Джон Харви - Грубая обработка
30
Джек Скелтон почти совсем не спал, а когда ему все-таки удавалось задремать, беспокойно ворочался в постели с боку на бон. Тем не менее первой проснулась его жена, услышавшая, как кто-то осторожно открывает дверь.
— Джек, — приглушенно позвала она, толкая мужа локтем. — Джек, проснись.
С легким ворчанием Скелтон перекатился в кровати и сел. В дверях в темноте стояла Кейт и смотрела на них. Когда Скелтон произнес ее имя, она повернулась и вышла из комнаты, не закрыв дверь за собой.
Встав, Скелтон поправил пижаму и надел халат.
— Спи, — сказал он жене, поцеловав ее в щеку. Часы показывали начало четвертого.
Кейт сидела на кухне, капая с ножа мед на кусок хлеба, который она уже намазала арахисовым маслом. Кожа на ее лице была желтоватого оттенка, сверху и снизу уголков глаз, а также на лбу вдоль линии волос виднелись прыщики. Когда ее накануне доставили домой из полицейского участка, она сразу прошла в свою комнату и закрылась там, выходя только в ванную. Бутерброды и чай, которые оставляли на подносе около двери, оставались нетронутыми. И она не сказала ни слова своим родителям.
Скелтон смотрел, как с руки дочери стекает сладкая струйка. Менее чем через три часа в участке состоится совещание. Будет дана оценка последней информации, необходимо принять ряд важных решений, дать соответствующие распоряжения. Все это должно быть сделано. Ничто не должно мешать работе.
— Меня отправят в тюрьму, да?
— Нет.
— Конечно, отправят.
— Я не думаю, что это дойдет даже до суда.
— Почему так?
— Потому что не дойдет.
— Ты имеешь в виду: потому что я — это я?
— Нет, я не это имел в виду.
— Да нет, дело именно в этом. Потому что я — твоя дочь.
— Это не имеет никакого отношения к данному случаю.
— Да-да! — Кейт резко засмеялась. — Рассказывай сказки.
— Тебе что, хочется, чтобы тебя посадили?
— Они отправили одну бедную двадцатилетнюю женщину с грудным ребенком в Холлоуэй за то, что она не платила за пользование телевизором, почему же тогда они не тронут меня?
Скелтон заерзал на стуле, вздохнул.
— Из-за твоего возраста, потому что у тебя не было раньше судимостей, и по многим другим причинам.
— Моя семья — одна из них?
Скелтон пристально посмотрел на нее.
— Это ведь правда, не так ли? Так именно и будет говорить присяжный или кто там еще. Хороший дом, заботливые родители. Хорошая семья. Они будут именно так говорить?
— Вероятно.
Он посмотрел на нее и, подумав, спросил:
— Как, по-твоему, это слишком далеко от истины?
Кейт повертела ножом, затем тщательно облизала лезвие.
— Но в газетах напишут совсем по-другому, не так ли? Если они узнают обо всем этом?
Скелтону хотелось налить еще чашку чая. У него также было желание пойти помочиться. Но он продолжал смотреть, как Кейт намазывала мед на хлеб с маслом, как будто наносила краски на полотно мастихином. Он знал слишком хорошо, как распишут всю эту историю газеты, если доберутся до нее.
— Кейт…
Он остановился, но она уже заметила, куда были направлены его глаза. Мед начал растекаться по столу.
— Вот то-то и оно! — заявила она. — Твою дочь задержали за воровство в магазине, а главное, о чем ты беспокоишься, это чтобы не превратили в хлев твою кухню.
— Извини.
Она вскочила со стула, оторвала от рулона несколько больших кусков бумажного полотенца.
— Вот, возьми, — она пихнула их в руки отца, — вытри, чтобы кругом было чисто и аккуратно.
— Кейт…
— Ну давай, начинай!
Скелтон швырнул бумагу ей в лицо и смахнул все со стола. Нож стукнулся о микроволновую печь, хлеб упал намазанной стороной на пол, банка с медом разбилась вдребезги. Первый раз за всю свою жизнь Кейт увидела отца в гневе и испугалась.
— Джек? — донесся голос сверху. — Что случилось?
— Ничего. Все в порядке. Спи.
— Я слышала, что-то разбилось.
— Все в порядке.
Послышалось шарканье шлепанцев и стук закрываемой двери спальни.
Кейт достала из-под раковины совок и щетку.
— Оставь это, — махнул рукой Скелтон.
— Это не займет и минуты.
— Кейт. Кейт. Пожалуйста, оставь все как есть.
Он протянул руку, чтобы взять из ее рук совок, а она отшатнулась, ожидая, что он ее ударит. Скелтон отступил назад, плечи его опустились.
— Хорошо, — покорно согласилась она.
— Что?
Она отвернула кран, достала из шкафа стакан, выпила немного воды и поставила стакан верх дном на сушилку.
— Теперь, когда это случилось, — осмелилась она начать, не глядя на него, — ты все равно сможешь узнать остальное.
— Ребенок?.. — спросил Кевин Нейлор, просыпаясь. Но Дебби, конечно, уже проснулась.
— Мне показалось, что я слышал плач ребенка.
Она сидела прямо, за ее спиной были подушки, ночная рубашка застегнута спереди до самого верха. На столике около кровати лежала раскрытая книжка в бумажном переплете, путеводитель по Греции, стране, в которой Дебби никогда не была и посетить которую не выражала желания ни разу. Книга лежала так уже четыре или пять дней.
— Я схожу посмотрю. — Кевин сделал попытку вылезти из-под одеяла.
— Оставайся здесь, я схожу сама.
— Не беспокойся, я…
— Лежи. — Он поднялся было, но Дебби уже стояла у двери. У нее было маленькое и строгое лицо, губы были приоткрыты и не скрывали неправильный прикус передних зубов. — Иди спать.
Из детской на этот раз явственно донесся не то плач, не то хныканье.
— Может, это она во сне, — прошептал Кевин. — Наверное, она перевернулась и скоро уснет.
— Нет, Кевин. Это ты. Это ты всегда именно так поступаешь.
— Это нечестно.
— Это правда.
— Все равно нечестно.
— Это ты мне говоришь? — Она уставилась на мужа, одергивая свою хлопчатобумажную ночную сорочку, собранную на талии. Плач становился все пронзительнее. Кевин подошел к двери спальни, но она преградила ему путь.
— Пусти, Дебби.
— Нет.
— Пусти.
— Нет.
Кевин отошел назад, посмотрел на пол. Пальцы ног Дебби впивались в ворс ковра. Крик стал еще более истошным и злым.
— Ты все еще думаешь, это во сне?
— Не знаю.
— Нет, ты знаешь. Ты знаешь. Ты не можешь не знать. — Она стала колотить его сжатыми кулаками, заставляя пятиться назад. — Не можешь! Не можешь! Не можешь!
Обычно ему удавалось схватить ее за запястья и удерживать, пока он не начинал ощущать, что ее злость ослабевает. В других случаях он прижимался к стене и позволял жене колотить себя, пока силы не покидали ее и на смену не приходили слезы. Этой ночью крик из детской кроватки был таким отчаянным, что не подходил ни один из этих вариантов.