Энн Перри - Смертная чаша весов
— Благодарю, — сдержанно ответил Монк на приглашение фон Зейдлиц. — Я уверен, что это было бы великолепно… но мой долг зовет меня в Лондон… долг перед друзьями, которые мне дороги. — Он отвесил поклон и с истинно немецкой официальностью щелкнул каблуками. — Ваше общество было несказанно приятным, графиня, но, увы, пора вернуться к суровой действительности. Доброй ночи… и прощайте.
Лицо Эвелины словно обмякло от неожиданности, но лишь на мгновение. Вскоре оно уже горело от нескрываемого и необъяснимого гнева.
Уильям, повернувшись, стал спускаться по лестнице в холл и вскоре покинул дом.
Глава 8
Возвращение в Лондон оказалось долгим и скучным, но дало Монку возможность тщательно продумать, что он скажет Рэтбоуну и как это поможет тому на суде. Он так и эдак обдумывал ситуацию, но не нашел, за что уцепиться и как помочь другу в защите Зоры фон Рюстов. Независимо от того, кто был намечен в жертвы убийства — Фридрих или Гизела, — последняя и в том и в другом случае была невиновна. Единственным подающим надежды фактом было то, что теперь речь действительно пойдет об убийстве.
Приехав в Лондон, сыщик тут же направился в свою квартиру на Фицрой-стрит. Распаковав чемоданы, он принял горячую ванну и переменил белье, а затем попросил у хозяйки горячего чаю, по которому соскучился за эти три недели, что не был дома. После чая Уильям почувствовал себя вполне готовым ехать к Рэтбоуну на Вер-стрит, хотя и страшился того, что придется сказать адвокату. Но иного выхода у него не было.
Неожиданный приход Монка так удивил юриста, что тот даже пренебрег правилами приема посетителей и, не дожидаясь доклада клерка, едва услышав, что сыщик беседует в холле с Симсом, сам распахнул перед ним двери своего кабинета. Как всегда, Оливер был безукоризненно одет, но лицо его выдавало усталость и тревогу.
— Добрый день, Монк, — поприветствовал он своего друга. — Входите. — Затем посмотрел на клерка. — Благодарю вас, Симс.
Тот отступил в сторону, давая Уильяму пройти.
— Принести чаю, сэр Оливер? — спросил клерк, вопросительно посмотрев сначала на шефа, а потом на гостя.
Он, очевидно, знал о важности дела, которое вел Рэтбоун, и о том, какие новости мог привезти сыщик. Но по виду Уильяма помощник сэра Оливера понял, что новости были не из хороших.
— О… не думаю, — ответил юрист, глядя не на служащего, а на Монка, в глазах которого он уже увидел свое полное поражение на процессе. — Благодарю, Симс, — добавил Рэтбоун. В голосе его было разочарование, которое ему трудно было скрыть.
Закрыв дверь кабинета, адвокат как-то скованно обошел письменный стол, остановился в его дальнем конце и, пододвинув стул, сел. Монк тоже присел на ближайший стул.
Рэтбоун не скрестил ноги, как любил обычно делать, и не откинулся на спинку стула. Лицо его казалось спокойным, глаза глядели прямо, но в них был страх, когда он смотрел на своего гостя.
Детектив не видел оснований рассказывать обо всем в хронологическом порядке. Это лишь усилило бы напряженность.
— Мне кажется вполне вероятным, что Фридрих был убит, — прямо сказал он. — У нас есть все основания поставить в суде этот вопрос, и, возможно, мы даже сможем это доказать, если нам повезет и хватит наших профессиональных способностей. Однако нет никаких оснований полагать, что виновна именно Гизела.
Оливер ничего не ответил — он только смотрел на Уильяма.
— Да, никаких, — повторил тот.
Сыщику не хотелось говорить то, что он должен был сказать адвокату. Его опять охватило знакомое чувство бессилия, когда он был вынужден смотреть на то, как мучается и погибает человек, которого он должен спасти. Монк ничего не был должен Рэтбоуну; тот сам был виноват, что взялся за это безнадежное дело. Так Уильям полагал разумом, но чувства его говорили другое.
Детектив глубоко вздохнул.
— Фридрих был всей ее жизнью. У Гизелы не было любовника, и муж тоже был ей верен. Как друзья, так и недруги знали, что они боготворят друг друга. Они все делали вместе, у них были одни интересы. Из тех сведений, которые я получил, очевидно, что они продолжали любить друг друга.
— А его долг? — не выдержав, прервал посетителя Оливер. — Не было ли заговора вернуть его в Фельцбург, чтобы он возглавил борьбу за независимость?
— Бесспорно, был.
— Тогда…
— Это ничего не значит! — резко прервал Монк юриста. — Он пренебрег своим долгом двенадцать лет тому назад, и нет никаких свидетельств того, что он изменил свое прежнее решение.
Рэтбоун с такой силой сжал в кулак лежавшую на столе руку, что на ней побелели косточки суставов.
— Двенадцать лет назад его стране не грозила опасность насильственного присоединения к союзу немецких княжеств. Неужели ему не были дороги понятия чести, патриотизма и долга? Черт побери, Монк, он родился герцогом, родился, чтобы править!
Сыщик слышал нотки отчаяния в голосе Оливера и видел его в глазах адвоката, и об этом же свидетельствовали и красные пятна на его щеках. Но Уильям был бессилен ему помочь. Все, что он знал, могло только усугубить отчаяние его друга.
— Он отказался от всего ради любви, — сказал Монк ровным тоном. — И нет ничего, абсолютно ничего, что говорило бы о том, что он когда-нибудь, хоть на одно мгновение, сожалел о своем решении. Если бы его родина хотела, чтобы он вернулся, ей пришлось бы согласиться принять и его жену тоже. Последнее слово было за его страной, и Фридрих надеялся, что решение будет в его пользу.
Рэтбоун в упор посмотрел на детектива.
Наступившая мертвая тишина позволяла слышать ход секундной стрелки часов. С улицы долетал приглушенный шум города, казавшийся звуками из другого мира.
— Что? — спросил наконец юрист. — Что вам известно, Монк? Что вы скрываете от меня?
— Мне кажется, что никто не собирался убивать Фридриха — намеченной жертвой была Гизела, — не колеблясь, ответил Уильям. Он хотел продолжить, но по лицу адвоката понял, что тот и сам начинает о многом догадываться.
— Кто? — хрипло спросил Оливер.
— Возможно, Зора. Она — страстный поборник независимости.
Рэтбоун побледнел.
— Или кто-то другой из партии независимости, — продолжал сыщик. — Самый худший…
— Худший! — Голос юриста повысился, и теперь в нем звучал горький сарказм. — Еще хуже, чем моя подзащитная?
— Да. — Монк не собирался скрывать от адвоката правду.
Рэтбоун уставился на него так, словно не верил тому, что услышал.
— Граф Лансдорф! — нанес удар Уильям. — Брат герцогини, выполняющий ее волю.
Оливер хотел было возразить, но голос изменил ему, а лицо его стало белее бумаги.
