– Доктор, будьте так любезны, позовите горничную, пусть принесет чаю. Нашему другу нужно подкрепиться после изнурительного странствия.
Через двадцать минут мы с Холмсом и Сальвини сидели возле уютного камина в гостиной гипнотизера и попивали чай, будто трое друзей, встретившихся после долгой разлуки. На деле же все, разумеется, было куда серьезнее. По счастью, сеанс гипноза вроде бы не оставил никаких заметных следов, однако Холмс почти ничего не мог вспомнить.
– Смутно припоминаю какую-то черную башню. Тонкий черный силуэт до самого неба, – произнес он медленно, глядя перед собой, будто видение все еще стояло перед глазами. – Я помню, что никогда раньше ее не видел, однако если увижу, обязательно узнаю.
– А при чем тут вода, ржавая цепь и большие белые буквы «е» и «эль» на стене? – спросил я.
– И вы еще упомянули какую-то хищную птицу, – напомнил Сальвини.
Холмс безнадежно передернул плечами.
– Пока я понятия не имею. И уж всяко не помню, в чем их особая важность.
– Скажите, Холмс, – обратился к нему Сальвини, подавшись вперед, – а у вас остались какие-то периферические воспоминания, например запах?
Сыщик задумался, взгляд его потускнел, потом он наморщил нос.
– Запах горького миндаля, – выговорил он наконец. – И… да, еще застоявшейся воды. Вернее, мне так кажется. – Он поднес руки к вискам. – У меня мысли путаются. Ужасно болит голова. Будто в мозгу разразилось второе сражение при Майванде.
Он глянул на меня с хмурой улыбкой.
– Это было совершенно необычайное переживание, – напомнил Сальвини. – Вы измотаны, как телесно, так и умственно. Мой диван в вашем распоряжении, вам надо бы несколько часов поспать без всякого гипноза, тогда вы вновь станете самим собой.
– Я не привык отдыхать среди дня, но вы, похоже, правы. Если вы считаете, что для меня это не опасно.
– Не опасно. Мы останемся здесь, и если заметим, что вам плохо или вас что-то мучает, мы вас разбудим.
– Отлично. Тогда прошу прощения, я действительно прилягу и несколько часов отдохну.
Пока Холмс спал, Сальвини расспрашивал меня о сути нашего расследования. Его, понятно, заинтересовала баронесса Эммуска Дюбейк, а также то, какую угрозу она представляет для Холмса и всех остальных. Я понял, что после их, так сказать, умственного поединка Сальвини проникся большим уважением к этой женщине и ее таланту – а может, то была обычная зависть. Я знал, что не могу рассказать ему всю правду, однако плести лживые небылицы перед человеком, оказавшим нам столь неоценимую помощь, мне тоже не хотелось. Я объяснил, что дело носит чрезвычайно деликатный и конфиденциальный характер, однако сообщил все немногие известные мне подробности, касавшиеся баронессы, добавил, что нам совершенно необходимо в ближайшие же дни установить, где она находится. Мой рассказ совершенно заворожил гипнотизера, и хотя я видел, что ему страшно хочется узнать и все остальное, он из природной деликатности не стал больше ничего из меня вытягивать.
Вскоре после полудня Холмс пробудился от крепкого, непрерывного сна. Явно отдохнувший, с просветлевшим, оживленным лицом, он потребовал, чтобы я еще раз во всех подробностях пересказал ему, чт́о произошло во время его гипнотического транса, а главное – чтобы я в точности повторил его слова. Пыхтя старой вересковой трубкой, он слушал мой рассказ – я сверялся со своими заметками, воспроизводя все дословно.
